Хлое склонилась, приникнув губами к его рту. И в тот же миг полностью потеряла контроль над ситуацией – в уже знакомой хватке, которую объятиями язык не поворачивался назвать. В первую секунду испытав настоящую панику, во вторую девушка уже страстно отвечала на поцелуй, чувствуя, как под рубашкой и платьем огнем горит ее кожа. Эта преграда злила, бесила, но отрываться от Герберта, чтобы снять одежду, было выше сил Хлое. Вместо этого она попыталась расстегнуть пуговицы его рубашки, но вместо этого оторвала их и с наслаждением почувствовала, что его кожа точно так же горит. Захотелось опуститься с поцелуями ниже, а лучше... Проклятое, проклятое платье!

Оторвавшись, чтобы глотнуть воздуха, девушка хотела возобновить поцелуй, но Герберт воспользовался моментом, чтобы освободить ее руки из рукавов. Коснулся губами сгиба локтя и вновь привлек Хлое к себе, покрывая поцелуями шею и стаскивая кружевную бретель нижней рубашки. Запрокинув голову, Хлое не сдержала стона и подалась еще ближе, хотя казалось, ближе уже некуда.

– И как же мне отвечать на вопрос?.. – прошептал Герберт.

– Честно, – Хлое не позволила стянуть вторую бретель, но продолжила снимать с него рубашку, попутно отцепив подтяжки. – Говори... Только говори не то, что я хочу слышать, а правду.

Она немного отодвинулась, чтоб можно было рассмотреть мужское тело, худощавое, но крепкое, твердое, с различимыми мышцами. Чтоб можно было провести ладонью по груди, животу... и остановиться чуть ниже. Мужские руки на ее бедрах напряглись, ну а напряжение в паху ощущалось уже давно.

– Говори...

Стало слышно, как Крамер скрипнул зубами.

– Правее, – с трудом улыбнулся он. – Карман брюк... Там...

Там оказалась зеленоватая маленькая квадратная пластинка, завернутая в обрывок бумаги.

– Съешь... Не бойся, ничего опасного. Я видел, какую гадость пьют женщины Жоржетты, чтобы не забеременеть... Это гораздо лучше.

Девушка проглотила пластинку, морщась от горечи. Глубоко вдохнув и выдохнув, Крамер вернулся к поглаживанию женских ног и вдруг замер.

– У тебя ведь уже был мужчина? Не соврала?

На одну секунду Хлое потеряла дар речи.

– А я что, похожа на девственницу?

– Нет. Но я заметил стыд.

Первая страсть так и не была удовлетворена, но на время стихла, а вернее, превратила каждое новое прикосновение, медленное, томное, в мучительно-сладкую пытку, а каждое, даже самое обыкновенное слово, в совершенно непостижимый элемент бредовой, неподвластной разуму игры. Хлое с трудом соображала, но умудрялась понимать то, что слышит.

– Сколько у тебя их было? – спросил Герберт, наклоняя девушку к себе. Он коснулся языком бьющейся жилки на ее шее, Хлое в ответ прерывисто вздохнула, зарываясь пальцами в каштановые волосы.

– Тебе это важно?

– Нет. Всего лишь интересно... Раз уж я увидел твое смущение.

Хлое качнулась вперед-назад, дождавшись более настойчивых поцелуев, и ответила на выдохе:

– Двое.

– Любила?

– Мне так казалось.

– Не повод, чтобы смущаться, – обнажив ее грудь, он надолго припал ртом к розоватому соску, добившись нового стона. Руками гладя горячую и напряженную спину девушки, он заставил ее отклониться назад, выгибаясь и запрокидывая голову.

– Не повод... Но я понимаю... – в голосе его слышалось восхищение. – Роза...

– Так почему роза? – спросила Хлое, прижимаясь к нему.

– Просто алая роза – это страсть и стыд одновременно. Ты не можешь иначе.

– Это вызов?..

За спиной девушки, на столе, горела лампа, и контур пленительного женского тела очерчивался слабым золотистым светом. Ее волосы казались рыжими, как медь, а глаза были очень темными, а руки...

– Нет, – ответил Герберт. – Я и так повержен.

Подвязки и чулки Хлое им удалось снять, почти не отрываясь друг от друга, только еще больше порвав платье, которое теперь, вместе с сорочкой собралось в складки на поясе. Как Герберт стащил брюки, девушка и вовсе не заметила, полностью доверившись движениям мужчины, его рукам. А дальше был жар, влажный шепот, обжигающие поцелуи и бритвенно острая нежность, режущая на куски и необыкновенно чувствительную кожу, и сердце, и, казалось, саму душу. В дыхании Герберта Роза слышала свое имя, то, которым ее давно никто не называл, и откликалась, целуя, лаская и двигаясь именно так, как ему хотелось.

Опустошенность пришла не сразу, сначала не хватило воздуха, а из горла вырвался стон, потом следовали долгие секунды пульсации и сердцебиения, поделенного на двоих, позже уступившие место блаженной истоме. Хлое еще хватило на взгляд глаза в глаза и улыбку, прежде чем забыться.

Казалось, помутнение длилось недолго. Они не сдвинулись с места, и Хлое очнулась, уткнувшись носом в мужскую шею, от того, что Герберт бездумно выводил пальцем узоры на ее спине. Хлое слегка пошевелилась.

– Не решаешься на меня посмотреть? – насмешливым шепотом поинтересовался Крамер.

– Мне слишком хорошо, чтобы двигаться, – вздохнула его любовница. – Но раз ты просишь...

Она чуть отстранилась и внимательно, насколько позволяло расслабленное состояние, вгляделась в его лицо. И внезапно посерьезнела.

– Страшен? – слабо улыбнулся ювелир.

Влажные прядки волос на лбу, потемневшие серые глаза... Нет, Крамер был совершенно не страшен, и даже не неприятен, как казалось когда-то Хлое.

– Нет... – она провела большим пальцем по нижнему контуру его губ. В слабом свете керосинки она только сейчас различила там тонкий шрам, отчего-то темный, а не белый. Точно такой же рубец проходил рядом с правым глазом Герберта.

– Откуда? Откуда это?

Почти неразличимые черточки, кажущиеся тенями при первом взгляде, – именно они меняли лицо ювелира, делая улыбку презрительней, а взгляд злее. Именно это так не понравилось Хлое...

– Сам, – спокойно ответил Герберт.

– Зачем?!

– Видишь? – успокаивающе оглаживая ее плечи, произнес мужчина. – Видишь, как можно изменить лицо лишь парой темных царапин... оставленных, где следует.

– Зачем? – повторила Хлое.

– Это было... интересно.

Хлое только и смогла, что повторить слово, которое пришло в ее голову гораздо раньше:

– Сумасшедший...

Она механически попыталась начать одеваться. Герберт позволил ей натянуть обратно нижнюю рубашку и только, а затем перекинул ее ноги по одну сторону от себя и крепко обнял напряженное тело.

– Роза, Роза... – прошептал он, чувствуя, как женщина в его руках вновь расслабляется. – Я расскажу. Расскажу, чтобы ты не боялась... Я больше года прожил в тропиках, среди дикарей...

– Правда?

– Да, – Герберт усмехнулся. – Как ты думаешь, откуда я привез то снадобье, что тебе дал? Их женщины делали его из сока местных цветов и смолы, а я записывал все рецепты, помогая Норвуду... Это друг, который уговорил мне отправиться туда, он врач... Не волнуйся, лекарство безвредно для любого организма, Норвуд позже отправлял его на исследования...

И вот, когда я был в тропиках... Там лица у многих местных были в шрамах. Они считали, это отпугивает злых духов и привлекает женщин. Но наносить царапины и раны мог только особый человек – аарту, как они его называли, кто-то вроде жреца...

Однажды Норвуду пришлось делать сложную операцию, многие видели это и посчитали его аарту... И меня посчитали, когда я от скуки стал вырезать из древесных корней цветы, которые там росли в неподвластном разуму количестве. Так вот, местные тогда сказали... Они сказали Норвуду, что он наносит раны человеку и исцеляет его плоть. Сказали, что я ножом меняю дерево и оживляю его. Это значило, что мы аарту – те, которые знают, какие раны нужно наносить себе и другим. Они долго предлагали нам изрезать собственные лица и хотели принять в общину. Мы вежливо отказались, а позже вернулись в страну... Норвуд закончил свои исследования и прекрасно зажил, а вот у меня из головы не выходили те слова про аарту. Я подолгу рассматривал свое лицо в зеркале и...