Российская интеллигенция, в каких бы классовых формах со времен Петра I она не представала, никогда не оправдывала своего латиноязычного наименования, т.е. она никогда не понимала ни того, что с нею и вокруг нее происходит, ни того, что она творит. Из самых лучших побуждений к 1876 г. Библия в России была переведена на живой разговорный язык, чтобы, как и на Западе, эта книга стала доступна мирянам, не прошедшим специальной языковой подготовки семинарий и духовных академий.

Были и противники ее перевода и издания. Опасения “обладателей писания” [62] не были лишены основания: результат перевода Библии с мертвого языка церкви на живой язык народа получился вовсе не такой, как на Западе. Уже в начале ХХ века, т.е. во втором поколении с момента издания Библии на живом разговорном языке, в России появились люди, усомнившиеся в Божественном происхождении Библии и прямо указывавшие на агрессивность её доктрины по отношению к народам и каждому человеку в отдельности.

Глобальная библейская концептуальная власть действует по схеме “предиктор-корректор” (по-русски - предуказатель-поправщик). Поскольку в России назревало открытое отрицание библейского идеалистического атеизма [63], ему на смену “естественным образом” (по схеме маятника: материализм - идеализм; идеализм - материализм) должен был прийти материалистический атеизм. И его привели в форме марксизма.

Был ли Маркс бездумным исполнителем долговременной стратегии поддержания устойчивости управления технократической цивилизации по библейской концепции, или, будучи сам сатанистом, осознанно выполнял социальный заказ “обладателей писания”, - для общего хода вещей значения не имеет, но в любом случае интеллектуальная деятельность Маркса не может быть признана проявлением “ума человеческого”.

Так марксизм, закрепивший материалистический атеизм на социальном уровне, оказался наиболее приемлемой формой отрицания массовым сознанием идеалистического атеизма в России. Но атеизм, как неосознанное Богоборчество, в обществе с уровнем образования, достигнутым в СССР уже к середине ХХ века, не мог долго существовать и в форме материалистической.

Попытка нового режима после августа 1991 года вернуть общество в лоно идеалистического атеизма (в рамках любой конфессии) после того, как оно отвергло атеизм материалистический - бесперспективна, поскольку в обществе уже осмыслили и Библию, и марксизм в качестве двух ликов одной и той же расовой рабовладельческой глобальной доктрины.

Соответственно, “холодная война”, “гонка вооружений” между СССР и США - зримые проявления искусственно поддерживаемого противостояния различных форм библейского атеизма: идеалистический “борется” с материалистическим, подобно известному эстрадному номеру “борьба нанайских мальчиков” [64].

Вот уж действительно “милые бранятся - только тешатся”! Это означает, что проблем с марксизмом, точно также как и проблем с христианством, у “обладателей писания” ни в России, ни в СССР никогда не было: сами давали, сами и забрали, когда видели, что предложенные ими формы понимания и бытия истины жизни для большинства становятся неприемлемы. Внешне же все это преподносилось, как борьба с вульгарным материализмом и поповским идеализмом.

Реальная проблема экспансии библейского расового паразитизма (на этот раз в форме марксизма) состояла в том, что она пришла в Россию на этот раз в двух разновидностях:

– троцкизма, как формы активизации западного материалистического атеизма и сатанизма, обрезающего жизнь под шаблон догматов “освященных” знахарями писаний;

– и большевизма (ленинизма, сталинизма), как бессознательной попытки самовыражения язычества и здравого смысла через содержательно чуждый ему материалистический атеизм марксистских писаний.

Разрешение исторически неизбежного конфликта между троцкизмом и большевизмом в России новым явлением - сталинизмом было предопределено особым временным периодом, в рамках которого шло завершение этого острейшего социального противостояния: сменой отношений эталонных частот биологического и социального времени, положившей начало разрушению толпо-”элитарной” структуры общества и формированию новой логики социального поведения.

В поэме этот процесс дается через новый порядок перечисления социально значимых слоев общества.

Другими словами, толпо-”элитарная” пирамида опрокинулась. Наверху уже не жрецы и знахари, а народ “с своим бесчувствием холодным”. Но именно этим он содержательно отличается от толпы (наиболее точное определение ей дано В.Г.Белинским: толпа - собрание людей, живущих по преданию и рассуждающих по авторитету). Поведение толпы чаще всего обусловлено инстинктами и чувствами, которым разум и интуиция служат, вместо того чтобы их контролировать. Ниже - чиновный люд, т.е. управленцы; банкира-ростовщика не видно, но словно специально выделен - “торгаш отважный”, способный выместить убыток важный на ближнем и дальнем.

Так или иначе это можно сделать только при наличии дефицита товаров, на которые в обществе всегда существует повышенный спрос. Повышенный спрос - следствие искусственно созданной на рынке ситуации, когда средств платежа больше, чем товаров. Такое положение вещей при плановом управлении экономикой может сложиться в обществе лишь при бездумном участии всех его членов в ростовщичестве через ссудный процент по вкладам в сберегательных кассах.

Когда отложенный спрос, не обеспеченный товарами, начинает значительно превышать сумму товарно-денежного оборота страны, “перевозчик беззаботный” с помощью “торгаша отважного” легко переводит систему управления государством с “левого берега” на “правый” с тем, чтобы “в порядок прежний все вошло”. При этом обыденное сознание, не различая содержательной стороны понятия - собственность на средства производства - замечает только смену её форм.

Так в “застойные времена” не без помощи “торгаша отважного” была подготовлена социальная база разрушения Советского Союза с использованием ростовщической кредитно-финансовой системы (обобщенное оружие и средство управления четвертого приоритета).

В предполагаемом Пушкиным новом мировом порядке место Глобальному Знахарству (перевозчику беззаботному) - строго в соответствии с евангельским предсказанием: “Те, которые были первыми, пусть станут последними”. В тексте об этом не прямо, а опосредованно - отдельно выделенной, и для обыденного восприятия, кажется, никак не связанной с предыдущим смыслом, фразой:

Слово “двор” в русском языке имеет двойной смысл: как совокупность хозяйственных пристроек к дому и как общепринятый термин, применяемый по отношению к системе монархического правления.

В начале ХХ века после Октябрьской революции пала не только монархия России, но также монархии Пруссии и Австро-Венгрии. Так что “лодки” (если понимать под этим словом на уровне второго смыслового ряда - государственный аппарат монархии, как структуру управления) действительно свозили со многих Европейских “дворов”. Происходило же это по причине концептуального безвластья любой монархии, в том числе и русской. В России же, утрата контрольных позиций в иерархии православной церкви из-за преобладания в ней евреев-выкрестов, вкупе с тотальным еврейским засильем в формирующихся средствах массовой информации (газеты, журналы, издательское дело), по существу выдавили монархию бесструктурно сначала из идеологической, а затем и из законодательной власти.