Утром Митя думал, что начнет работу по переписи с обеда, но в обед тронулась река, и ребята до вечера вместе со всеми козлушанами простояли на берегу.

Порожистая, зажатая меж лесистых утесов, Становая ревела от избытка мощи. Треск, звон ломающегося зимнего покрова, победный шум весенних вод заглушали крики на берегу. Льдины напирали на утесы, сотрясали берег. В этом стремительном движении толстого голубого льда, в половодном разливе, мгновенно затопляющем высокие острова, было столько захватывающей силы, что ребята смотрели на реку, как завороженные. Только вечером вспомнил Зотик, что надо идти давать корм скоту. Митя вызвался помочь.

— Ты почему не молишься богу, Митя? — спросил вдруг Зотик; он весь день собирался задать этот вопрос, но не решался. — Бог-то, видишь, какие реки пустил по свету, какое тепло послал!

Митя внимательно посмотрел на Зотика и спокойно и убежденно ответил:

— Никакого бога нет. Сказки это все, люди выдумали.

Даже в сумерках он увидел, как побледнело у Зотика лицо. Разговор прервался. Но перед тем как лечь спать, Зотик дольше обыкновенного стоял перед иконой и отбивал поклоны.

— Прости, господи, раба божьего несмышленыша Димитрия. По неведению он это, — закончил молитву Зотик.

На полатях ребята лежали молча: обмозговывали, как бы убедительнее доказать то, в незыблемости чего каждый из них был уверен. Митя, обдумывая предстоящий разговор о боге, все более и более убеждался, как мало подготовлен он к нему. В том же, что бога нет, что его выдумали люди, сам Митя не сомневался, но он не помнил, чтобы ему кто-нибудь и когда-либо доказывал это.

«А вот как теперь разубедить Зотика?» — думал он и ожесточенно ерошил волосы, тер лоб.

Митя чувствовал, что одних слов здесь мало; нужно сделать что-то такое, что воочию убедило бы Зотика. Понял Митя также, что Зотику, Вавилке и Терьке нужно сначала рассказать, отчего бывает мороз, тепло, дождь, снег, разъяснить, как образовались реки, горы…

«Иначе ничего не выйдет… ничего не выйдет…» — беззвучно твердил Митя.

Зотик тоже не знал, как взяться за Митю, чтобы тот сразу понял и поверил, что бог есть, что его не может не быть.

«Дедынька бы или Анемподист Вонифатьич, — они всякие книги читали, и у них слово к слову ловко подходит», — думал он. Но заговорить с дедом Наумом о том, что Митя не верит в бога, было стыдно.

— Митя, у тебя мать есть?

— Нет.

— А отец?

— Тоже нет.

— Неужто и дедки с бабкой нету?

— Нет, Зотик, я круглым сиротой вырос, в детском доме.

— Та-ак, — протянул Зотик. — А что это за детский дом такой? Кто там тебе был заместо матери?

Митя подробно рассказал о своей жизни в городском детском доме, о руководителях, о том, как и чему там учат ребят.

— Семи лет я уже читал книжки с интересными картинками, — говорил он. — А позже из книжек узнал, отчего идет дождь, снег, гром, молния, как устроена земля, как живут на земле в разных странах люди… Мир-то, Зотенька, ой-ой как велик! Вот хотя бы тут, в Козлушке… Девять дворов вас, и народ все темный. Сам же ты говорил мне, как надувают вас Денис Денисыч и кулак Анемподист. А Терька сказывал, Анемподист Вонифатьич без божьего слова шагу не ступит.

— Его накажет за это господь… Ты Анемподиста не поддергивай, Анемподист сам будет в ответе богу. А вот насчет снега, грома, что это все не богом будто творится, — это ты напрасно, Митя. Обманули тебя в твоем доме.

Зотик уже несколько раз хотел остановить Митю, но тот так интересно рассказывал, что Зотик невольно заслушался. И только сейчас, когда разговор вновь коснулся бога, он не выдержал, заторопился высказать все, о чем думал еще днем. Особенно же хотелось ему доказать, что и он кое-что знает и что, если Зотик живет в Козлушке, а Митя в городском доме, это не значит, что он может нос драть.

— Меня тоже грамоте дедынька выучил, — сказал Зотик, — я тоже книги читаю. Только мои книги правильней, потому — написаны они древними святыми отцами, терновый венец принявшими за веру и правду истинную. А кто за твои книги венец мученический принял? Скажи, какой такой твой писака?

Зотик поднялся на локте и пытливо посмотрел в лицо Мите, стараясь разглядеть, какое впечатление произвели на него эти слова.

— У меня, брат Митенька, — продолжал Зотик, — тоже такая книга есть: «Житие святого отца и великомученика Кирилла Белозерского» называется. А уж о громе, молнии, о дожде слепому да несмышленому разве только не ясно. Я тебе завтра покажу… Сейчас уж поздно, давай-ка ложись теперь, а я пойду покараулю, а то проговорим мы с тобой все когти у зверя.

Митя вспомнил о шкуре, забытой во время спора, и сказал:

— Ты только разбуди меня обязательно.

Зотик бесшумно слез с полатей, оделся и выскользнул за дверь.

«Ловко я его поддел и с книгами и со всем, хоть и городской он и шапка у него с пуговкой…»

Митя тоже долго не мог уснуть. А уснул — не прошло, как показалось ему, и минуты, и Зотик уже будил его на смену.

— Ну что? — Митя вскочил.

— Отбеливает. Вот-вот бабы топить печи станут.

Мите очень хотелось спать, но он спрыгнул с полатей и надел куртку.

— Ты в сено на крыше заройся — тепло будет, — шепнул Зотик.

Митя забрался на скотный двор, нашел воронку в сене, сделанную Зотиком, залез в нее, прислонил рядом берданку и лег навзничь.

Искристый пояс Млечного Пути из этой теплой, душистой норы казался неудержимым потоком звездных волн. Из стороны в сторону качают они небесные корабли, возникающие перед глазами. Над кораблями веют тихие крылья парусов, плещутся в высокие борта огненные волны, алмазами переливается звездный океан… Баюкают, нежат Митю сказочно прекрасные волны, качается он, как в люльке.

…Проснулся Митя от крика Терьки и Зотика, забравшихся к нему на крышу.

— Да не окаянные ли!

Митя первое время не мог понять, как это могли ребята оказаться на крыше двора.

Зотик осматривал заднюю лапу зверя и ругался:

— Караульщик тоже! Когти опять вместе с лапой прокараулил.

— Где? Не может быть! Я не спал, ребятушки… — начал было оправдываться Митя.

Но его не слушали.

Терька перебежал по крыше на противоположную сторону двора и, склонившись, пристально рассматривал что-то на сугробе снега у самого забора.

— Сюда, сюда! — закричал он. — Вот она где, рыжая, оследилась…

Ребята склонились над отчетливо видневшимися свежими следами.

Терька отошел по крыше в сторону от следа и спрыгнул вниз. Зотик последовал за ним. Митя подал берданку Зотику и тоже спрыгнул в мягкий сугроб.

— Это входной, а это выходной, — определил Зотик, — видишь, пяткой куда.

Ребята пристально рассматривали следы.

— Девичий обуток, правая подошва проносилась, и на каблуках подковки, прибитые тремя гвоздиками, — уверенно сказал Зотик.

Терька, припавший к следам носом, встал.

Обутки вымазаны дегтем с барсучьим салом, — сказал он.

Митя удивленно смотрел то на того, то на другого.

— Рыжманкиных рук дело! — окончательно убедился в правоте своих вчерашних предположений Терька. — Зверь задери меня, если не она. След бы только не растаял, а мы ее, конопатую, выведем на свежую воду. К дедушке Науму пойдем. Он пусть обсудит, что и как.

Ребята побежали в избу. Дед Наум стоял на поклонах. Он понял, что опять случилась какая-то беда, но не торопясь читал молитву за молитвой. Отмолившись, Наум Сысоич повернулся, одернул длинную рубаху:

— Ну, что там у вас стряслось опять?

— Когти опять отрезали! — в один голос крикнули ребята.

— Да не вдруг, не сразу…

Зотик посмотрел на Терьку. Терька замолчал, но в волнении продолжал шевелить губами. Остренький нос его покраснел.

— След срезали! С задов идет через сугроб, на крышу. Обуток девичий, правая подошва проносилась, на каблуках подковки, на подковках три гвоздика, обутки дегтем с барсучьим салом смазаны, — скороговоркой выпалил деду Зотик.

— Девичий грех, ребятушки, девичий. Я было на бабку Селифонтьевну подумал… Да нет, видно, следок-то не скроешь. Ну-ка, ведите, я сам осмотрю.