– Мне сказали, гражданка Ратникова приехала. Это вы? Нинка побледнела от «гражданки».
– Я – Ратникова.
Приезжий оглядел Юрку и Нинкина хозяина.
– Нам нужно с вами, гражданка, поговорить наедине. Пойдемте, походим.
Юрка глядел, сидя на перилах крыльца. Приезжий расхаживал с Нинкой по снежной дороге, что-то сердито говорил и размахивал рукою. Побледневшая Нинка с вызовом ему возражала. Приезжий закинул голову, угрожающе помахал указательным пальцем перед самым носом Нинки и, не прощаясь, пошел к сельсовету. Нинка воротилась к крыльцу. Глаза ее двигались медленно, ничего вокруг не видя. Вся была полна разговором.
Вошла с Юркою в избу и с усмешкою сказала хозяину:
– Белено всю работу прекратить и завтра явиться в райком.
Юрка спросил:
– В чем дело?
– Потом как-нибудь.
Пообедали вместе. После обеда сидели под навесом двора, на снятой с колес телеге. Нинка рассказывала: от облисполкома была получена директива: тем, кто вздумает выходить из колхоза, возвращать только одну треть имущества, а все остальное удерживать в пользу колхоза. Евстрат Метелкин привел к ней крестьян, Нинка им объяснила, что такого закона нет. Они ее попросили им это написать.
– Я, конечно, написала. Почему бы нет?.. Кричал, что это контрреволюция, что я вообще веду подрывную работу в крестьянстве, что еще сегодня утром об этом получено заявление в ГПУ от товарища Бутыркина. Грозился отправить меня отсюда по этапу. Я ему: «Вы говорите со мною, как с классовым врагом!» – «Вы, говорит, и есть классовый враг. Только помните, мы и не с такими, как вы, справлялись».
Юрка раздумчиво сказал:
– А он с орденом Красного Знамени. Значит, человек категорически приверженный.
Нинка поглядела на него, помолчала.
– Передал приказ райкома немедленно прекратить работу и завтра явиться в райком… Может, и правда, по этапу отправят, – с усмешкою добавила она.
– А как в город доедешь?
– Эка! Двадцать верст! Пешком дойду. Багаж небольшой, – один рюкзак.
Юрка с порывом сказал:
– Я тебя отвезу. Переночую у вас, а завтра утречком поедем. Нинка с лаской пожала концы его пальцев.
– Ну, спасибо!
Пошли гулять в бор. Из-за сини далеких снегов красным кругом поднимался огромный месяц. Юрка, напряженно наморщив брови, сказал:
– Все-таки, видно, ты неправа. Не такую надо гнуть линию. Только к дезорганизации ведешь.
– Не зна-аю! – с вызовом возразила Нинка, а в глазах были тоска и страдание. – А одно я хорошо знаю: партиец ты, комсомолец, – а должен шевелить собственными мозгами и справляться с собственным душевным голосом. Только тогда окажешься и хорошим партийцем. Иначе ты – разменная монета, собственной цены никакой в тебе нет. Только всего и свету, что в окошке? Так всегда черногряжский райком и должен быть правым? Бороться нужно, Юрка, отстаивать свое, не сдаваться по первому окрику.
Юрка страдающе наморщился и согнутыми в когти пальцами стал скрести в затылке.
– Черт ее… Как это тут… Не пойму никак.
Утром приехали в Черногряжск. Вместе с Юркой Нинка пошла в райком. В коридоре столкнулись с рябым, который вчера был у Нинки. Нинка нахмурилась и хотела пройти мимо, но он, широко улыбаясь, протянул большую свою ладонь и сказал ласково:
– Здравствуй, товарищ Ратникова. Приехала-таки? Брось, – не стоило! Ворочайся назад. Нам такие, как ты, нужны.
– Что это значит?
Он поднял брови и виновато-добродушно улыбнулся.
– Ничего. Маленькую ошибочку дали. С кем не бывает!
В бюро ячейки – то же самое. Нинка ждала грозных криков, обвинений. А все были ласковы и смущены, говорили, что вызов ее – только недоразумение, извинялись и просили обязательно ехать назад.
В недоуменной радости Нинка вышла. К ней навстречу бросился Юрка с газетным листом в руках.
– Нинка, читай! Что написано-то!!
Нинка подошла к окну, развернула газету. На первой странице была большая статья. Заглавие:
ГОЛОВОКРУЖЕНИЕ ОТ УСПЕХОВ
Подпись: И. Сталин.
Писано было в статье вот что:
Успехи иногда прививают дух самомнения и зазнайства… «Мы все можем!» «Нам всЕ нипочем!» Они, эти успехи, нередко пьянят людей… Наша политика опирается на добровольность колхозного движения… Нельзя насаждать колхозы силой. Это было бы глупо и реакционно. А что происходит у нас на деле? Можно ли сказать, что принцип добровольности не нарушается в ряде районов? Нет, нельзя этого сказать, к сожалению… Кому нужны эти искривления, это чиновничье декретирование колхозного движения, эти недостойные угрозы по отношению к крестьянам? Никому, кроме наших врагов! К чему они могут привести, эти искривления? К усилению наших врагов и к развенчанию идей колхозного движения.
Нинка, давясь радостным смехом, смазала Юрку газетным листом по лицу.
– Ну, что, товарищ? Не вредит изредка и собственными мозгами поворочать?
Большинство вокруг было в смущении и испуге. Немногие были довольны и победительно посмеивались. Шла по коридору пучеглазая женщина с очень большим бюстом, с листом «Правды» в руках.
Юрка кинулся ей навстречу.
– Ногаева! Ты разве тоже здесь?
– А как же. Со следующей за вами партией выехала.
И с гордостью она рассказывала своим спокойно-уверенным, как будто не знающим сомнений голосом:
– Мы на эту левую провокацию не поддались с самого начала. Стали середняков раскулачивать, – мы сейчас же: «Стой!» Сельсовет нас слушать не хотел, но мы заставили. А про Оську Головастова написали в наш заводский партком, что он вполне дискредитует звание пролетария. И что ж бы вы думали! Заказным письмом послала, – и не дошло! С оказией потом второе послала. На почте тут письма перехватывали!
Юрка слушал с неподвижным лицом.
Вышли с Нинкой на улицу. По деревянным мосткам шагал подвыпивший мужик с газетой в руках. Потряс ею перед носом Нинки и Юрки, засмеялся.
– Против вашего брата газета писана!.. Ой, вот так газетинка! Три рубля заплатил на базаре за нее, и не жалко. Стоит того!
Все экземпляры газет были расхватаны крестьянами моментально. Приезжали из деревень все новые мужики, специально, чтоб купить газету. Перепродавали номер за пять, за восемь рублей.
Юрка и Нина ехали назад. В деревнях звучали песни и смех. Нинка вдруг рассмеялась и радостно потерла руки:
– Вот теперь поработаем!
Навстречу трусила лошаденка, в розвальнях сидели Оська Головастое и Бутыркин, оба с бледными, растерянными лицами. Тут же милиционер. Юрка соскочил с саней, подбежал, хотел поговорить, но милиционер не позволил:
– А-рес-то-ва-ны…
Юрка завез Нинку в Полканово и поехал к себе в Одинцов-ку. Там, в барском доме, тоже было общее смущение. Ведерников чесал в затылке, губы его закручивались в сконфуженную улыбку.
– Маленько перегнули, это что говорить. Засыпались! Лелька неподвижно глядела в окно,
Вечером под сильными ударами кулака затрещала Лелькина дверь. Лелька была одна. Вошел Юрка. Был очень бледен, волосы падали на блестящие глаза. Медленно сел, кулаками уперся в расставленные колени, в упор глядел на Лельку. И спросил с вызовом:
– Ну? Что?
Лелька удивленно приглядывалась к нему.
– Что это ты… какой?
– Ну, что, говорю? Правильно мы тут с вами поступали или неправильно?
– Неправильно, Юрка.
– Не-пра-виль-но… Ха-ха! Непра-авильно? – Он вцепился взглядом в глаза Лельки. – Сволочь ты этакая! Чего ж ты меня в эту грязь втравила?
Лелька теперь только сообразила, что Юрка глубоко пьян. В комнате стоял тяжелый запах самогона. Она отвернулась и, наморщив брови, стала барабанить пальцами по столу. Вдруг услышала странный хруст, – как будто быстро ломались одна за другою ледяные сосульки. Лелька нервно вздрогнула. Юрка, охватив руками спинку стула, смотрел в темный угол и скрипел зубами.