— Этот парень поставит ленивого храпоидола на место. Он его, рыжего лисовина, научит работать!

Павел Анатольевич Лойко с первой встречи проникся симпатией к Андрею Корневу. И Андрей ценил Лойко. Молодого агронома приятно поразило то, что в эту тяжелую зиму у Лойко сохранился весь скот. Дальновидный председатель осенью исполу выкосил все пустоши у соседей, выбрал и пустил в дело пожнивные остатки с полей. Соседи еще только собирались сажать лесные полосы, а у лойковцев деревья были уже — «глянешь — шапка с головы валится». Поэтому и снег у них зимою лежал на полях, как в закромах.

Из всего рачительный хозяин извлекал пользу. Особенно же богатели лойковцы на посевах подсолнечника.

— У него свой маслобойный завод. Кругом все сдают семечки по два рубля за килограмм, а он превращает семечки в масло и этот же килограмм в четыре рубля с полтиной вгоняет. У него каждая копеечка, как у гоголевского Костанжогло, рубль тащит.

И вот Андрей Корнев на самых дальних полях колхоза «Знамя коммунизма». Уже наметанный глаз агронома даже и весной отметил взыскательность Лойки. Поля у него нарезаны правильно, точно расчерчены рейсфедером. Ни бурьянов, ни межников. Границы стогектарок обсажены в несколько рядов высокими тополями, а в междурядьях — акацией. Сенокосные угодья тоже выглядели по-иному, нежели у нерадивых соседей: кочки срезаны, кустарники раскорчеваны.

В центре заречного массива, на живописном холме, большой стан, бригадный крытый ток, инвентарный сарай, амбары. Андрей было повернул к стану, но передумал и поехал к ближнему трактору с агрегатом сеялок. Но не проехал и сотни метров, как остановил коня и стал слушать. По звукам он пытался определить ритм работы бригады. «Как будто все нормально… Неужто Вера погорячилась и сгустила краски?» — думал он, вспоминая ее письмо в МТС.

…Андрею казалось, что он хорошо знает свой вспыльчивый характер, но сегодня вновь «сорвался с нарезов». Первая же засеянная по весновспашке стогектарка, которую он пересекал, настолько потрясла его, что он, не веря глазам, спрыгнул с коня и опустился на колени. Отборное, еще недавно золотисто-желтое, а теперь побуревшее от дождей и ветров зерно рядками лежало на поверхности почвы… Ведя коня в поводу, Андрей шел по засеянному полю и задыхался от возмущения. Всюду, куда хватал глаз, вправо и влево, виднелись рядки незаделанного зерна. «Ах, подлецы, ах, негодяи!»

Вскочив в седло, он обжег коня плетью и поскакал наперерез агрегату.

— Сс-то-ой! — закричал он еще издали.

Заметив всадника с нагайкой, немолодой тракторист Михаил Картузов остановил трактор и выскочил из кабинки. С тревогой окинув взглядом свой агрегат и, видимо, не обнаружив в нем никаких изъянов, он, приседая на затекших ногах, пошел навстречу скачущему главному агроному. А тот, на ходу спрыгнув с лошади, бежал к трактористу.

— Вы что-о? Вы что тут… грачей семенным зерном откармливаете? Как вы сеете?

Картузов остановился, для чего-то снял с коротко остриженной седой головы измазанную, вытертую шапчонку и принялся мять ее в руках. Изрезанное частыми морщинами, лицо его выражало испуг.

— Как сеете? — тише повторил Андрей.

Тракторист потупился, только шапчонка в его руках закрутилась быстрее.

— У вас где глаза? Вы что, не видите незакрытое зерно? — Андрей снял шапку с влажной, дымящейся головы.

— Так я же здесь ни при чем, товарищ главный агроном… Я сам вижу. Но поле-то пахал Ванька Рыбий Глаз, а он… — тракторист пренебрежительно махнул рукой.

— При чем тут Рыбий Глаз? Ведь не Ванька, а вы сеете так, что половина зерна не прикрыта.

— Да, товарищ главный агроном, я же говорю, что пахал тут дружок бригадира Ванька Рыбий Глаз. И вот видите, сплошные гребни…

Только теперь Андрей понял, почему зерно не закрыто. Первые лемехи плуга пахоту захватывали очень мелко, а последние глубоко, и теперь диски сеялки и сошники в гребнистых междурядьях не достают глуби земли, и высыпающееся зерно остается незаделанным.

— А куда тракторный и полевой бригадиры смотрели? А что агроном? — Андрей кричал громко, как перед толпой.

— Агрономша ругалась, акт составила, а поле-то уж испортили. И вот я теперь мучайся из-за чертей… Уж мы и так и эдак регулировали сеялки, толку мало, сеялки где засыпают зерно на непомерную глубину, а где плещут поверху…

Андрей надел шапку.

— Пойдем!

У агрегата сеялок главный агроном провозился около часа, пока не добился того, что и в гребневых междурядьях зерно равномерно стало закрываться землей.

— А если бы я не приехал? Куда смотрит Фунтиков?

— Фунтиков по целым дням в «очко» режется. Ребята зарплату и подъемные получили, вот он и повадился с Ванькой Рыбьим Глазом их в карты обыгрывать да пьянствовать, — решительно и зло ответил тракторист.

— В карты?

— Ну да, в двадцать одно. «Деньги ваши будут наши»… Только вы, товарищ главный агроном, на меня не ссылайтесь. — Голос и лицо тракториста утратили решимость. — А то они меня с Рыбьим Глазом в землю по самую шапку вобьют.

Трясущимися руками Андрей никак не мог отвязать повод лошади. Челюсти его были крепко стиснуты, скулы побелели.

— Негодяй! Ка-кой негодяй!

Тракторист еще что-то говорил, но агроном уже не слышал его. Он отвязал наконец повод и вскочил в седло.

…В большом, сильно загрязненном полевом стане игра была в разгаре, когда туда вошел главный агроном. Трактористы, прицепщики, сеяльщики, которые должны были отдыхать в эти часы, сгрудились вокруг стола. В центре с расстегнутыми воротниками сидели раскрасневшиеся рябой Никанор Фунтиков и его дружок — Иван Кукушкин, Ванька Рыбий Глаз. Его Андрей узнал по неподвижному, точно стеклянному, глазу и по похабной татуировке на открытой желтой груди.

На столе — деньги. Между Фунтиковым и Кукушкиным — наполовину выпитая литровка водки и тарелка с квашеной капустой. Банк метал бригадир. Рядом с ним — Рыбий Глаз. Он зорко следил за игроками, тщательно пересчитывал выигранные деньги. Напряженные, потные лица и горящие глаза играющих были устремлены на руку Фунтикова в золотисто-рыжем пушку и вылетающие из колоды карты.

— Очко! Деньги ваши будут наши! — то и дело выкрикивал Рыбий Глаз и пригребал в ворох, к центру стола, мятые десятки.

Банкомет был безмолвен, каменно спокоен. Рябое скуластое его лицо лоснилось от пота.

— Двадцать! У тебя девятнадцать: деньги ваши будут наши.

Игра шла по крупной. Проигравшиеся в пух и прах в стремлении отыграться ставили на карту «смену», «полсмены», праздничные сапоги, рубаху… Азарт был так велик, что главного агронома заметили, лишь когда он подошел к столу.

— Очко! Деньги ваши будут наши! — вскричал Кукушкин и поднялся за двадцатипятирублевкой, лежащей под картой партнера.

Андрей наложил правую руку на левую банкомета, в которой была колода карт, и негромко сказал:

— Отдай!

Никанор Фунтиков и Ванька Рыбий Глаз вскочили со скамьи. Повскакали и все другие участники игры и, как мыши от внезапно появившегося кота, бросились на нары, под одеяла. У стола остались главный агроном, бригадир Фунтиков и Рыбий Глаз.

— Отда-а-ай!

Осунувшийся, со впалыми, пожелтевшими щеками, но все такой же широкоплечий, высокогрудый и подбористый, главный агроном как клещами сжал кисть бригадира.

Фунтиков выронил карты, и Андрей положил их в карман. Вдруг он, точно от укола, быстро повернулся к Кукушкину, почувствовав на себе тот же прожигающий ненавистью взгляд, который ощутил в «дежурке» в канун Первого мая. «Он», — инстинктом угадал Андрей.

Кукушкин провожал каждое движение руки главного агронома и в то же время внимательно следил за выражением глаз Никанора Фунтикова. Андрей понял, что пьяный бандит ждет только знака бригадира, чтобы броситься на него сбоку. Мысль работала стремительно. Не обращая внимания на Ваньку, Андрей не отводил своих глаз от растерянного, испуганного лица Фунтикова.

— Вон какими ты делами занимаешься! Кроме покушений и сочинения гнусных писем ты, оказывается, пьянствуешь и обыгрываешь трактористов в карты! И это в дни посевной!