– И решил, что тебе нужна защита от злых духов? Герберт...

– Да нет же! – засмеялся Крамер. – Ты знаешь, они ведь, местные, становились прекраснее и в своих глазах, и в глазах всех остальных после визита к аарту. Даже мы с Норвудом признавали – жил в этих жрецах потрясающий талант, умение одним штрихом, росчерком преобразить человека... И вот я долго глядел в зеркало... Изрисовал свое лицо линиями и, знаешь, действительно нашел те части, где один шрам сделал бы мои черты... благороднее... Или привлекательней. Или мужественней, суровей... Мог сделать себя очаровательным, печальным, загадочным в чужих глазах...

– Так почему же тогда... – Хлое осеклась.

– Почему я сделал свое лицо столь неприятным?.. Потому что меня ужаснуло то, какую огромную власть имеет над человеком его внешность, – Герберт молчал целую минуту, а Хлое боялась даже вздохнуть неосторожно. – Я продумал все, нанес царапины, а чуть позже втер в них порошок, который использовали аарту, чтобы шрамы не белели со временем, а оставались темными. Я был страшно доволен собой, – признался ювелир. – После этого, в течение полугода, большинство знакомых и друзей оставило меня. Думаю, они сами не понимали, в чем причина, просто им стало неприятно меня видеть. А потом... я переехал сюда.

– Почему?

– Ты задаешь слишком много вопросов, хотя почти что спишь.

Это было ложью. Мягкие поглаживания не убаюкивали, а вызывали новое желание, что Хлое и доказала, решительно поцеловав мужчину в губы. Однако Герберт покачал головой, хоть и с видом мученика.

– Мне надо работать... Иначе я забуду, и ничего не получится.

– То есть, забудешь? – прищурилась Хлое.

– Роза, Роза, – улыбнулся Крамер. – Скажу так... Новые впечатления от нового акта нашей случайной пьесы перекроют старые, и я не смогу изобразить все то, что хотел.

– Так лучше, – согласилась девушка.

– Отнести тебя в спальню? – спросил Герберт, перебирая пряди ее волос.

– Мне нравится здесь.

– Хорошо...

Герберт оставил ее в кресле одну на несколько минут – чтобы одеться, уйти куда-то и вернуться с клетчатым пледом.

– У меня нет женской одежды, а твоя... не в лучшем состоянии, – проговорил он, быстро избавляя ее от рубашки и смятого платья.

Хлое молча укуталась в плед и закрыла глаза, удобно устроившись в кресле. Сквозь приятную дрему она слышала сначала шаги, потом скрип двери, а затем – странные незнакомые звуки и неритмичный стук откуда-то сверху. Вскоре он стал для нее колыбельной.

Сколько она проспала, девушка не знал. Сверху по-прежнему доносились звуки. Затекла шея и ноги. Хлое осторожно встала на пол и нервно рассмеялась – ступать босиком по ковру в гостиной Крамера было приятно, как ей и подумалось утром. Со стола исчезла ваза, ее место заняла стопка одежды – ах да, у ювелира же нет женского платья, поэтому он и предлагает любовнице надеть мужскую рубашку, так как брюки с Хлое точно свалятся.

После любви и сонного забытья одолевали самые приземленные вопросы – где платье и где его вычистить, погладить и заштопать, ведь скоро нужно будет отправляться домой. Чулки отыскались быстро, на полу, к удивлению, совершенно целые, что не могло не радовать. Хлое надела их, подвязала, подвернула слишком длинные рукава рубашки и, подойдя к зеркалу, нашла себя потрясающе соблазнительной.

Она отодвинула край плотной шторы и осторожно выглянула в окно. И не поверила своим глазам – она могла точно сказать, что начинается вечер, ведь только вечером солнечные лучи, отражаясь от Вершин, путаясь в ходах, падают в Нижний Город пятнами ржи. Смог действительно рассеивался, как говорил Крамер. Хлое жадно втянула носом воздух – возможно, ей показалось, но из щелей оконной рамы на нее дышал свежий ветер.

Опасаясь, что ее кто-нибудь заметит, Хлое поспешно задернула штору. Чувствуя себя крайне неуютно, она проследовала за деревянную резную перегородку, в лавку Крамера, и обнаружила там на стене часы – стрелки показывали пять. «Времени-то прошло... – подумала девушка. – Всего ничего, а кажется, целый день я здесь...» Кордтаун скоро изменится, станет вновь шумным, суетливым и безумным, засвистят гудки машин, перестанут одолевать тяжелые мысли, нужно будет начинать жить заново, искать новую работу и жилье – если, конечно, патрульный исполнил все свои угрозы и Хлое выгонят и с ткацкого цеха, и из дома мадам Жоржетты.

Девушка рассматривала выложенные на витринах кольца и браслеты, серьги и роскошное ожерелье, и поражалась тому, что даже не испытывает желания украсть что-либо. Пожалуй, один браслет с россыпью мелких изумрудов изменил бы ее жизнь. И еще она поражалась поведению Крамера – не мог же он догадываться, что воровка вдруг решит не обкрадывать доверчивого ювелира?.. Конечно, ей не вскрыть сложные замки, но разбить стекло она вполне способна.

– Нет, – сказала Хлое тихо и решительно. – Не может такого случиться, что вся моя жизнь покатится со склона из-за злобы одного патрульного. Жоржетта знает мужчин и поймет меня, а на фабрике всегда нужны умелые руки.

Она и сама не сразу поняла, что заговорить вслух ее вынудила внезапная тишина. За перегородкой по-прежнему бурчал радиатор, а за стенами слышались голоса прохожих, но... Не хватало звуков со второго этажа. Хлое зябко передернула плечами и поспешила вернуться в гостиную. Из комнаты вели две двери – за первой была уже знакомая кухня, а за второй Хлое понадеялась найти ванную, не прогадала и очень обрадовалась. В доме мадам Жоржетты ванная, конечно, была (мадам следила за здоровьем своих девочек, и с появлением горячей воды во всем Кордтауне требовала соблюдать гигиену), но одна на тридцать с чем-то женщин, и мыться приходилось обычно как можно быстрее.

Хлое посчитала, что не слишком обеднит Крамера, приняв ванну, поэтому закрыла дверь и повернула поблескивающее колесико крана. Смущаться смысла не было никакого, но Хлое все равно прислушивалась – не послышатся ли шаги за дверью? «Страсть и стыд одновременно, – вспомнила она слова ювелира. – Вот уж точно...» Поразительно, как Крамер вскрыл всю ее натуру за какие-то несколько часов.

Дожидаясь, пока воды наберется достаточно, Хлое ежилась от холода кафельных плит под ногами и рассматривала комнату. Мало предметов, но все равно создается ощущение беспорядка: полотенце вместо сушилки висит на спинке стула, вместе с грязной одеждой, зеркало забрызгано, зубной порошок рассыпан по раковине, на маленькой тумбе рядом с ванной – дырчатая ложка с застывшими сахарными каплями... Хлое обнаружила свою одежду, почистила платье и аккуратно сложила, надеясь, что к ночи измятая ткань хоть немного разгладится. Неплохо было бы найти еще и нитку с иглой, но ладно, будет не слишком заметно, если придерживать юбку при ходьбе...

Герберт все же появился – когда Хлое уже собиралась вылезать из ванны, и его реакция опять ее удивила. Распахнув дверь, он застыл на какое-то мгновение, а потом улыбнулся, ушел и вернулся с графином воды. Хлое подтянула колени к груди и взглянула на ювелира, стараясь ничем не выдавать своей неуместной робости.

– Ты не против, что я заняла твою ванную? – спросила девушка, чтобы разбить молчание.

Ювелир окинул ее долгим взглядом сквозь стекла очков и удрученно покачал головой.

– Какая глупость, Роза... Увидев в своей ванной обнаженную молодую женщину, вот как, как я могу быть против?

Он поставил графин к дырчатой ложке, пододвинул стул ближе к ванне, уселся на него и с манерами фокусника достал из тумбы бокал на тонкой ножке и бутылку темного стекла. Этикетка была наполовину содрана, пробка вынута.

Крамер поставил бокал, положил сверху ложку, а на нее – кусок сахара, который достал из той же тумбочки, вместе с коробком спичек. Странные все-таки у него принадлежности для гигиенических процедур... Ювелир стал лить из бутылки зеленый напиток – через кусок сахара в бокал.