Кремнев не сразу понял, что случилось. Потом быстро опустился на колени, посмотрел в лицо человеку.
...Это был Аимбетов. На губах его дрожал темный пузырь. Приподнятая голова Ахмета безвольно и тихо легла на снег...
Вздрогнув, Василь припал ухом к груди разведчика. В теплой еще груди была жуткая холодная тишина...
«Убили... Прикрывал меня...» Не понимая, зачем — Кремнев поправил на голове Аимбетова шапку, снегом вытер окровавленные губы. Потом тяжело поднялся на ноги и пошел вперед.
Из-за недалекого сугроба, прямо в упор, ударил немецкий пулемет, но Кремнев, кажется, не слышал ни его скороговорки, ни зловещего посвиста пуль. Он только видел неровные вспышки огня над пригорком и спешил к этому пригорку, к этим вспышкам. А когда до пулемета осталось несколько метров, выхватил из кармана гранату и вырвал чеку...
...Не взрыв, внезапная тишина оглушила Кремнева. Он остановился. Вокруг как будто уже не было ни души. Только там и тут, на синеватом, истоптанном ногами, снегу виднелись редкие черные бугорки, да высоко в небе, ловко ныряя между туч, куда-то убегала огромная луна, словно напуганная всем, только что происшедшим на освещенной ею земле...
Бросив в снег чеку от гранаты, которую он все еще сжимал в левой руке, Кремнев зябко втянул в плечи голову и повернул назад.
— Галькевича ранили... В грудь... И Валю... — поспевал за ним следом чей-то очень знакомый голос, но и эти тревожные слова пролетали мимо него, теряясь в синеве морозной ночи, не задевая ни слуха его, ни сознания...
VIII
План захвата немецкого генерала, разработанный Миколой Скакуном, был более чем прост. Два партизана залягут вдоль дороги, на подступах к Заборью, как раз в том месте, где густой подлесок почти сливается с деревенскими садами. Партизаны должны автоматной очередью прошить колеса автомашины, в которой генерал будет ехать в имение. А как только машина остановится, на нее сразу же насядут все остальные, они перебьют охрану, свяжут генерала и — в лес.
Как и всегда, Микола до поры до времени держал этот план в тайне и теперь весело шагал во главе своей четверки по глухой лесной дороге.
От Черного озера до Заборья было километров двадцать, и уже выглянула луна, когда партизаны вышли на опушку и остановились возле стожка, от которого до деревни петляла узенькая тропинка, сплошь засыпанная сеном. В заснеженных неподвижных кустах стояла синеватая тень и тишина. Тихо было и в деревне, и на большаке, который вел в райцентр.
— Вот что, хлопцы, — обратился Скакун к партизанам. — Я схожу в деревню и узнаю, где нам переночевать. До утра на дорогу не пойдем, ночью генералы кататься не любят.
Он подходил к деревне без опаски. Может, потому, что очень уж тихо было вокруг, а возможно, и потому, что ходить в Заборье он просто привык. До войны почти целый год работал тут трактористом. Не один раз бывал здесь и теперь, чтобы встретиться со своей связной Валей Ольховской.
Сад кончился, и перед Скакуном неожиданно вырос приземистый хлевок-развалюшка, до самой крыши занесенный голубым искристым снегом.
«Чья же это усадьба? — притаившись за яблоней, старался угадать Микола. — Радиевичей? Нет, их хата вон, справа, через четыре двора... Неужто Теклин хлев?»
Чтобы окончательно разрешить этот важный для него вопрос, Микола осторожно вышел из-за яблони и, ухватившись руками за верхнее бревно высокого тына, подтянулся, стараясь заглянуть во двор...
...Сначала ему показалось, что по его левой руке кто-то ударил палкой. Ойкнув, он сорвался с тына, упал в снег и испуганно посмотрел на руку. Пальцы были целы, но почему-то не хотели слушаться.
«Холера, или мне показалось, или я действительно слышал выстрел? Неужели...» Он быстро оголил левую руку и увидел около локтя маленькую ранку, из которой сильно сочилась кровь.
«Ранили!» — Он растерянно оглянулся. Надо было удирать. Но куда? Назад, к стожку? Убьют!
На миг его глаза задержались на хлеве. «Да, только сюда!» Микола сорвал с головы шапку, швырнул ее на стежку, которая через сад вела к чьей-то пуне, а сам, с ловкостью затравленного зайца, перемахнул через высокий сугроб и скрылся в узкой снежной пещере под нависшей стрехой хлевушка.
Отсюда он хорошо видел тын, несколько соседних хат и сараев, а также значительную часть залитого лунным светом сада. Он рассчитывал, что немцы полезут в сад через калитку в тыне, но ошибся. Трое полицейских высунулись из-за угла соседнего дома. Они долго оглядывались, потом осторожно вышли на открытое место. Теперь до них было метров двадцать, не больше, и Микола мог срезать всех одной очередью. Но он сдержался. Немцы могли схитрить, скрыться за стеной, для приманки выставив вперед полицейских.
Положив рядом с собой две гранаты, Микола взял на прицел полицейских и стал ждать, что будет дальше.
Полицейские тем временем осмелели и начали потихоньку переговариваться, что-то обсуждать.
— Глядите, шапка! Да вон, на стежке! — вдруг оборвав разговор, радостно воскликнул один из них и кинулся в сад.
— Его! Это его шапка! Я сам видел ее на голове у того обормота, — долетел взволнованный голос второго. А третий объявил:
— Ручаюсь, что он спрятался вон в той пуне. Дальше убежать не успел!
— Ясь! Зови командира! — приказал тот, кто первым заметил шапку, а третий, рослый полицай, что-то крикнул по-немецки.
Из-за хаты, откуда появились полицейские, высыпало человек десять немцев. Рассыпавшись по саду, немцы и их подручные устремились к пуне.
«Как хорошо, что я не тронул этих трех холуев!» — с облегчением вздохнул Скакун, тревожными глазами провожая реденькую цепочку гитлеровцев. Когда они скрылись за садом, он быстро запихнул назад в карманы гранаты.
Скакун бежал, прижимаясь к стенам хат и сараев. Знал: сейчас немцы ворвутся в пуню и, не найдя там никого, вернутся назад, поняв, что их обманули. А потому ему надо спрятаться в более надежном и безопасном месте.
Миновав густые, почти непролазные кусты сирени и малинника, Микола увидел низенький забор. Не долго думая, перемахнул через него — и остолбенел. Он узнал двор, в котором очутился. То была усадьба Язепа Дубинца, старшего гарнизонного повара, бывшего батрака пана Ползуновича-Вальковского.
«Чтоб тебя громом побило! — выругался Скакун, тихо отступая в глубь двора. — Из огня да в полымя».
Он подкрался к забору, намереваясь снова прыгнуть в кусты сирени, и увидел немцев. Они осторожно двигались по саду, приглядываясь к каждому дереву, к каждому следу.
«Поздно. Э-эх, да будь что будет!» — Микола круто повернулся и легкими неслышными шагами поднялся на крыльцо...
...Стрельба, видимо, напугала гарнизонного повара, и он, спасаясь от случайной пули, лежал на полу, на пестрой домотканой дорожке. Увидев на пороге вооруженного человека в белом, Дубинец сел и испуганно уставился на непрошеного гостя.
А гость настороженно обвел глазами комнату и тихо сказал:
— Добрый вечер, дядька Язеп.
Язеп вздрогнул, будто его толкнули в грудь, испуганно пробормотал:
— Но я... Я вас не знаю! Что вам от меня нужно?
— А я тебя знаю. Ты работаешь в гарнизонной столовой? Ну, вот. А надо мне немного. Я ранен и не могу идти. Спрячь меня, пока все стихнет.
— Но — кто вы?!
— Микола Скакун. Разве не узнал?
Лицо Язепа стало серым. Скакун! Откуда взялся тут этот человек? И что ему надо?
Язеп испуганно посмотрел на замерзшие окна. Сейчас немцы могут ворваться в хату, и тогда... тогда ему виселица!
Язеп бросил быстрый взгляд на стену, где висела немецкая винтовка. «Да, да. Только так...» Воровато взглянув на Миколу, он одним прыжком оказался возле стены и, сорвав с крюка винтовку, лязгнул затвором.
— Вот ты как! — Скакун схватился правой рукой за автомат, но тут же опустил ее. Поздно. Дуло винтовки враждебно и холодно глядело ему прямо в лицо...
...За всю войну он, Скакун, кажется, впервые увидел смерть так близко, и сердце его на миг остановилось. Но только на миг. Ступив шаг вперед, он, задыхаясь, крикнул: