Потом смотришь — туннель готов, бетонный завод готов! Душа и радуется.
В управлении строительством Коляй появлялся редко, избегал заходить и когда нужно было. По коридорам здесь ходили красивые гордые женщины, в кабинетах за бумажками сидели здоровые мужики. Что-то во всех них было общее и непонятное. Даже в толпе на футбольном поле можно отличить: «Этот из управления!» Они не стеснялись обниматься на виду, могли чертить на дороге палочкой, громко споря о каких-то бьефах, а потом, не обращая внимания на идущую машину, сесть на чертеж и засмеяться: могли, как рассказывали девчата из сберкассы, всю получку отдать в фонд мира. Они не походили на привычных Коляю людей, и к ним он относился осторожно.
Кого надо Коляй нашел, подпись получил, но снова не посмотрел в бумагу. А на улице его ждал Петрович.
— Курил, воздухом дышал, — пояснил он. — Хорошо!
Они пошли вместе. Сначала молчали, потом Петрович поинтересовался его житьем-бытьем.
— Ничего, — ответил Коляй. — Ждем квартиру.
— Ну-ну, — неопределенно оказал Петрович.
Коляй подумал — насчет общественных нагрузок укорять будет. Но тот промолчал, потом остановился закурить папиросу. Коляй тоже закурил.
— Совсем весна. Чувствуешь, ветер влажный? Пойдут грузы из нагаевской бухты, только спину подставляй…
И без ветра было ясно, что потеплеет. Дорога блестит, ветки на деревьях обледенели. Сейчас куропатки стаями на осыпи выходят, будто знают, что охотничий сезон кончился.
— Я вот о чем, — продолжал Петрович. — Скоро трассу паводком зальет, зимники поплывут, а у нас молодежь…
И он заговорил о новичках, не нюхавших Севера, о сорвавшемся в бадью КамАЗе, о местных условиях. Потом спросил:
— Как, примешь бригаду?
Сначала Коляй растерялся, хотя мыслишка такая давно мелькала. А что, классность повысили, аварий нет.
Чтобы скрыть свои чувства, он начал говорить, что он не комсомолец, а должность ответственная, что в гараже и более сознательные активисты есть.
— Будь ты комсомолец, я бы без разговоров приказал на стенку, — хмыкнул Петрович. — А насчет активности поднажми. Профорг вон жалуется на тебя!
Коляй уже пожалел, что начал ломаться — ведь повышение, притом по-человечески предлагают. Но услышал, что жалуется Полтора Оклада, с которым он за руку не здоровался, и его зацепило за живое.
— Конечно, активные у нас — пример! А кто вкалывает, пока они по собраниям шастают да красивые слова говорят? А где были эти профорги, когда… Вы в то время — тоже бы с ними обнимались?
— Не обнимался бы, — спокойно ответил Петрович, — поступал бы по долгу. А кому и что велел тогда долг — другой разговор. Ты сам — почему за Пукова на собрании проголосовал?
На этом они расстались. Коляю нечего было возразить: действительно, на собрании тянул руку вместе со всеми, лишь бы его самого не трогали.
Он пришел домой, не стал ужинать и сразу лег лицом к стене. Так и не повернулся к суетившейся вокруг него Валентине.
— Завтра всем явиться по-теплому и в верхонках! — с утра объявил Полтора Оклада.
— Зачем еще? — перестал полоскать руки в горячей воде Колбасин.
— Ты что, читать не умеешь? — Полтора Оклада важно ткнул пальцем через плечо. — Я русским языком написал: «Субботник».
— Была нужда бесплатно горб гнуть, — пробурчал Колбасин.
Коляй пришел из рейса, и на другой день ему полагался выходной. В день рождения. Ленина — о чем разговор, вся страна работать выходит. А тут ни с того ни с сего…
— Головой кто-то не поддал, а теперь нашим пупом дыру затыкать, — произнес за спиной один из шоферов.
Романтик стоял рядом с раздутыми ноздрями. «Тебя-то хлебом не корми…» — подумал Коляй. Завскладом Егоров тоже, почувствовал, что Романтик сейчас начнет скандалить. Он похлопал его по плечу:
— Мы, шоферня, никогда не подводили коллектив. Раз надо — сделаем! — и подмигнул Коляю.
После случая с бумажкой Егоров стал ласковым: не обращая внимания на косые взгляды, подбрасывал Коляю то одно, то другое. А тому взгляды недовольных вовсе до фени, спокойно выбирал, что требовалось для машины. Однако обещанный полушубок Егоров выписывать не торопился.
Шоферы, постояв возле объявления, группками разбрелись по гаражу. Коляй остался один. Вздохнул тяжело и полез в кабину вздремнуть немножко.
…Сначала было не разобрать, кто, что и где делает. Автобусы несколько раз выплескивали свой груз, и теперь котлован от края до края кишел людьми в нейлоновых куртках, ватниках, брезентовых робах. Потом все образовалось: толпа разбилась на бригады, а бригады на звенья — кто взялся за носилки, кто за лопаты, кто по-муравьиному уткнулся в землю и прямо руками зашарил перед собой. Муравьи работают несознательно, здесь же сообщили: идет зачистка основания будущей плотины. Чтобы поставить цементационную потерну — полую сердцевину плотины, надо вымести все до последней соринки.
Вчера еще на этом месте КП заставил Коляя переждать взрыв. Он стоял и слушал жалобы бурильщиков на воду в скважинах. Сегодня отведенная Колыма бурлит где-то под Черным гольцом, и вместо валунистого дна под ногами голая щербатая скала. Ударь по ней — звук глухой, будто из середины земного шара.
— Если до паводка потерну не поставят — хана! На год пуск тормознется, — пояснил Коляю напарник по носилкам.
Он был здоровым парнем, но уж больно часто присаживался отдохнуть. «Повар небось, — подумал Коляй. — Гидростроитель!» Сам он так делать, не любил. Отдыхать так отдыхать, а работать, чтобы спину заломило. И не пожалел, когда парень замахал кому-то рукой и убежал, оставив Коляя возле полных носилок.
Только он почесал в затылке, как за деревянные ручки схватился другой парень, в подшлемнике на шнурках, которые носят проходчики. Новый напарник поднял голову, улыбнулся, показав белые зубы. Нет, с кем угодно, только не с ним хотел работать Коляй. Это был тот самый, который приходил в кинотеатр с Людмилой. Коляя он, конечно, не узнал…
Вяло опрокинул Коляй носилки раз, другой. Парень полюбопытствовал:
— С похмелья, что ли?
— Почему? — обиделся Коляй.
Пришлось забегать побойчее, просить накладывать больше. Парень довольно заметил:
— Другое дело! Бетон на скалу крепко сядет — плотину не сорвет!
Понемногу Коляй перестал обращать на него внимание. Работа в котловане шла своим чередом. Грунт сметали в кучи, лопатами его нагружали в носилки и сбрасывали в еще большие кучи, а их увозили самосвалы.
Неподалеку метлой орудовал Романтик. Здесь тоже говорили о паводке, и Романтик произнес: «Да, оттепель может сыграть злую шутку…» Кто-то засмеялся, а Романтик предложил:
— Давайте споем песню!
Коляй тоже чуть не засмеялся — в детском саду, что ли. И тут, словно в ответ, на другом конце котлована девичий голос запел:
Там же несколько человек подхватили:
В другом месте запели другую песню:
Коляй оглянулся — пели уже все вокруг. Он видел на Колыме места покрасивее, чем створ, шоферская судьба куда не забрасывает. Он знал, что многие на створ попали впервые. Ему сейчас нравилось, что и повара, и проходчики, и летчики гордятся тем, что они — колымчане.