Натаниел Хикс вдруг поймал себя на том, что думает о собственной жене и похваливает себя за воздержание, впрочем не столь уж тягостное, а в конечном счете — только посмотреть на Дона и Кэтрин — верность стоит так дорого! Их трогательное чувство вызвало в нем, пока он думал об Эмили, какое-то непонятное умиление, и тут же он осознал, что вот-вот заплачет. «Бога ради! — сказал он себе. — Подтянись!»

Он резко повернул голову, пряча вдруг покрасневшее лицо. Но тут он увидел, что сетчатая дверь открылась, из нее, вышла сестра и закрыла ее за собой.

Первая мысль Натаниела Хикса обдала его страхом. Нет, выдержать невозможно. Ведь если так, уйти нельзя, но как остаться, как выслушать?.. Тут он понял, что сестра вышла из палаты не для того, чтобы сообщить что-то. Ее удивленный взгляд без слов объяснил, что она никого не ожидала тут увидеть. Несколько секунд она смотрела на них, сдвинув брови, а потом подошла к ним.

— Вам тут быть нельзя, правилами запрещено, — сказала она резко. — Это ведь женская палата. Видимо, вы ошиблись. Вы кого-нибудь ищете?

Капитан Эндрюс встал с робкой покорностью. Натаниел Хикс тоже встал, но воинственно: раз у капитана Эндрюса уже не осталось сил отстаивать себя, за него это сделает Натаниел Хикс. Он почувствовал прилив гнева — жгучего и чистого, потому что в нем не было ничего личного. Быть упрямым и даже наглым ради другого много легче, чем ради себя. Он сказал столь же резко:

— Вы лейтенант Шекспир?

— Да, капитан. И вам нельзя…

Смерив ее взглядом, Натаниел Хикс сказал угрожающе:

— Вам не кажется, лейтенант, что на дежурстве отлучаться не следует? Вы отсутствовали на своем посту более получаса.

Успех этого маневра, быстрота, с которой она сдалась, испуганное, измученное выражение ее лица заставили Натаниела Хикса устыдиться. Она сказала:

— Сегодня утром я дежурю одна, сэр. У меня на руках больные. Лейтенант Роч больна. Вот почему здесь никого нет. Извините, если вам пришлось ждать.

Натаниел Хикс, готовя свою контратаку, успел мельком воспринять невысокую фигуру в белом халате с полоской второго лейтенанта на воротничке. Теперь он обнаружил, что капитан Уайли, несомненно, назвал бы лейтенанта Изабеллу Шекспир аппетитной сучкой. Из-под шапочки выбивались пышные темные кудри, творение природы, а не щипцов. Маленькое лицо, задумчиво-капризное, не было обязано своим прекрасным цветом ни пудре, ни румянам. Пальцы, правда, были у нее короткими и пухлыми, зато фигура не оставляла желать ничего лучшего. Вероятно, она наслышалась восхищенного свиста у себя за спиной, и полнокровное цветение ее тела, прекрасная работа эндокринной системы наводили на мысль, что свист этот довольно часто не пропадал втуне. Натаниелу Хиксу пришло в голову, что ей стоило бы познакомиться с капитаном Дачмином.

Он сказал, все еще с невозмутимой настоятельностью, хотя подозревал, что вот-вот потеряет свое недолгое преимущество:

— Мы ждем здесь, чтобы справиться о больной, о жене капитана, о миссис Эндрюс. Доктор велел ему подождать. Он сейчас с ней?

— А-а! — сказала лейтенант Шекспир, и Натаниел Хикс увидел, что не ошибся: она заметно ободрилась, обнаружив, что он не облечен властью проверять ее. За ней явно водились дисциплинарные нарушения — опаздывала в общежитие для сестер и прочее в том же духе. Нормальная старшая сестра не упустит ни единого случая отплатить ей за такую внешность. Она сказала:

— Какой доктор? Вы о больной доктора Вертауэра? Доктор Вертауэр давно ушел. И попросить вас подождать здесь он не мог. Вы его не так поняли.

Натаниел Хикс сказал:

— Доктор Вертауэр просил нас подождать и объяснил, где находится эта палата. Вот я и подумал, что он посылает нас сюда. Может быть, вы позвоните ему и спросите? Капитан Эндрюс не уйдет, пока не узнает, что миссис Эндрюс вне опасности.

Лейтенант Шекспир посмотрела на капитана Эндрюса, и, возможно, его вид ее тронул. Она сказала.

— Это не положено, но я вам отвечу: состояние больной нормальное. Поэтому меня и не было на посту. Доктор Вертауэр распорядился, чтобы ее пульс и дыхание находились под наблюдением, пока она не очнется. Она очнулась, но ее, конечно, нельзя тревожить. Не то ей может стать гораздо хуже. Но она вне опасности.

Она обращалась к капитану Эндрюсу, однако, по-видимому, понимала, что несговорчивым может оказаться Натаниел Хикс. Шагнув к нему и отвернувшись от капитана Эндрюса, она положила пухлую ручку на локоть Натаниела Хикса, к большому его удивлению.

— Ну а теперь вы уйдете? — сказала она ему. — Подождать вы можете в приемной в административном корпусе. Вероятно, доктор Вертауэр вас там ищет. Вот-вот с обходом придет доктор Раймонди, и, если он вас тут застанет, капитан, у меня будут неприятности. Вы ведь не хотите, чтобы у меня были неприятности?

Судя по этому жесту, лейтенант Шекспир постоянно убеждалась, что все мужчины одинаковы, и умела обращаться с ними. Натаниел Хикс готов был засмеяться: эти большие умильные глаза, эти полураскрытые и вблизи такие влажные губы, эти пышные кудри, от которых исходил скорее приятный запах, мешаясь с легким ароматом духов и пряным, тоже скорее приятным запахом ее чуть вспотевшего тела. В этом всеобъемлющем воздействии на все его чувства было что-то нелепо-забавное. Не полагается ли ему сейчас пробормотать в опьянении: «Как насчет поцелуйчика?» или «Как у нас нынешний вечерок? Свободен?»

И внутренне посмеиваясь, Натаниел Хикс мгновенно избавился от обескураживающего ощущения, которое таки овладело им, когда его локтя коснулась пухленькая ладонь, к лицу приблизились влажные губы, а в его ноздри маняще повеяли смешанные ароматы. Ощущение это не слишком гармонировало с недавними целомудренными размышлениями. Оно даже могло навести на мысль о глубинной нелестной истинности внушенных опытом представлений лейтенанта Изабеллы Шекспир о мужчинах и об их таких полезных плотских импульсах.

V

Манера держаться и личность капитана Коллинза, которые накануне произвели столь благоприятное впечатление на полковника Росса во время «совещания» у Деда, остались такими же и сегодня. Полковник Росс слушал, глядя на симпатичное сосредоточенное лицо капитана Коллинза. Ему нравились умные карие глаза, прямо и кротко смотрящие сквозь стекла роговых очков, нравилась сильная фигура чуть располневшего атлета в ее спокойной раскованности. Упорядоченная, деловитая, лаконичная речь капитана Коллинза рекомендовала его все с той же вескостью. Полковник Росс снова подумал: «Отличный человек. Добьется результатов, что бы ему ни поручить. Стоит чего-нибудь получше здешней службы общественной информации».

Он немножко пережал положительную оценку, чтобы уравновесить иррациональное, почти неуправляемое нетерпение, которое владело им. На него навалилась вся тяжесть этой истории, все колоссальные трудности, которые необходимо было разрешить и преодолеть, чтобы генерал Бил как-то продержался этот день. Причем без содействия самого Нюда. А может быть, даже и без содействия Деда. Дед, если бы захотел, мог бы немного помочь; но если Дед будет артачиться и щепетильничать, помешать он может очень и очень. Почти все, что можно сделать, придется делать на глазах генерала Николса. Полковник Росс, в сущности, не знал генерала Николса. В какой момент Джо-Джо, старинный приятель Нюда, решит, что дело зашло слишком далеко, и безмолвно преобразится в глаза и уши начальника Штаба ВВС или командующего армейской авиацией?

Генерал Николс не поспешит, ничего не предпримет с места в карьер — это было ясно еще за завтраком. Нюд мог вести себя скверно, по-детски: он палец о палец не ударит ни ради чего; нет, он не будет на параде; к черту их всех; к черту армию! Он уйдет в морскую пехоту! А генерал Николс слушал с полным равнодушием. Столь высокопоставленный человек, как Нюд, имеет иногда право спустить пары. Человек может говорить или даже делать что-то глупое, суматошное, даже постыдное, лишь бы делал он это определенным образом и в подходящем месте (иными словами, где его окружали бы и заслоняли от посторонних глаз преданные подчиненные). Генерал Николс, заместитель начальника Штаба ВВС, глаза и уши командующего, ничего не увидит и не услышит. Генерал Николс не занимал бы своего положения, если бы не умел отличать значимое от незначимого. И все-таки Нюд должен остановиться у какого-то предела, а кто, как не полковник Росс, должен определить, где этот предел, — а может быть, и изыскать средство, как остановить Нюда?