Мира ахнула.

— Она… Бекка… бесплодна?

— Может, и нет. А может, и да. Вопрос в том, станет ли Адриан проверять это на своей шкуре?..

Мира отвела глаза, чувствуя горечь. Отец не раз говорил: "Человек не бывает кругом счастлив. Если чем-то боги наградили щедро, то в чем-то другом будет дыра". С Беккой выходило именно так.

Сибил заметила уныние Миры и смягчилась:

— Впрочем, я считаю, дурного не будет, если ты поедешь с нею. Коли она тебе в удовольствие…

— Да, еще как! — радостно воскликнула Мира.

— Не перебивай, — мягко отрезала графиня, но улыбнулась. — Я дам тебе мечника в провожатые… пожалуй, Вандена — он лучше других. И велю конюху подобрать кобылу попокладистей. Непременно проедься на ней сегодня, привыкни хоть немного. Завтра может случиться гроза. Опасно ездить в грозу на незнакомом коне.

— Конечно! Сир Адамар тоже так сказал, — с готовностью согласилась девушка.

Под южанкой был рыжий жеребец — молодой, порывистый, беспокойный. Норов ощущался в каждом его упругом движении, даже в горделивой посадке головы. Та легкость, с какою Бекка правила им, казалась непостижимой. Наездница не хлестала его, не вонзала шпоры в бока, не рвала поводья. Ей хватало легкого, порою незаметного движения, чтобы конь ощутил ее волю и покорился. Мира и сама была неплохой наездницей, могла провести в седле день, почти не ощущая усталости. Однако в сравнении с Беккой северянка казалась деревянной куклой. Тьма, да Бекка могла бы вовсе бросить поводья и читать книгу в седле, а жеребца лишь тронуть легонько пятками — и тот привез бы ее, куда нужно!

Они покинули каменный центр Фаунтерры, миновали предместье, заросшее мастерскими, тавернами и домишками бедняков, по узкому мосту пересекли приток Ханая и уже увидали невдалеке густую зелень Егерского леса, а Мира все не могла отделаться от чувства завистливого восхищения. Бекка держалась совершенно естественно, не красовалась и не стремилась произвести впечатления, от чего впечатление, впрочем, лишь усиливалось. В предместье южанка прибавила ходу, стараясь поскорее выбраться из клубка тесных улочек, а за мостом, когда последние лачуги остались позади, подъехала поближе к Мире и воскликнула:

— Обожаю этот миг! Город был — и не стало. Стояли вокруг стены, как вдруг раз — и ты на свободе! Речка — граница владений, город не вступает на чужую землю.

— Вы любите свободу? — спросила Мира.

— Я выросла в крепости среди Пастушьих Лугов. Если взобраться на верхушку башни и смотреть на юг, запад или север, то не увидишь ничего, кроме зеленого океана. А посмотришь на восток — увидишь дорогу сквозь океан и далеко, у самого края неба, другую крепость, примерно с зернышко гречки размером. Как же мне не любить свободу?..

— А давно ли вы в Фаунтерре?

— С тех самых пор, как мужчины перестали называть меня "прелестное дитя". У меня были пухлые щечки и барашливые кудряшки — так-то. — Бекка подняла ладонь к губам, прерывая саму себя. — Но постойте, коварная леди. Уж не собираетесь ли провернуть ваш давешний финт с расспросами? О, это было хитро! Я говорила все время, и ничегошеньки не узнала от вас!

Мира улыбнулась.

— И что же вы хотите узнать у меня?

— Расскажите о своей подруге!

— О Минерве из Стагфорта?

— Именно!

Северянка опешила. Рассказать о Глории Нортвуд, глуповатой дочке графини Сибил, за которую Мира выдавала себя — о, это не вызвало бы сложностей. Но рассказать о Минерве — то есть, о себе самой!.. Если вдуматься, то ведь никогда прежде ей не доводилось рассказывать о себе! Стагфортцы знали ее с младенческих лет, тут и рассказывать нечего, семья Нортвудов и Виттор Шейланд — также; слуги и воины Нортвудов не смели расспрашивать юную леди, а Ориджины и другие заезжие феодалы, которых Мира встречала несколько раз в Клыке Медведя, не интересовались ею. Обыкновенно весь ее рассказ о себе сводился к произнесению имени: Минерва Джемма Алессандра рода Янмэй, леди Стагфорт. Рад знакомству, миледи. Всего доброго, миледи.

— Ммм… Минерва… знаете, она — северянка.

— То есть, холодная, таинственная и благородная до кончиков пальцев? — уточнила Бекка.

Мира растерялась. Она не казалась себе ни таинственной, ни особенно благородной. Чуточка холода — пожалуй, это есть. Самая малость.

— Ну… вроде того.

— Она красива?

Откуда мне знать, красива ли я? Отец говорил: "Ты — лучшая красавица на свете!" Графиня Сибил говорит: "Прелестное дитя". Кавалеры ничего не говорили, у Миры никогда не было кавалеров.

— Прелестное дитя, — сказала Мира.

Бекка хихикнула.

— А умна?

— Да, — тут же ответила северянка.

— Как умна? — уточнила Бекка. — Как тот, кто прочел две дюжины книг, и у него на все готов ответ? Или как тот, кто посмотрит вот так на человека — раз, и увидит насквозь? Или как тот, кто в любой ситуации прежде всех найдется, что делать?

Ничегошеньки я не умна! Я даже не знаю, как отвечать на твои вопросы!

— Ммм… как тот, с кем не скучно говорить.

— Выходит, Минерва похожа на вас?

А это уже опасный поворот беседы! Особенно если учесть, что двое стражников едут всего в десятке шагов позади и, наверняка, слышат часть разговора.

— Минерва — замкнутая девушка. Она не поехала бы в дальнюю прогулку с малознакомой столичной красоткой.

Бекка хихикнула.

— А где сейчас наша таинственная северянка? Говорят, ваша матушка держит ее пленницей в Клыке Медведя…

— Ничего подобного! Леди Сибил позаботилась о ней, предоставила кров и защиту!

— Что ж, это очень предусмотрительно со стороны вашей матушки. А каковы ее дальнейшие планы на сиротку?

Мира нахмурилась.

— Простите?.. Что вы имеете в виду?

— О, вы так чудесно изображаете наивность! Делайте это почаще, прошу вас!

Их небольшая процессия въехала в березовую рощу. Странное дело: под сенью деревьев стало светлее, чем в поле. Кроны отсекали часть солнечных лучей, зато остальные казались более яркими, отчетливыми, чуть ли не осязаемыми. Блики покрывали тропу, скользили по фигурам всадников, блестящим бокам лошадей. Мира задышала глубже — настолько здесь было красиво!

— Дивные места, правда? — сказала Бекка и тут же, без паузы, продолжила: — Одинокая высокородная сиротка — прекрасный трофей. Вернись ваша подруга в Стагфорт — и пары месяцев не пройдет, как кто-то из северных баронов захватит замок и женит ее на себе. И не говорите, что вы не понимаете этого.

— Но… но Стагфорт — крохотное имение, кто польстится на него?!

— Причем тут Стагфорт? Кровь Праматери Янмэй, родство с владыкой, пусть и дальнее — вот настоящий улов!

— Сюзерен заступится за Минерву… — сказала Мира, без особой уверенности, впрочем.

— Ее сюзерен — Виттор Шейланд? Этот хитрый банкир, сын банкира и внук купца? Хм… Дайте-ка подумать.

Мира передернула плечами, ей сделалось зябко. Все ее мысли в последний месяц вертелись вокруг смерти отца и его неведомых убийц. О том, в какое положение попала она сама, оставшись сиротой, Мира почти не задумывалась.

— Но если глянуть с другой стороны, — повела дальше Бекка, — то это покушение сослужило Минерве неплохую службу. Гибель отца — большое горе, но можно разглядеть во всем и светлую сторону.

— Вот уж интересно, какую… — поморщилась Мира.

— Вашу подругу никто не знал. Может, на Севере, но не в столице. Безвестная наследница крохотного поместья не могла рассчитывать на хорошую партию. Иное дело — теперь. Ведь о Минерве все говорят! Кому-то девушка помешала настолько, чтобы решиться на женоубийство. А раз так, то она заслуживает внимания.

— Неужели?..

— Уж поверьте! Известность — большая сила. Кому-то вскоре придет мысль жениться на сиротке и улучшить свою родословную. А если придет одному, то и другому, и третьему. Женихи любят собираться в стада и бороться меж собою. Взять невесту, которая нужна всем, — это как победа в турнире. Словом, скоро Минерве будет из кого выбирать. Конечно, если ваша матушка даст ей такое право.