Мастан зачастил на свои поля. Этот внезапный интерес его к своим полям был необъясним. Много лет он интересовался только чужими полями. А теперь он разглядывал и ощупывал колосья, словно проверяя, действительно ли будет хороший урожай. Крестьяне в толк не могли взять, что с ним случилось.

А дело было в том, что со щедрым урожаем в прах рушились планы Мастана. Пошли он сейчас в касабу, вызови чиновников — и все соседские поля в его руках. Сознание этого не давало ему покоя. Однако он никак не мог осмелиться на такой шаг. Крестьяне обещали расплатиться после урожая. С ними тоже надо знать меру.

Когда у него просили зерно на посев, он давал в тайной надежде, что должникам не под силу будет расплатиться. Легко ли ему теперь отказаться от своего нового коварного плана? При виде тяжелых колосьев он приходил в бешенство. Ему хотелось немедленно бежать в касабу, звать судебных исполнителей, но, приходя домой, он менял решение. «Они убьют меня», — думал он в отчаянии. В такие минуты он готов был собственными руками без всякой жалости растерзать кесикбельцев всех до единого.

Потом Мастан остывал, и в мозгу его созревали более осторожные планы. Всю землю сразу не захватишь, а что если начать с тех, кто не может за себя постоять? Взять хотя бы Фетчи Кадри, Ибрама[23] Келера, Дештимана. Все трое — робкие, своих крестьян и то дичатся. Разве они посмеют возразить Мастану? Испугаются, небось, сабель и пистолетов, что висят у него дома на стене.

После долгих раздумий он решил послать Ахмеда в касабу за конфискаторами.

— И жандармов позови, — наказывал он. — Скажи, крестьяне в своих делах не могут разобраться. Готовы съесть друг друга. Старосте одному не справиться. Неплохо бы приструнить их.

Ахмед отправился. На другой день в деревню прибыли судебный исполнитель и несколько жандармов.

— Зачем пожаловали в такое время? — удивились крестьяне.

— Требуется провести конфискацию, — последовал ответ.

— Что?

— Поля конфисковать.

— Чьи? — побледнел Рыжий Осман.

— Фетчи Кадри, Сулеймана Угурлу…

— Дештимана, значит.

— …и Ибрагима Келера.

— …и Ибрама Келера… — как эхо, повторил Рыжий Осман. — А еще у кого?

— Все, — отрезал чиновник.

— А почему у них, а не у кого другого?

— Да-а, — вздохнул Мустафа. — Никому в этом мире верить нельзя.

— Почему?

— А помнишь, какой с Мастаном уговор был?

— Чует мое сердце, — скривил губы Сердер Осман, — что это еще цветочки, а ягодки впереди.

— Жаль! — сказал Рыжий Осман. — Они бы много в этом году собрали. Такой урожай раз в сорок лет бывает.

— Без с-совести человек! С-совсем без с-совести! — повторял Хасан сквозь зубы свистящим шепотом.

— Видит — урожай хороший, вот у него глаза и разгорелись, — вставил Хотунлу.

— Надо что-то делать, — решил Хасан, — пропадут ведь люди.

— А что сделаешь? — возразил Рыжий Осман. — Будем кричать и шуметь, так и наши поля отберут, клянусь аллахом…

— Наши, наши! — в ярости прикрикнул на него Хасан. — Ничего другого у тебя нет на языке. Себе, значит, рай, а другим — ад? А беда сегодня к нему, а завтра к тебе.

— А что мы можем сделать? Ну-ка, скажи! По мне — так отделаемся тремя полями, и слава аллаху.

Лицо Хасана налилось кровью.

— Дело не в Али и не в Вели[24]. Встанем на кривую дорожку — потом не сойдем с нее. Сегодня ты не отстоишь Фетчи Кадри, завтра он промолчит, когда за тебя возьмутся. Ишаки и те друг другу спину чешут.

— Правильно, — согласился Сердер Осман.

Хасан перевел дыхание и продолжал:

— Волка в стадо нельзя пускать. Повадится — все стадо перепортит. Ни одной овцы не оставит.

— Не оставит, — поддержали крестьяне.

— Давайте же возьмемся и не пустим этого волка в стадо. Нечего нам бояться Мастана! Пора укоротить его загребущие руки. А то он войдет во вкус и всех остальных оседлает. Сегодня три поля, завтра пять, потом десять. Если в запруде вода пробилась — ее нужно вовремя остановить, не то всю деревню затопит, разнесет наши дома в щепки. Молчанием сердце Мастана не смягчить. Бешеной собаке хлеба не бросай — все равно кусаться будет. Только палкой ее припугнуть можно. От огня жалости не жди: куда попал — там все сожжет. Сгорит дом Фетчи — займется и у Рыжего Османа. Все мы должники Мастана — значит никому несдобровать. Разве Фетчи не такой же раб аллаха, как ты? Разве Дештиман не мусульманин, разве Ибрам Келер тебе не сосед? Ты думаешь так: пусть его дом сгорит, зато мой останется. Правильно?.. Если ты его сегодня поддержишь — завтра он тебя не бросит. Одна рука делает много, две руки — еще больше.

Запыхавшись, прибежали Ибрагим Келер и Дештиман.

— Наши поля!..

Все отвели глаза. Хасан проговорил твердо:

— Не отчаивайтесь, друзья. В нашей деревне не гяуры живут. Обязательно что-нибудь придумаем.

— Ох-хо-хо! — стонал Ибрагим Келер. — А я-то радовался: аллах пожалел нас, послал урожай! Вся душа горит.

— Погоди!

— Тебе-то что! Ох, душа горит! Ничего не останется; ни травинки, ни былинки! Все пропало!

— У меня тоже душа горит. Ведь мы же люди, а не звери. Найдем выход.

Ибрагим Келер вытаращил на Хасана глаза. Дештиман рот разинул.

— Какой выход? — спросили оба разом.

— Пойдем с ним потолкуем. Рыжий Осман, Сердер Осман, Керим-староста, Дювенджи Хафыз и я. Если у этой свиньи остался хоть кусочек сердца, мы заставим его отказаться.

— Спасибо, — пробормотал Ибрагим Келер, — и я пойду с вами.

— И я, — напросился Дештиман.

— Идем, идем! Все идите.

Пошли вдоль деревни, чтобы зайти за старостой Керимом и Дювенджи Хафызом. Известие об их намерении быстро облетело дома. По дороге к ним присоединялись все новые крестьяне, со всех сторон сбегались женщины и дети. Возле дома старосты толпа остановилась. Хасан постучал в дверь. Хозяин вышел.

— Мы к Мастану потолковать идем, дядюшка Керим, — объяснил Хасан. — Конфискаторы пришли забирать поля у Фетчи Кадри, Ибрама Келера и Дештимана.

— Пойду с вами, — заторопился староста.

Теперь — к дому Дювенджи Хафыза.

Узнав, в чем дело, тот наотрез отказался присоединиться. В ответ в его дверь полетел камень.

Теперь вся деревня, кроме Дювенджи Хафыза и хозяина кофейни Мусы, принимала участие в шествии. Толпа жужжала, как растревоженный улей.

— Кровопийца!

— Да покарает его аллах!

— Боюсь грех на душу брать, а то бы давно его прикончил!

— Собака поганая!

— Постоим за себя, пока живы!

Впереди шел Хасан. Взгляд его был устремлен вдаль. Страсти в толпе накалялись, крики усиливались. Хасан никого не видел и не слышал. Он был один сейчас на этой дороге. Он принял решение и теперь будет шагать и шагать вперед. Ничто его не остановит.

У дома Мастана навстречу крестьянам вышли три жандарма.

— Что случилось?

— Мы идем к дому аги, — ответил Сердер Осман.

Жандармы взялись за карабины.

— А ну, разойдись! — крикнул унтер-офицер.

Сердер Осман хлопнул кепкой по колену.

— У нас ничего дурного на уме нет.

— Разойдись, говорю!

Сердер Осман оглянулся на толпу и, набычившись, шагнул вперед. Крестьяне потянулись за ним. Жандармам пришлось отступить. Мастан, стоявший у окна, отпрянул в глубь комнаты. Хасан ударил два раза кулаком в дверь. Мастан снова подошел к окну.

— Что надо?

— Пришли с тобой поговорить.

Мастан смерил толпу взглядом.

— Всей деревней?

— Да, — Хасан ударил в грудь рукой. — Я, дядюшка Керим, Рыжий Осман, Сердер Осман, Ибрам Келер, Дештиман…

— И я! — Фетчи Кадри выступил вперед.

Мастан побледнел.

— Зачем же сборище устраивать?

— Мы пришли поговорить, — сказал Хасан.

— Не о чем мне с вами говорить.

Толпа зашевелилась. Хасан поднял руку.

— Уговор был: долги — после урожая. А конфискаторы сейчас приехали.