— Для нас это честь, мэм, — сказал капитан Дачмин. — Воспользуйтесь всем, чем пожелаете! — Смешливые глаза под тяжелыми веками перешли с нее на Хикса. — Жаль только, я не могу задержаться и чем-нибудь вас угостить, но я должен извлечь моего лейтенантика из бара, пока он еще мобилен. Когда я с ним расставался, он уже самую чуточку окосел. А посему да благословит вас Бог, дети мои! В мыслях в ваш мы вступим круг, где играют и поют…

Он уже рысцой удалялся по коридору.

XVI

На улице у личного входа в канцелярию генерала Била стояло несколько штабных машин. Ночь выдалась теплая, звездная. Внутри зажгли света больше, чем обычно, однако вызывать много людей посчитали ненужным.

Между холлом и основным кабинетом генерала Била располагалась приемная, в которой ожидал вызова капитан Коллинз. При нем был проект сообщения для печати, подготовленный согласно приказу полковника Росса. В смежной комнате мистер Ботвиник устроил собственный штаб. Сам он занял место за столом миссис Пеллерино и отвечал на звонки. На случай, если что-нибудь понадобится генералу Билу, ждали двое посыльных.

В следующем помещении — кабинете полковника Моубри — тоже горел свет. Полковник Моубри вместе с полковником Хилдебрандом все еще находились в штабе, где они усердно, но, вне всякого сомнения, безуспешно занимались «улаживанием». Зато миссис Спен, верная своему чувству долга и привычке быть в курсе происходящего, вернулась на место сразу же после ужина, хотя никто за ней и не посылал.

На всех окнах кабинета генерала Била опустили светомаскировочные шторы. Там находились полковник Росс, генерал Бил, генерал Николс и подполковник Каррикер. Полковник Росс отвечал на звонки; для этого ему пришлось занять командирское место под украшенными бахромой и кистями знаменами. Генералы Бил и Николс устроились в роскошных кожаных креслах напротив стола.

Генерал Бил почти лежал, вытянув перед собой ноги. Во всем кабинете горела только одна бронзовая настольная лампа. Мягкий, приятный для глаз рассеянный свет играл на коротко стриженных генеральских волосах. На лице его лежала тень, подбородок почти касался груди. Он разглядывал свои тонкие, сильные руки, спокойно, без малейших признаков напряженности вращая на пальце перстень выпускника Военной академии. Насколько мог видеть полковник Росс, генерал был безмятежен.

Рядом, расстегнув мундир, расположился генерал Николс. Он тоже был невозмутим, сидел абсолютно прямо, слегка скрестив ноги и по привычке твердо сжав губы под темными усами. Его широкий лоб был чист и ясен. Он разглядывал только что полученный листок с донесением: «БИЛУ ДЛЯ НИКОЛСА ОТ АРНОЛЬДА». Полковник Росс догадывался, что генерал Николс продумывает сейчас известные только ему важные дела, попутно прикидывая, что могло произойти за те 30 часов, пока он не был в Пентагоне, и в чем причина срочного вызова к командующему.

Подполковник Каррикер сидел в менее удобном кресле. Сейчас на него, как заметил полковник Росс, старались не обращать внимания — своего рода наказание; весьма, впрочем, наигранное, с точки зрения Росса, тем более что Бенни воспринимал это весьма хладнокровно, как нечто само собой разумеющееся.

Когда они прибыли, Каррикер сидел на ступеньках у входа. Он выкинул сигарету и молча встал в угасающих сумерках. Генерал Бил, выйдя из машины, не сказал ему ни слова, и Бенни обратился к полковнику Россу:

— Миссис Росс просила передать, что они уехали, судья. Я думаю, они поехали домой.

Тогда генерал Бил не выдержал:

— Ну что, подкинул мне работку?

Бенни ответил, что, мол, нет, все в порядке. Генератор перестал подавать заряд. Он и раньше, должно быть, работал с перебоями, и аккумулятор из-за этого окончательно сел. А двигатель-то работал нормально. Тогда он перешел на ручное и пошел на третью полосу. Завтра утром надо взять с собой Дэнни, пусть посмотрит.

— Не знаю, не уверен, — сказал генерал Бил. — Сегодня ночью Дэнни работает на самолете генерала Николса. Ему и спать надо иногда.

— Ну тогда, когда сможет, — ответил Бенни. — Это не мой самолет. Моторами лучше голову себе не морочить.

Генерал Бил проворчал что-то, но не стал возражать, когда Бенни прошел с ними. Он просто перестал обращать на него внимание.

Бенни очень спокойно перенес это пренебрежение и сейчас ожидал вместе со всеми, сев чуть в стороне.

Ждали звонка полковника Юлайна с озера о том, как продвигается «улаживание» полковника Моубри. Полковник Росс был рад видеть Нюда таким спокойным и расслабленным. Это урок и для него, думал полковник Росс, наглядный пример того, как нужно избавляться от лишних волнений. И, как это всегда бывает, урок впустую. С его опытом легче советовать другим, чем учиться самому. Он мог настойчиво потребовать, чтобы они не впадали в панику. В таких случаях надо просто подождать, и все уладится. Дайте Времени время, и Время сделает свое дело. Полковника Росса охватило ощущение пронесшейся бури, сбавивших темп событий, милосердно позднего прихода той мудрости, которую можно ожидать, лишь когда пророчества на этот день не сбылись, перестали болтать языки, а заблуждения сгинули без следа.

Полковник Росс, хотя и был в подавленном состоянии, теперь обрел надежду. На первый взгляд (обусловленный тревогой и волнением) то, с чем они здесь столкнулись, — еще одна ужасная неприятность, свалившаяся на генерала Била в самый неподходящий момент. Сначала полковник Росс таки впал в панику. Нюд разделался со вчерашними неприятностями — если он с ними разделался. Поскольку эту сомнительную операцию провернул полковник Росс, он имел все основания считать, что все это висело на волоске, зависело от случая и было рискованно; невольно приходит в голову, что Природа Вещей не терпит прямых линий, предпочитая произвольные мазки и пятна, сопротивляется последовательности и презирает драму. Действия человека определяются привычкой, а привыкание к привычке — инерция. Любая попытка что-либо предпринять — главная помеха, и всегда лучше ставить не на то, что человек хочет, а на то, чего он делать не желает.

Не представляя, что еще он мог бы сделать и как все это он мог бы повторить, полковник Росс теперь начал понимать (разумеется, позже, чем это произошло бы, если бы он не впал в панику), что эта неприятность, пусть ужасная, куда больше соответствовала вкусам и способностям Нюда. Нюд точно так же был Нюдом, как Бенни был Бенни, и потому отреагировал остро, но уверенно. Стремительная гамма чувств началась с первой бесхитростной эмоциональной реакции на простую мысль о храбрецах, кому настал черед (в нелепой и жестокой реальности!) обресть конец в пучине вод, через такой же бесхитростный и эмоциональный взрыв гнева, нашедший естественный выход в привычной роли, в отдаче необходимых распоряжений (долой сюсюкающую тоску по милым ушедшим дням, по комическому типу Вуди; долой дурацкие заботы, навязанные ему этим идиотом, который присвоил себе привилегию плакаться; долой ораву обидчивых цветных ребят, а также планы рекламного проекта, который какой-то псих из службы общественной информации навязывал штабу ВВС), и далее, уже без настоящих препятствий или тяжких крестов, до вечернего угасания гнева, до перехода — такого же простого — от здравого сожаления к принятию (а что еще остается?) свершившегося факта. Отсюда следовала зловещая истина, утешительная, хотя и безмерно печальная, окрашенная отчаянием, но выносимая, а именно: и лучшее, на что ты можешь надеяться, и худшее, чего ты можешь опасаться, никогда не значат много, а в конечном счете — ничего. Прочие чувства, рассматриваемые в таком свете, неизбежно должны ослабнуть, стать более спокойными, а в сущности — более прохладными. Раз так, то и меры напрашиваются более мягкие, соответственно более формальные.

Скомкав пустую пачку, генерал Бил попросил:

— Бенни, там, в автомате, есть сигареты. Возьми две пачки.

Генерал Николс вытащил красивый серебряный портсигар с эмблемой Военно-воздушных сил Великобритании. Генерал Бил потянулся за сигаретой: