Эта непонятная и, кажется, ничем не обоснованная уверенность постепенно начала беспокоить Кремнева. «Можно подумать, что майор фон Мюллер вырос на этом болоте!» — и наконец, рассердившись, недовольно спросил:

— Вы что, майор, решили идти напролом?

— О, нет — на ходу отозвался фон Мюллер. — у меня — интуиция. И есть гипотеза. Она зародилась еще вчера, когда мы с вами тут блуждали...

«Вчера мы тут не были!» — хотел возразить Кремнев, но сдержался. Вчера, попав в какое-то особенно гиблое место, они и в самом деле долго кружили по болоту, пока наконец не выбрались на сухое. А потому могло случиться, что они и впрямь уже были здесь или где-то близко отсюда.

Кремнев замолчал. А тем временем трава на болоте становилась все более редкой и чахлой. И вдруг перед их глазами простерлось озеро — свинцово-серое, таинственное и хмурое. Густая вода его как бы кипела под частым дождем, а берега, скрытые темнотой, не были видны.

— Вот, — показав рукой на мрачный плес, сказал фон Мюллер. — Дорогу к спасению будем искать именно здесь.

— Здесь?! — Кремнев удивленно посмотрел на майора.

— Здесь, капитан, и только здесь! — решительно повторил немец. — Я — инженер-гидротехник, всю жизнь имею дело с водой, реками, озерами, их дном, берегами...

— Но при чем тут реки и озера?! — с удивлением спросил Кремнев. — Пока что мы имеем дело с непроходимым болотом!..

— Перед нами, капитан, еще одна старица, только не мертвая, как та, где нам уже довелось искупаться, а живая. Подойдите ближе к воде. Видите? Водоросли все время клонятся в одну сторону. Значит, вода течет!

— Ну, и что из того?

— А то, капитан, что эта старица — рукав большой реки, может быть даже той самой реки, к которой вы и хотите прорваться. А если это так, то она имеет два берега. И один из них, по закону природы, должен быть более или менее высоким. Наш — низкий. Значит — тот...

— Майор, — усмехнулся Кремнев, — вы плохо знаете белорусские реки. Они очень часто не подчиняются законам природы.

— А это мы сейчас проверим, — решительно заявил майор я начал раздеваться...

* * *

Опершись на жердь, Кремнев стоял, напряженно вглядываясь в темноту ночи и ловя каждый шорох. Но ни уши, ни глаза не могли отыскать того, кого Кремневу так хотелось увидеть. Майор фон Мюллер, пытаясь разведать высокий берег, исчез. И постепенно в сердце капитана закрадывалась тревога. Что случилось с Мюллером? Утонул? Или, может... Нет! Куда он денется голый?

Тихий плеск воды вдруг оборвал тревожные мысли Кремнева. Он присел, наклонился к воде и замер. По воде, прямо на него, неслышно плыло что-то черное и неуклюжее.

Рука Кремнева легла на приклад автомата.

Черный, неуклюжий предмет тем временем медленно приближался, увеличивался и в какое-то мгновение превратился в... лодку. Лодка была пуста.

«Черт возьми! Не сама же она движется наперерез течению?» — заволновался Кремнев, и в тот же миг до его ушей долетел хриплый голос фон Мюллера:

— К-капитан! Г-где вы?

Кремнев выпрямился в полный рост и увидел майора. Тот лежал на дне лодки и осторожно загребал руками воду, стараясь преодолеть слабое течение, которое уносило на стремнину эту тяжелую, нескладную посудину.

— Здесь я! — отозвался Кремнев и, войдя в воду как можно дальше, протянул жердь: — Хватайтесь! Помогу!..

Через минуту лодка оказалась в траве, на мелком месте. Стуча зубами, майор оделся и хрипло сообщил:

— У вас тут и в самом деле все вверх ногами!.. Нет берега и там... Болото... Но идти можно, держит... Кое-где вода по колено...

Кремнев слушал и осматривал лодку. Это была старая плоскодонка, которую неизвестно откуда принесло сюда весенним паводком. Борта лодки сгнили, верхние доски отвалились совсем, и все же это была лодка, еще способная держаться на воде. Кремнев готов был расцеловать немца.

— Хорошо, Генрих Францевич, — помогая майору застегнуть китель, заговорил Кремнев. — Черт с ним, с берегом, если теперь в наших руках такой крейсер! Главное, преодолеть этот разлив, а там проберемся. Оторваться бы от карателей хоть километров на пять.

— Пока начнется день, мы будем от них за семь-восемь километров, — заверил майор, стараясь унять дрожь.

— А нам только это и надо. Вот что, берите флягу, грейтесь и ждите меня тут. А я пойду за людьми.

— О, фляга — это очень хорошо! — оживился фон Мюллер, непослушными пальцами отвинчивая крышку. — Вода немножко... бр-р-р...

Он смущенно улыбнулся и жадно припал к фляге, видимо, даже не чувствуя, что пьет огненный спирт...

XII

В половине шестого утра, измученные и промокшие до последней нитки, разведчики вышли на берег широкой полноводной реки. Трудно было в темноте разобрать, что там, за рекой, и все же Кремнев приказал готовиться к переправе. Он спешил выйти из болота раньше, чем наступит день, чтобы потом, уже где-нибудь в лесу, развести костер и обсушиться. Усталость и холод окончательно доконали людей, и капитан очень боялся, что если они останутся в болоте еще хоть на сутки, то все свалятся с ног.

Переправляться решили на поплавках. По всему берегу зеленели густые заросли высокого камыша, и сделать такие поплавки было делом нескольких минут. Два толстых зеленых снопа связывали веревками, и — «понтон» готов.

Для радиста «понтон» был сделан особенно устойчивым, он мог сидеть в нем, как в маленькой лодке.

Первыми от берега отчалили Галькевич и Шаповалов. Они уже были на другом берегу реки, когда где-то близко грохнул оглушительный артиллерийский залп. Разведчики попадали на землю. Всем почему-то показалось, что орудия ударили по зарослям камыша.

Но вот раздался второй залп, третий, и люди зашевелились. Орудия били откуда-то с противоположного берега, но били не по ним. Снаряды рвались в лесу, далеко за болотом.

И все же это открытие мало кого обрадовало.

«Ну вот, из огня да в полымя», — про себя выругался Кремнев и осторожно раздвинул руками камыши.

Галькевич и Шаповалов, с биноклями у глаз, лежали на краю высокого, обрывистого берега, за чахлыми кустами лозы. Очевидно, они уже что-то обнаружили, и теперь лежали неподвижно, напряженно всматриваясь в противоположный берег.

«Молодцы, ребята, — молча похвалил Кремнев. — Пускай посмотрят, что там. Может, все же проскочим».

Галькевич вернулся минут через двадцать и, сдерживая дрожь, доложил:

— Немецкая батарея стоит прямо в поле, метров четыреста от берега. Орудия даже не замаскированы. Видимо, немцы тут чувствуют себя в полной безопасности. Шаповалов остался в кустах, наблюдает. Если что — даст сигнал. Думаю, что можно переправляться.

По взмаху руки Кремнева все осторожно вошли в воду, легли на поплавки, и в тот же момент медленное, но упругое течение легко приняло и осторожно понесло к другому берегу озябших, измученных людей...

...Переправа заняла менее получаса. Забрезжил рассвет. Подмораживало. Мокрый снег сменился сухим. Земля быстро белела, и люди темнели на снегу, как чернильные кляксы на чистой бумаге. Надо спешить, ох, как надо спешить!

Кремнев приподнялся на локтях, шепнул Бондаренко, лежавшему рядом:

— Передай: по-пластунски двести метров по берегу реки влево!

Поползли. А берег голый, лысый. Только где-то далеко-далеко впереди чернеет лес. Но лес ли это? Трудно определить...

Мельтешит густой снег. Тихо. Слышно, как где-то на батарее пиликает губная гармошка. Но батареи уже не видно, и Кремнев передает по цепи:

— Встать. Кравцову и Яскевичу — выдвинуться вперед на сто метров. Сигнал тревоги — крик совы.

Тихо скрипит снег. Ноги слушаются плохо. Они словно чугунные.

«Ерунда! Надо идти!..» — думает Кремнев.

«Надо идти», — говорит себе Бондаренко и старается засунуть свои огромные замерзшие руки в узкие рукава куртки, задеревеневшей на морозе.