Лена кончила работу раньше Зайтуны, но не стала помогать — видно, торопилась куда-то. Только рукой возле двери махнула. Зайтуна продолжала клеить переплеты.

— Как настроение?

Она обернулась, рядом стоял директор.

— Спасибо, хорошее.

— Ты не знаешь, Маркелова у нас еще долго работать собирается?

— Не знаю, — удивилась Зайтуна. — Она разве уходить хочет?

Рашид Олегович пробурчал что-то непонятное и ушел. Все казалось странным — перемена с Леной, вопросы Рашида Олеговича…

В ноги ткнулось что-то мягкое — уборщица Раиса уже начала орудовать шваброй.

— Импорт-экспорт? — кивнула она на босоножки.

— Наши, — ответила Зайтуна, — фабрика «Парижская коммуна».

— Умеют же, черти, когда хотят! Не тужи, — выжала тряпку в ведро Раиса. — Вздрючили его в райкоме за дробление заказов, вот и бросается, ровно цепной пес. Мне говорит: «Почему карболки мало в ведро льешь?» Кто в нашем деле не понимает, тот, может, и ливнет со всей руки. Сожгу я пальцы, а завтра на больничный садись? Может, государству лечение мое в десять раз дороже обойдется, чем вся эта… химия!

…Прошло несколько дней. Зайтуна сидела дома, за окном лил дождь. Уже стемнело — Лена не появлялась. Она убрала со стола посуду, укутала полотенцем чайник и решила прибраться. Когда с веником полезла под кровать, наткнулась на деревянную клетку. Сразу вспомнилось, как еще весной в ней умер голубь. Если по правде, девушки сами его погубили — не подумали, чем для голубя явится их забота. Иногда самая лучшая жалость — предоставить самому выбирать, в клетке хочешь жить или на крыше. Потом все боялись вытащить его, мертвого, и только шмыгали носами.

— Поломойничаешь? — под кровать заглянула Элка. — А мы по субботам… Смотри, что я тебе принесла!

— Ой, — сказала Зайтуна, вытирая руки. — «Фауст», мое любимое произведение!

— Я и говорю-то плохо, а тут еще читать! — махнула рукой Элка. — Девчонки по знакомству оставили. Раньше, говорят, на русском свободно стояла, а теперь на татарском — и к прилавку не протолкнешься! Денег, что ли, девать некуда…

— Хочешь, я тебя татарской грамматике научу? — спросила Зайтуна. — Она легкая.

— Ты меня знаешь чему научи, — Элка легла грудью на стол, танцевать! Не думай, я способная! Сейчас я свой альбом принесу…

Она исчезла и через минуту вернулась с толстой общей тетрадью, обклеенной переводными картинами.

— Так, подожди. Здесь я в детском саду на утреннике… родители в день получки…

— А это кто?

— А вот как раз я, — с гордостью сообщила Элка. — В школе на вечере дружбы исполняла танец «Пхулкари». Показать?

— Покажи.

— Нет, я лучше «Бхарат натьям» станцую — по книжке учила, он мне больше нравится. Сейчас «тилак» сделаем…

Элка ткнула себе в лоб палочкой помады, перевесила клипсу с уха на ноздрю, повела плавно рукой и… перед Зайтуной уже не Элка, а иноземная красавица… Черные глаза из-под выгнутых бровей смотрели с гордым прищуром, губы словно налились соком… Она вкрадчиво начала приближаться, потом неожиданно отпрыгнула, почти распластавшись на полу, и снова гордо выпрямилась. Спина ее изгибалась как у кошки, а ступни непрерывно отбивали такт.

У Зайтуны прошло первое впечатление, что Элка представляется, как иногда маленькие дети представляются взрослыми, красивыми людьми, все было всерьез. Элка в такт приговаривала: «Така-тика, така-тика, та-а, та-а!», и Зайтуне казалось, что она понимает эти слова, так же, как игру бровей, чуть заметные приседания, — Элка разговаривала движениями! Она начала медленно, раскачиваться, протягивать к кому-то руки, будто в забытьи зовя: «О! О-о!» Но этот кто-то не приходил, и она изгибалась спиной и бедрами, проводила руками по своей полной груди, а глаза ее наполнялись слезами… И вдруг словно музыка оборвалась на высокой ноте — Элка резко опустила руки, глаза ее гневно сверкнули — она проснулась! Сначала одна ее нога начала отсчитывать такт, потом другая, потом руки, потом все тело ее зашлось в бешеном ритме — так бьется сердце, когда целуешься в первый и последний раз в жизни! Она кружилась, прыгала вверх, в стороны, белые ладони мелькали в воздухе — казалось, вся комната наполнилась бьющимися птицами… Элка вдруг перестала танцевать — рукава ее халата сразу смялись и опали.

— Ну как? — спросила она, тяжело дыша. — Вообще-то его девадаси танцуют…

— Здорово, — призналась Зайтуна, — ты же сама кого хочешь научишь!

— Все же учить-то придется тебе, — раздался голос с порога.

— Ленка! — ахнула Зайтуна. — Ты все время здесь стояла?

— Не стояла, а смотрела, — сказала Лена и села прямо в пальто на кровать.

— Я пойду, девочки, — хотела прошмыгнуть в дверь Элка.

— Погоди, — остановила ее Лена и повернулась к Зайтуне. — Я про обучение серьезно. Разговаривала сегодня с директором Дома культуры — он не против, чтобы ты стала вести кружок.

— Как вести? — не поняла Зайтуна. — А Ильгиз?

— Его сняли, сама знаешь, за что. Я, я постаралась, не смотри. В типографии уже знают — махнешь в Елабугу, в культпросветучилище, и через год станешь в Доме культуры методистом.

Сначала Зайтуна испугалась и хотела отказаться. Потом подумала — уж если устройство клепальной машины сама освоила… А в Елабуге ведь преподаватели! И с Фаридом совсем рядом, можно к нему каждый выходной ездить. Она спросила только:

— Почему меня, а не тебя?

— Ты — национальный кадр и танцуешь лучше, — сказала Лена. — А я тоже скоро уезжаю. С мужем, вот!

—. С каким мужем?! — раскрыли рты девушки.

— Замуж я выхожу, за Гену, — спокойно сказала Лена. — Их бригаду в Тюмень переводят, вот мы и решили вместе. Правда, не расписались еще, но это не самое важное.

— Ленка! — прыгнула к ней на кровать Зайтуна.

— А моего оболдуя фиг сдвинешь, — печально сказала Элка.

Лена встала с кровати, вытащила из тумбочки завернутую в прозрачную пленку тетрадь и сказала Элке:

— Хочу тебе подарок сделать — Зойке-то она ни к чему, а тебе может пригодиться. Сейчас допишу последнюю страницу…

Лена раскрыла тетрадь и прямо стоя стала что-то писать.

Элла, любой человек, взрослея, мир для себя открывает заново — каждый день, каждый час. Поэтому не пугайся, если не сразу увидишь то, о чем пишут и говорят. Настоящие люди есть, и от тебя зависит — станет их на свете больше или меньше. Честные, хорошие люди не появляются «откуда-то», не берутся от природы — все самое хорошее на земле делается самим человеком. Но и разрушается, конечно, тоже им, запомни это.

На добрую память. Может, прочтешь мой дневник и скажешь: «Теперь я знаю, почему мне не везло».

Л. М.

С того дня, когда Гена сказал мне: «Давай это… поженимся», прошел год. Я была уверена, что он хотел отомстить Маше — вот, мол, и без тебя не пропаду, — но ничего с собой поделать не могла. Потом у нас родился сын — Витя, Виктор, «Победитель» — втроем стало жить гораздо легче. И Гена перестал утыкаться чуть что в разобранный транзистор или утюг — приходит теперь с работы и сразу к кроватке, как там сын? А тому и горя мало — пузыри пускает и не знает, хулиган, сколько хлопот матери в роддоме доставил. Повезу их летом в Удмуртию, с отцом познакомлю, наши буровые посмотрим — пока я «в чужих краях» блуждала, у нас тоже начали нефть добывать. С яслями здесь трудно — поселок едва начал строиться, доски, цемент и прочее — только вертолетом. Лишь для делегации из Техаса специальные мостики до самой буровой настелили, не пожалели — иностранцев на Руси всегда с почетом встречают.

Сижу пока дома, письма перечитываю. Интереснее всех Зойкины читать. Сначала она писала, как в музей художника Шишкина ходила в Елабуге; потом как на баяне играть учится, как режиссуру танца изучает. Потом про училище свое — как к ним на танцы ребята из милицейской школы приходят, и она сразу всем фотокарточку жениха показывает. А перед самым окончанием учебы Зойка к Фариду на сабантуй поехала и на конкурсе выступила. В разгар праздника объявили конкурс на лучшее исполнение танца. На эстраде наперебой танцевали и шейк, и лезгинку, и гопак, и барыню, и цыганочку — со всей страны ведь молодежь съехалась. Кто-то даже «Последнюю пляску шамана» показывать взялся. Друзья Фарида уже знали, что Зойка — танцорша, и пригласили ее на эстонский танец, где нужно четное число участников. А она пошла и станцевала соло из своего танца, который к диплому готовила. Начальство ее тут же приметило и предложило работу — организовать в ДК студию национального танца, ведь на КамАЗе кроме казанских татар работают и сибирские, и астраханские, и мещеряки, и тептяри… Зойка пишет, что особенности в танцах у каждых свои, но объединить всех в ансамбль — можно. А потом и о КамАЗе стоящую вещь написать, и вообще…