-- Прости, - прошептала Аня, когда поняла, что Илья молчит и неотрывно смотрит в ее лицо, и отстранилась от него. Спина заныла. Аня напряглась.

-- Что? Больно? - вдруг перепугался Илья. -- Аня? Ты чего молчишь?

-- Я сказать хотела... - она запнулась, голос ее дрожал, а Илья смотрел настороженно. -- Это я... - она вздохнула. Будь, что будет. -- Я написала ту статью, из-за которой твой отец...с твоим отцом... - она запуталась в словах, разволновалась, а Илья вдруг развеселился - глаза его смеялись - нырнул пальцами в ее волосы, выудил прядку и накрутил на палец. Аня вздохнула, опустив взгляд. -- Прости... - прошептала.

-- Глупенькая, - улыбнулся Илья и прижал Аню, зарывшись лицом в пахнущих морем волосах. -- Маленькая моя...

-- Я знаю, я виновата, - забормотала она ему в грудь, - и не заслужила твоего прощения...и вообще, наверное, после этого ты не захочешь...

-- Анька, перестань немедленно! - перебил он резко. -- Ты говоришь ерунду.

-- Илья, это не ерунда, - она упрямо мотнула головой, снова отодвинувшись от него. -- Я же понимаю, что и в подметки не гожусь этим твоим... - она действительно говорила какую-то ерунду, вдруг почувствовав, что самое тяжелое признание осталось позади и, похоже, Илья не собирался никуда исчезать из ее жизни. Или собрался? -- Я, когда ее увидела там, у собора, шесть лет назад...

-- Шесть лет назад, - снова перебил Илья, - ты должна была поговорить со мной. И тогда на набережной ты должна была все мне рассказать, а не выходить замуж за того козла. Ты не имела права мне врать. Ни про статью, ни про брата. Я бы все понял. И мы бы вместе нашли выход. А ты все решила за нас двоих. И тогда и потом, когда резала себе вены. Ты хоть представляешь, что я пережил, пока нес тебя в больницу? Думал, не успею. А потом ты свалилась в мою жизнь как снег на голову и снова обманула. А я искал тебя. Боялся, что тебя уже нет. А ты несешь всякую чушь про какие-то подметки и...

-- Ты? - ахнула Аня, в изумлении округлив и без того широко распахнутые глаза цвета морского прибоя. -- Это был ты? Почему? Я же...

-- Да потому что люблю, черт тебя подери! - выдохнул он так, словно в одночасье смертельно устал. -- Потому что я жить без тебя не могу. Никогда не мог.

-- И я тебя люблю, - улыбнулась Аня, прижавшись к Илье. Страх растворился, как будто и не было его вовсе. Стало легко и свободно. Оказалось, это так просто - признаться, снять с себя гнетущее чувство вины, чтобы, наконец, понять - он любит. И это самое главное. -- И больше не хочу без тебя. Не могу.

-- Давно бы так, - буркнул Илья, найдя ее губы своими.

А потом он уехал. Они толком не виделись несколько месяцев, лишь ненадолго раз-другой в неделю. Илья не мог надолго оставлять мальчишек одних, потому что лечение проходило тяжело. Максим часто оказывался на грани между жизнью и смертью, а когда опасность отступала - он боялся умереть, и присутствие Ильи помогало сыну побеждать страхи и бороться. К тому же приходилось уделять внимание бизнесу, который без него трещал по швам - никто ничего не мог без бдительного ока Ильи. Да и Арсения нужно было устраивать в школу. Хотя тот упирался и все хотел остаться с Максимом в больнице, ухаживать за братом. Илья убедил его, что учеба сейчас важнее, а к брату возил, когда отступал кризис. Об этом Илья рассказывал Ане каждый день по телефону и приказывал ей не раскисать. Она и не раскисала. Уверенно шла на поправку, потому что теперь знала - ей есть ради кого жить. У нее теперь семья.

Он приехал через три с половиной месяца. Разбудил ее посреди ночи - и как только охрана пустила его в клинику? Аня подскочила с кровати, сонная и перепуганная.

-- Что? - только и спросила, заглядывая в его серые с лихорадочным блеском глаза, предчувствуя самое страшное.

-- С Новым годом, - спокойно сказал Илья, протянув ей цветок. Аня с изумлением уставилась на белоснежную орхидею в пузатом горшке. И где только раздобыл такое чудо?

-- Ты что? Ты пришел среди ночи, чтобы подарить мне цветок? - не поверила она, выудив из его холодных рук орхидею. Поставила на тумбочку у кровати и снова вернулась к Илье. Он улыбался счастливо и безмятежно.

-- Я пришел, потому что мы победили, - он взял в ладони ее лицо и поцеловал. -- Мы победили. Победили, - шептал он как заведенный. -- Победили! - заорал он, подхватив Аню на руки и закружив по палате.

-- Ты что? - перепугалась она. -- Всю клинику разбудишь.

-- Плевать. Мы победили, ты понимаешь?!

-- Да, - робко ответила Аня. Он поставил ее на ноги, и она с удивлением увидела в его веселых глазах слезы. Она обняла его за шею и шепнула в самое ухо:

-- Не плачь, - и поцеловала.

И мир перевернулся. И дышать стало невозможно. Да что там дышать? Невозможно выжить, если сию же минуту не получить его целиком. Всего. С его безмятежной улыбкой, счастливыми слезами и бесшабашностью. Вновь ощутить себя его частью, его половинкой или Бог знает чем еще, но лишь бы быть с ним. Целовать его холодные от мороза губы. Прижиматься к его горячему как раскаленный песок телу и смотреть в его шальные от страсти почти черные глаза. И сходить с ума вместе с ним. Потому что только так и должно быть в их общем на двоих сумасшествии, именуемом любовь.

Полгода спустя...

Илья опаздывал и страшно злился. Он должен быть в аэропорту через два часа, а все никак не мог завязать этот чертов галстук. Был соблазн плюнуть и переодеться в джинсы и майку, которые так любила Аня, но форма одежды сегодня имела значение.

-- Твою мать! - процедил он, сорвав с шеи галстук. Он никогда не умел завязывать их, поэтому почти не носил. Разве что в армии. Но тогда все галстуки ему вязал Андрюха.

Илья тяжело вздохнул и присел на край кровати. В затылок кольнула боль раскаленной иголкой, да там и осталась, назойливо впиваясь в мозг. Так бывало всегда, когда Илья вспоминал о Дарханове. А он так и не нашел его убийцу. Илья потер ладонями лицо, взъерошил уложенные с гелем волосы и со злостью зашвырнул галстук. Подошел к окну, вытащил сигарету из пачки на подоконнике и закурил. На глаза попался цветок орхидеи, вызвав небывалый прилив нежности и любви. Эту орхидею Илья дарил Ане. Давно. Кажется, в прошлой жизни. Впрочем, в новой жизни, которая теперь у них на двоих, нет, на четверых, он тоже дарил ей орхидею. Илья выпустил клуб дыма и прислонился лбом к стеклу. А ведь это Андрюха познакомил его с Аней. Если бы не он...

Илья узнал об Ане, вернувшись из наряда. Андрюха сиял, как новая копейка, и все махал у Ильи перед носом каким-то письмом. А потом гордо заявил, что нашел Илье любовь всей жизни. Уже позже Дарханов признался, что совсем не ожидал, что из его затеи отвлечь друга от несчастной любви, выйдет что-то серьезное. Но вышло, да настолько серьезно, что Илья не мыслил своей жизни без Ани.

Столбик пепла упал на белоснежный подоконник, Илья проводил его взглядом и улыбнулся.

Он шел на свидание с загадочной Анной, писавшей ему такие умопомрачительные письма, и до дрожи в коленках боялся, что она не придет. Она пришла. Илья узнал ее сразу: хрупкую, в тоненькой курточке (и это в середине января-то!) с развевающимися на зимнем ветру золотистыми волосами и ледяными тоненькими пальчиками без перчаток. Что он только не делал, чтобы отогреть ее красные от холода ладошки! А она улыбалась смущенно и говорила, что ей не холодно. И это ее смущенное и упрямое "мне не холодно, я привыкла" доконало Илью на их первом же свидании. И он купил ей варежки, потратив почти все свои немногочисленные деньги. Смешные такие варежки, детские, то ли с зайцами, то ли с медведями, потому что купить что-то на Аню можно было разве что в "Детском мире", в остальном она тонула, как Илья утонул в ее сияющих глазах цвета неба.

У них было еще много подарков, которыми Илья задаривал Аню, дороже и красивее тех смешных варежек, но вот что странно - Илья не мог вспомнить ни один так ярко, как те варежки. Они остались для Ильи символом счастья. Как золотистые искорки на дне синих глаз его принцессы. Эти легкомысленные искорки будоражили его кровь и вспыхивали каждый раз, когда он ее целовал. И как же он ругал себя тогда, четырнадцать лет назад, что так долго тянул и не давал воли своим чувствам. Это ж надо - поцеловаться через полгода свиданий! Нет, конечно, Илья не мог удержаться, и целовал Аню украдкой в висок, когда она засыпала в его объятиях. Такое бывало, когда они загуливались допоздна (насколько позволяло время его нечастых увольнений, хотя последние он зарабатывал себе с завидным упрямством), и Аню смаривало в троллейбусе. И это было самое замечательное время: ощущать ее спокойное дыхание и едва уловимый запах моря ее рыжих волос совсем рядом, целовать ее тайком, чуть слышно, чтобы не почувствовала, не проснулась.