В лесу открылась просека от недавних тут разработок; по узкому коридору, увлекая в глубь массива, вилась лесная дорога. Бутенко свернул на нее и с места в карьер понесся на большой скорости. Повернулся к заднему салону, сказал:

— Вы уж потерпите, поеду быстро.

Мотор взревел, и машина словно бы поднялась на дыбы, понеслась галопом, по стеклам хлестали прутья, под колесами все трещало, разлеталось в стороны, а Бутенко все жал и жал; и было страшно сидеть в кабине, и чудилось, что деревья вот–вот вздыбят взбесившийся автомобиль на свою крону… Соня подалась из дальнего угла салона, взмолилась:

— Коля!.. Мне страшно.

А Коля, словно нарочно, еще больше прибавил скорость и гнал, пока не увидел поляну. Круто свернул на нее, а проехав несколько километров по краю леса, свернул на другую поляну и здесь мчался как оглашенный, и затем еще раз свернул, а по- том и еще, еще… И вдруг на открывшемся зеленом пригорке, окруженном со всех сторон березой чащобой, остановился.

Вышел из машины, растворил все дверцы, сказал:

— Выходите! Приехали.

— Куда приехали, зачем? — простонала вконец перепуганная Соня. И еще глубже вжалась в свой угол, смотрела на всех растерянным взглядом. Бутенко подхватил ее и вынес из машины. Посадил на траву и стал приглашать других пассажиров присоединиться к ним и отдохнуть.

Качалин заметил:

— Да уж… после таких ваших вензелей нас тут и сам черт не найдет.

Над миром петербургских и псковских лесов разливалась золотая осенняя истома. Солнце катилось стороной небес, но достигло к этому часу своего зенита и светило, и грело щедро, хотя и не так яро, как это бывает летом. Дождя тут не было, земля еще хранила тепло горячих августовских дней, — бронзовая кипень березовой кроны еще тянулась к небу, но уже готова была при первом дуновении холодного ветра обнажить ветви и устелить ковром приствольные круги родных деревьев.

Бутенко достал из багажника два топорика и лопату, вооружил ими мужиков и предложил рубить ветки деревьев и даже целые молодые березки. Машину завел в густой орешник, — и так, что ее было почти не видно. Мужикам сказал:

— Сейчас они поднимут вертолеты. Им никак нельзя нас потерять.

Быстро нарубили ветвей и закидали автомобиль. Рядом сделали навес для людей. Качалина заставил залезть под навес, а сам забрался на дерево и осмотрел все сооружение сверху. Человека не увидел. И все–таки еще подрубил веток и устелил крышу поплотнее. После этого они пошли к женщинам отдыхать. Но времени для отдыха им не дали. Далеко над лесом застрекотал вертолет, вначале один, затем другой. Два Николая подхватили Соню и засунули ее в угол укрытия, а затем и спрятались сами.

— Я знал, что поднимут вертолеты. Теперь в их распоряжении вся авиация.

— А если они нас увидят, — жалась поближе к Бутенко Саша, — что же они будут делать?

Ей хотелось знать весь возможный сюжет этого поединка.

Бутенко пояснил:

— А ничего. Учинят слежку за нами, и все. Им непременно нужно знать, где будет находиться наша несравненная Соня. И больше им ничего не надо. Пока ничего, — добавил он глубокомысленно.

Вертолеты проходили стороной, видимо, они летели вдоль лесных дорог. Но вот у самого горизонта развернулись, сузили пространство между собой и пошли прямо на лагерь наших героев. И пролетели низко — так, что Саша в щелочку между ветвями видела лица двух пилотов летящего прямо над ними вертолета. К счастью, летчики их укрытия не заметили. Улетели далеко, развернулись и теперь уже пошли стороной — далеко от цели.

— Кажется, мы оставили их с носом, — заметил Бутенко тоном победителя.

Когда вертолеты скрылись из поля зрения, Бутенко обратился к Качалину:

— Вы самый молодой из нас — нужно бы залезть на дерево и высмотреть дорогу или ближайшее жилье.

— А я! — воскликнула Саша. — Я самая молодая, я и полезу.

— Не девичье это дело — лазать по деревьям.

Но Саша уж карабкалась по стволу высокой березы. На другую березу полез Качалин. И оба они скоро закричали:

— Деревня! Тут совсем рядом.

И показали рукой.

Под навесом посидели еще около часа и лишь после этого Бутенко выкатил на пригорок автомобиль. Вдвоем с Качалиным внесли в задний салон Соню, все уселись по своим местам, и Николай Амвросьевич повел машину в сторону деревни. Лес, на их счастье, становился реже, они очень скоро вкатились в небольшое селение. Тут Бутенко спросил у старушки:

— Далеко ли до Вердуги?

— Вердуга–то?.. Да вон, за озером.

Бутенко наклонился к бабушке, ласково заговорил с ней:

— Как живешь, мамаша? Дровишек–то, как я погляжу, немного заготовила. Небось холода и голода вы тут боитесь?

— Как же, сынок, не бояться–то. У нас и магазина нет, да и пенсию никому не дают. Говорят, власть теперь у нас чужая, вроде бы американская.

— Уж это точно, бабушка. Американцы теперь в Кремль залезли. Не навсегда, конечно, однако, с год еще посидят.

— А потом что же — уедут что ли?

— Уедут. Они уж теперь чемоданы собирают.

Подошли мужики, женщины. Машину облепили ребята. Их было тут немало.

Бутенко обратился к мужикам и женщинам:

— Все вы тут собрались? Вся деревня?

Бойкая синеглазая женщина звонким голосом пропела:

— Да нет, не все…

И стала перечислять: того нет, того…

Бутенко открыл багажник, вынул из него деньги — рубли и доллары.

— Подходите, получайте пенсию и получку.

Селяне не сразу к нему двинулись, смотрели с удивлением. Женщины оказались побойчее. Синеглазая спросила:

— Всех одаривать станешь?

— Всех, а у кого дети малые — больше получат.

Делил поровну, спрашивал:

— У вас дети?.. А у вас?..

— У меня четверо ребятишек.

Синеглазая добавила:

— И мужа у нее нет. Ей–то бы побольше дали.

Бутенко отсчитывал — по пять–шесть тысяч рублей, по тысяче долларов. А многодетной дал и того больше.

— Так много!.. Ну, Авдотья, теперь ты живешь.

Авдотья спрятала за пазуху деньги, поспешно удалилась.

— Не перевелись еще люди–то добрые. Храни вас Бог. Переможем зиму–то теперь, а там уж полегчает небось. Чай, воронье- то сгинет с русской земли, не вечно же будет лихая година.

До избушки лесника доехали без приключений. Во дворе, перед входом в сарай, визжали электропилы, три сына лесника распиливали длинную толстую сосну на бруски и доски.

Всякий раз, когда к ним подъезжала машина или подходили люди, сыновья лесника включали пилы, нарезали доски. Так создавалась видимость кипучей деятельности акционерной лесопилки. На самом же деле тут кипела деятельность иного рода, — впрочем, кое–что об их делах мы уже знаем.

Сергея не ждали, а потому, как только завидели «Форд», сразу же включили пилы.

Сергей сидел за рулем и не стал останавливаться у дверей дома, а проехал в гараж и тут растворил дверцы, сказал:

— Теперь мы дома. Милости прошу.

К ним подошел лесник Аверьяныч, крепкий большелобый мужик с ясными глазами. Лицом приветлив, держался прямо, на каждого смотрел долгим проницательным взглядом.

Поздоровался с гостями. Сергей, не представив его, отвел в сторону:

— Аверьяныч, это очень важные люди, их надо приютить на месяц, а то и на два.

— Как вам угодно, Сергей Владимирович. Как вы скажете, так оно и будет.

— Нужен весь нижний этаж. Для женщин, и вот для нее особенно.

Сергей показал на Соню, которую выносили из машины.

Два Николая внесли Соню в дом, посадили на диван, а Саша с Ниной прикатили коляску. С лесопилки пришли все три парня, сыны лесника, и Сергей представил их гостям. Соню и Николая Амвросьевича поместили в большой нижней комнате, служившей для семьи лесника столовой и гостиной, — местом, где семья собиралась, по вечерам играли в карты или смотрели телевизор. Николай Васильевич и Качалин разместились в уютной комнате второго этажа; по соседству поселились Нина Ивановна и Саша, потеснив братьев, которые, как было в детстве, перешли в свою прежнюю комнату.