Изменить стиль страницы

Поэтому Пушкин не случайно, казалось бы к одному и тому же средству передвижения по воде (образ информационных потоков, циркулирующих в обществе), в одних местах употребляет слово-код “челн”, в других - “лодка”, а в “Заключении” даже - “барка”. По словарю В.И.Даля: “Челн, челнок - лодочка однодеревка, долбушка. И отсюда поговорка: «Челном моря не переехать». Лодка - гребное судно вообще, небольшое судно для речного и прибрежного плавания. Барка - большое грузовое судно; либо сплавное, либо способное идти под парусом.”

Слова “челн” и “лодка” встречаются в тексте по три раза, а “барка” - один, когда речь идет о перевозке “Ветхого домика”. И хотя в общеупотребительном смысле это слова-синонимы (первый смысловой ряд), однако на уровне второго, и тем более третьего смыслового ряда они указуют на разные явления. Образы этих явлений раскрываются в поэме через разные словосочетания “челна” и “лодки”.

Слово “челн” мы всегда встречаем в сочетании с “волнами”.

Первый раз во “Вступлении”:

На берегу пустынных волн
Стоял Он, дум великих полн,
И вдаль глядел. Пред Ним широко
Река неслася; бедный челн
По ней стремился одиноко.

Многие правители считают народные массы “пустым” - чистым листом бумаги, присваивая тем самым себе по умолчанию функции иерархически высшего объемлющего управления - Бога.

Второй раз - в “Первой части” поэмы:

Осада! приступ! злые волны,
Как воры лезут в окна. Челны
С разбега стекла бьют кормой.

И третий раз - во “Второй части”:

И долго с бурными волнами
Боролся опытный гребец,
И скрыться вглубь меж их рядами
Всечасно с дерзкими пловцами
Готов был челн - и наконец
Достиг он берега.

И дело не только в том, что эти слова “челн” и “волн” хорошо рифмуются; они каким-то таинственным образом связаны меж собой.

В первой части было показан второй смысловой ряд, встающий за словом “волны”.

                   Прояснились
В нем страшно мысли. Он узнал
И место, где потоп играл,
Где волны хищные толпились,
Бунтуя злобно вкруг него.

Но в этом контексте “челн” (не как плавсредство, а как “палец”, указующий на определенное явление общественной жизни) оказывается предпочитает иметь дело только с “волной” = толпой. Если говорить о еврействе, как мафиозной общности, то оно тоже предпочитает поддерживать толпо-”элитарные” отношения в любом обществе, ибо народ, отрицающий авторитет вождя или сколь угодно изолганного предания, не поддается обработке методом “культурного сотрудничества”.

Во “Вступлении” мы видим, что “река неслася”, то есть в переносном смысле обычные национальные толпы (волны) несутся рекой времени без понимания ими целей глобального исторического процесса. Однако, “бедный челн по ней стремился одиноко”. Эпитет “бедный” употребляется семь раз, причем применительно к Евгению, а следовательно и к еврейству - пять. Обособленность и одиночество, трактуемые как богоизбранность, а также стремление выставить напоказ мнимую гонимость и бедность - отличительные черты еврейской общности, выделяющие её среди других народов. Другими словами, еврейская толпа, в отличие от толп национальных, в глобальном историческом процессе действительно стремится к вполне определенным, хотя и неосознаваемым ими, целям, но достигает их в основном не структурным, а бесструктурным, т.е. в большей части мафиозным способом. И в этом проявляется содержательная сторона иносказания второго смыслового ряда слова “челн”.

Слово “лодка” встречается только во “Второй части”.

Первый раз в сочетании со словом “находка”:

Евгений смотрит: видит лодку;
Он к ней бежит как на находку;

И второй - в сочетании со словом “двор”, второй смысловой ряд которого был раскрыт выше:

          С дворов
Свозили лодки.

А также в “Заключении” - в сочетании со словом “чиновник”:

Или чиновник посетит
Гуляя в лодке в воскресенье
Пустынный остров.

Но именно третье словосочетание “чиновник посетит гуляя в лодке” раскрывает содержательную сторону иносказания, стоящего за словом “лодка”, отличного от иносказания слова “челн”: речь идет о структурном управлении вообще и государственном аппарате, немыслимом без армии чиновников, в частности.

Другими словами, еврейство не просто перебирается с помощью Перевозчика - Глобального Надиудейского Предиктора (глобальной библейской концептуальной власти)- с одного берега реки времени на другой: оно активно участвует в перемене формы правления монархической на республиканскую (буржуазную или социалистическую - по обстоятельствам) и одновременно в этот же период в качестве “дерзких пловцов” оно неосознанно вступает в активный процесс ассимиляции с различными национальными толпами, что для “опытного гребца” чревато утратой его, как собственности, в качестве дееспособной периферии. У “опытного гребца” других ресурсов нет. Гибель периферии - это и его собственная гибель вместе с “дерзкими пловцами”.

Так называемый “холокост” второй мировой войны, о котором так громко шумит в конце ХХ века вся западная пресса, - это плата “бедному челну” за бездумную готовность “скрыться вглубь меж рядами” других национальных “волн”. Следует признать, что данная мера, особенно в пропагандистском плане, оказалась достаточно эффективной. Дисциплина была восстановлена и мы все являемся свидетелями того, как евреи словно по команде, вдруг все стали самыми рьяными приверженцами монархии в России; они же наиболее активные сторонники её восстановления в Румынии, Албании, Болгарии, Венгрии, Сербии и ряде других европейских стран. К чему бы это? Уж не хотят ли современные перевозчики еще раз использовать этих безумцев, чтобы снова повернуть “реку времени” вспять?

Напрасный труд: “лодки с дворов свезены”, а там, где они сохранились в форме конституционных монархий, - смотрятся как декоративный анахронизм и потому третий смысловой ряд выражения «с дворов свозили лодки» предсказывает и печальное будущее еврейства, полный смысл которого откроется в “Заключении”.

Глава 4. Тайна “графа Хвостова”

После того, как “с дворов свезли лодки”, в поэме появляется единственный реальный исторический персонаж, современник Пушкина:

                  Граф Хвостов,
Поэт, любимый небесами,
Уж пел бессмертными стихами
Несчастье невских берегов.

Много перьев и копий сломано по поводу подлинной роли этой фигуры в поэме.

“Образ Хвостова - обозначение духовной пошлости николаевского Петербурга. За духовным убожеством этого пиита стоят и Булгарин, и Уваров, и другие гонители Пушкина, представители обыденного распорядка петербургской жизни, распорядка, который погубил Парашу и Евгения, погубил декабристов и, пройдет лишь еще немногим более трех лет, погубит и Пушкина,” - это пример прямой трактовки образа Хвостова пушкинистом Ю.Боревым. “Основные эстетические категории”, Издательство “Мысль”, 1960 г.