Генерал Николс снова улыбнулся — лицо его выражало долготерпение.

— Вы что же, хотите сказать, будто издали приказ, заранее зная, что Нюд его не утвердит? Не смешите меня, Дед!

Но полковник Моубри упорно стоял на своем.

— Я не это имел в виду, — упрямо, с мрачным видом произнес он. — Когда я писал приказ, то не сомневался, что Нюд его утвердит. Если бы не произошло путаницы с рассылкой документов, Норм Росс получил бы копию приказа до того, как его издали, а не после. И он обязательно согласовал бы приказ с Нюдом. Я знаю, что Норм был против этого приказа. Он так сразу и сказал.

— Росс ведь у вас инспектор ВВС? — спросил генерал Бакстер. — Я, кажется, с ним встречался, когда он служил в Вашингтоне. Мы собирались взять его к себе.

— Совершенно верно; он замечательный человек, — сказал полковник Моубри. — Просто не представляю, что бы мы без него делали. Нюд без него как без рук. Да и я тоже. — Он задумчиво поглядел в окно. Они съехали с шоссе, повернули на восток и теперь ехали через сосновую рощу — длинная тень неслась впереди автомобиля. Справа потянулся многомильный забор — металлическая ограда, опутанная сверху колючей проволокой, окружавшая территорию части. — И вот еще что, Джо-Джо, — сказал полковник Моубри. — Насчет разговоров о сегрегации. Норм считает, что вы проводите правильную политику. Но это не так. Это неправильная политика. Она приведет к беде. Она приведет как раз к тому, чего вы хотите избежать. Я признаю, что юридически цветные обладают равными правами со всеми прочими людьми и мы должны следить за тем, чтобы никто их в этих правах не ущемлял — во всяком случае там, где мы обладаем какой-то властью. Но мы не можем насильно навязать цветных обществу, например оканарцам. Поселить цветного в отеле, где останавливаются белые, — да такое в Оканаре никому даже в голову не придет, и ни в одном ресторане для белых здесь негра не обслужат! Вряд ли вы посоветуете нам пытаться тут все изменить. Вы не так наивны, чтобы взывать к оканарцам, требуя немедленно прекратить расовую сегрегацию. По вашей теории они обязаны это сделать; но прежде, чем сражаться с расизмом, неплохо бы сперва закончить войну в Европе и на Тихом океане. — Он покачал головой с видом человека, который знает больше, чем говорит. — Вот что нужно делать — я имею в виду страну в целом, — и только так следует поступать. Всему свое время. И внутри армии нужна точно такая же политика и по той же причине. Разве только у негров должны быть права? Если южане не желают проводить свободное время в компании с неграми — у них тоже есть на это полное право.

Генерал Бакстер добродушно поглядел на него сквозь толстые стекла очков.

— А разве кто-то отнимает у них это право, Дед? — сказал он примирительным тоном. — Никто у них этого права не отнимает.

— Да кончайте вы, Олли, — ощетинился полковник Моубри.

В воздухе вдруг почувствовался едва заметный тошнотворный запах. Справа показались бетонные чаны очистных сооружений, под струями вращающихся разбрызгивателей обильно пузырилась пена.

— Вот чем они пахнут, эти ваши теории, — с негодованием сказал полковник Моубри. — Хорошо, вы хотите сказать, что никаким уставом не предусмотрено, что всякий военнослужащий обязан являться каждый вечер в клуб и выпивать пару кружек пива бок о бок с негром. Если им в клубе не нравится, пусть туда не ходят. Согласен! Разумеется!

Полковник Моубри умолк и возмущенно заерзал на сиденье. Видно было, что внутри у него все клокочет от ярости; он был похож не то на драчливого петуха, не то на задиристого терьера, готового бесстрашно броситься на всякого, кто будет упорствовать и городить всю эту несусветную чушь. Зрелище было настолько забавное, что генерал Бакстер не удержался и с улыбкой поддразнил Моубри:

— Разумеется. Рад, что вы с этим согласны.

— Так, а теперь скажите мне: раз клубы создаются для удобства и удовольствия, почему же парни, скажем, из Джорджии, уплатившие взносы, должны выбирать одно из двух — либо принимать то, что им не по нутру, либо вовсе не ходить в клуб? Я уверен, они с этим мириться не станут.

— А вот это нехорошо, — бодрым тоном сказал генерал Бакстер. — Что же они сделают?

— Поднимут скандал, и тут уж вправду хорошего будет мало. Ведь это же социальная проблема, волнующая лучшие умы страны, а вы нарочно все сводите к вопросам соблюдения дисциплинарного устава. Они не подчинятся, и вы это прекрасно понимаете. Продолжайте в том же духе! Делайте, что хотите! Можете их арестовать, можете отдать под трибунал, можете с позором выгнать из армии. Короче, если вы вовсе ничего не соображаете, вы добьетесь того, что разгоните почти всех первоклассных офицеров; тогда посмотрим, много вы навоюете с горсткой второразрядных цветных пилотов!

Полковник Моубри покраснел как рак. Ужасная картина, которую он только что нарисовал, так его самого напугала, что он начал заикаться.

— Это же бред какой-то! — сказал он с яростью. — Взять хотя бы нашу группу средних бомбардировщиков — кстати, неизвестно, когда ее удастся создать, да и удастся ли вообще. Неужели хоть один нормальный человек может вообразить, будто эта группа способна сравниться с хорошей группой белых пилотов? Я не говорю, что они не будут стараться. Только вот что из этого выйдет? Боже милостивый! Да они в большинстве своем просто для этого не годятся. Ведь сказано же в Библии «рубящие дрова и черпающие воду», и неспроста. Да вы откройте глаза, взгляните вокруг; у людей спросите, наконец! Поговорите хотя бы с полковником Мандиблом, командиром инженерных войск нашего гарнизона. Он жаловался мне на прошлой неделе. Просто уму непостижимо, что эти черномазые делают с техникой и оружием! Дашь им новенький грузовик — так они его за неделю раздолбают. Дашь пулемет — через десять минут он уже не стреляет. Уберите белых офицеров, и уже к отбою вся документация в эскадрилье будет так запутана, что вовек не распутать, казармы превратятся в хлев, в столовой будут три раза в день подавать холодные подгоревшие бобы, а на заднем крыльце скопится двухнедельная груда отбросов. Слава Богу, что вы еще можете смеяться, Олли, а мне вот больше хочется плакать. — От ярости на глазах полковника Моубри и вправду блеснули слезы. Он поджал губы.

— Да будет вам, Дед, — сказал генерал Бакстер. — Никто не покушается на ваши родные военно-воздушные силы.

С лица генерала Николса по-прежнему не сходила уверенная спокойная улыбка. Казалось, он и слушает и не слушает. Он предпочитал не напрягать свой мозг по пустякам и не участвовать в бессмысленных и бесплодных спорах; но при этом никогда не пренебрегал мелочами и никогда ничего не пропускал.

— Мы хотим использовать их, Дед, — спокойно сказал генерал Николс, — и я не считаю, что все цветные так плохи, как вы тут расписали. Мне кажется, дай им возможность, и многие покажут себя. Во всяком случае, у нас есть основания так думать. Надеюсь, вы не обидитесь — я собираюсь вручить крест «За летные боевые заслуги» одному из летчиков будущей негритянской бомбардировочной группы. Это лейтенант, его зовут, если не ошибаюсь, Стэнли Уиллис. У меня в портфеле лежит приказ. Скажите, чтобы он ко мне подошел, ладно?

— Уиллис? — спросил полковник Моубри. — Вы сказали Уиллис?

— Да, он пилот. Я дам вам его полное имя и личный номер. Прежнее начальство представило его к «Авиационной медали». Как выяснилось, в наградном отделе тянули с решением, и Старик сам заменил медаль на крест «За летные боевые заслуги». У них проводили учебно-тренировочные полеты, Уиллис летел на бэ-двадцать шестом и с ним еще три бэ-двадцать шестых; они вылетели из Дель-Рио и попали в сильную грозу. Когда выбрались, оказалось, что не хватит горючего дотянуть до аэродрома. Они постоянно переговаривались друг с другом по радио, и пилоты других машин, кстати белые, решили, что ничего другого не остается, как катапультироваться. И тогда этот цветной пилот заметил небольшую площадку — из тех, что годятся разве что для воскресных прогулок на легких прогулочных самолетах. Он сделал пару кругов над полем и решил, что сумеет сесть. С ним были второй пилот и штурман — оба белые, — и те согласились, что попытаться стоит. Договорились, что они пойдут первыми и если разобьются, то летчики других машин выбросятся с парашютами. И он пошел на посадку. Ему не удалось удержать самолет на посадочной полосе — если только это можно было назвать полосой; но он сумел сбросить скорость, начал притормаживать и, подруливая, удержал машину на твердом и относительно ровном грунте до полной остановки. Потом отрулил в сторону, и три другие машины пошли на посадку одна за другой, а он направлял их по радио, подсказывая, где приземлиться и куда выруливать, так что все они благополучно сели. Разве это второразрядный пилот, Дед? Бэ-двадцать шестые — серьезные машины. Спасенные самолеты стоят полмиллиона долларов, и Старик считает, что мы можем истратить пару долларов на медаль для этого парня; а при нынешних обстоятельствах вручение награды именно здесь и именно теперь может сыграть нам на руку.