Еще немного погодя, как утки за селезнем, вслед за высокой блондинкой гуськом прошли к зеленой машине поскучневшие женщины. В сторону все еще мрачно сидящих на скамьях вокруг стола мужчин они даже не посмотрели.

«Газик» зафырчал, выстрелил глушителем и, выпустив клубок синего дыма, неторопливо покатил к воротам.

10. Мертвая хватка

Вадим поставил лыжи к бревенчатой стене дома, шерстяной рукавицей стер с полозьев налипший снег, прутяным голиком поколотил по носкам серых валенок, хотел было толкнуть дверь в сени, но вдруг увидел на нижней ветке сосны, что возвышались над приземистым корпусом с замороженными окнами, огромную черную птицу с зловеще поблескивающими круглыми глазами. Птица повернула в его сторону большую отливающую вороненой сталью голову с крепким черным клювом, хрипло курлыкнула и тяжело сорвалась с ветки. Вниз посыпались мелкие сучки, иголки. Полет невиданной до сей поры птицы был неторопливым, плавным. Она будто проскользнула меж стволов в сторону заснеженного озера и вскоре исчезла из глаз.

Из дома вышел Григорий Иванович в толстом коричневом свитере с широким воротом, ватных стеганых брюках и черных валенках. Через открытую дверь выплеснулась наружу тоскливая музыка из репродуктора.

— Дедушка, я видел большую черную птицу, перья с блеском, глаза тоже, — стал рассказывать Вадим, — Она крикнула и улетела…

— Подох, дракон, будь он трижды проклят… — глядя мимо мальчика сузившимися глазами, произнес дед. — Вадик, самый страшный и жестокий человек, который когда-либо родился на земле, наконец-то подох… Я не могу сказать, отдал Богу душу, потому что ему прямая дорога в ад, где его давно уже поджидают бородатый Карл и Сатана-Кабан…

— Сталин? — ахнул Вадим.

— Господи! Неужели ничто не переменится? — все еще глядя в ту сторону, куда улетел черный ворон, Добромыслов несколько раз истово перекрестился. — Только бы к власти не пришел такой же палач и убийца Берия. Этот по трупам полезет к трону! Всю страну кровью зальет!.. Что за несчастная Россия? Ну почему ею столько лет правят драконы и нечистая сила?

Вадим не почувствовал ни радости, ни печали. Он слышал от отца с матерью и от деда, что Сталин — это чудовище, тиран, палач, погубивший миллионы ни в чем не повинных людей. Но точно так же все говорили и про Гитлера. Если фюрера изображали карикатуристы в газетах и на плакатах, то портреты и скульптуры Сталина попадались на глаза везде. И Гитлер и Сталин были для Вадима символами Зла. Лишь несколько близких человек утверждали, что Сталин — это палач и убийца, а учителя, газеты, радио, учебники — все в один голос воздавали хвалу «великому вождю и учителю». И вот он умер или, как дед говорит — «подох». Григорий Иванович редко употребляет грубые, ругательные выражения, а тут «подох»! И темно-серые глаза у деда возбужденно блестят, бородатый рот расползается в счастливой улыбке. Большие руки его теребят конец сыромятного ремня на штанах.

— А папа, мама? — спросил Вадим — Их теперь отпустят?

Улыбка растворилась в бороде деда, руки опустились, он переступил огромными черными валенками и послышался скрип снега. Хотя было начало марта, сильно подмораживало, кругом снежные сугробы, шиферная крыша жилого корпуса — там никто сейчас не жил — была бело-голубоватой. Огромные зазубренные сосульки нацелились своими прозрачными остриями на обледенелую ложбинку, выбитую каплями в оттепель. Синицы цвиркали в колючих ветвях, изредка постукивал дятел.

— Мертвец потащит за собой в могилу и других… — негромко, скорее для себя одного произнес Добромыслов.

— Потащит?

— Горобец обещал все узнать про Белосельских, — сказал дед. — Я жду его на зайцев, да вот что-то молчит рация. Теперь и у них начнутся перемены… Сколько в этих органах негодяев и мерзавцев!

— Горобец тоже… негодяй?

— Мне он ничего худого не сделал, — помолчав, ответил дед. — Но думаю, есть на его совести не один грех… И простит ли ему Бог все то, что содеял?..

Вадим пристально смотрел на него снизу вверх. Только теперь до него начало доходить, что родителей могут выпустить, они ведь ничего плохого не сделали, никакими врагами народа никогда не были, а если отцу не нравилась эта власть, так она никому из тех, кто родился и жил при прежней власти, не нравится… А те, кто родились после семнадцатого, другой жизни не видели, верят учебникам, книгам, кинофильмам, в которых искаженно показывается наше прошлое… Это говорила мать, она редко ходила в кино, а если и видела на экране, то только расстраивалась: сплошная ложь, злонамеренное искажение истории… «И дураку ясно, — говорила она, — что прославленные режиссеры, писатели, композиторы, художники создают свои поделки по заказу, художественным творчеством этот поток лжи и серости уж никак нельзя назвать…».

А Вадим несколько раз посмотрел фильм «Чапаев» и ему искренне было жаль раненого легендарного командира, совсем немного не дотянувшего до берега… «Это историческая неправда, Вадик, — растолковывала ему мать. — Интеллигентных русских офицеров, отдающих жизнь за истинную Россию, показывают примитивными, жестокими, глупыми, а серую массу бескультурных, обманутых большевиками мужиков — этакими добрыми, умными дядями… А эти „добрые дяди“ по приказам чернобородых комиссаров в кожанках разрушали церкви, расстреливали священников!».

Вадим свято верил родителям, но и не мог не воспринимать того, что каждый день со всех сторон обрушивалось на его голову. На его! На головы миллионов советских людей… Нравился ему и бодряческий фильм «Веселые ребята», розово-сиропные киноленты с участием Любови Орловой, где жизнь советских людей была показана прямо-таки райская… А фильмов про зверства чекистов, расстрел царской семьи, про ночные аресты, изощренные пытки, про лагеря, разумеется, на экранах не было. И очень многие люди искренне верили, что ничего подобного в стране советской, где так вольно дышит человек, просто и быть не может…

И потом у него, Вадима, были и свои собственные дела и заботы. Стоило ли ломать голову над проблемами взрослых?.. А вот здесь, на турбазе, где он по сути дела был предоставлен самому себе, он о многом самостоятельно стал задумываться… И чем больше в его сознании утверждалась мысль, что умер Сталин или, как говорил дедушка, «подох дракон-кровопийца», тем реальнее казалось ему возвращение родителей, восстановление справедливости. Ведь страшнее дракона нет никого на земле! Как бы не говорили и не спорили о политике отец, мать, их близкие знакомые, все упиралось в железную диктатуру Сталина. Его сатанинское окружение воспринималось как нечто аморфное, расплывчатое. Все понимали, что суд и расправу вершат он и Берия, а остальные — исполнители. Отец все Политбюро считал скопищем мелких, необразованных, ничтожных людишек, которым по каким-то диким первобытным законам подлости история, как в насмешку, вдруг дала такую огромную власть… Они — пыль, мусор, а он — гениальный Злодей! Как бы там ни было, но Сталин, стальной рукой держа народ за глотку, единолично управлял огромной страной, вершил мировую политику, переиначивал историю, чуть не проиграв жесточайшую войну, удержался на гребне власти и даже еще больше ее укрепил. Как бы там ни было, он — личность, а остальные — мелкая шушера, заглядывающая ему в рот и в драку ловящая от него подачки в виде орденов, должностей, названий старинных русских городов их фамилиями или псевдонимами. Из писателей он почему-то выделил лишь Максима Горького, еще при жизни Нижний Новгород назвал Горьким, главную улицу в Москве — улицей Горького, да, пожалуй, не было в стране города, где бы не было улицы Горького… Странная щедрость к «буревестнику», сразу после революции облюбовавшему для роскошной жизни скалистые вершины острова Капри, куда не долетали кровавые брызги красного террора. Мать говорила, что привыкший к роскоши пролетарский писатель не пожелал прозябать в нищей разоренной России. А Сталин заигрывал с ним в надежде, что в те годы популярнейший писатель напишет о нем книгу…