— Эй! Пиля, Паля! Сукины сыны, вы где? Марш домой!

— Зовут, — сказал старший и, взяв за руку младшего, зашагал к хате.

Карабутча смотрел им вслед, настолько пораженный всем виденным и слышанным, что даже не засмеялся.

Лукию похоронили, но забыли о ней не скоро, потому что ее смерть имела совершенно неожиданные последствия. Поскольку Лукия погибла из-за золота Шинкаренко, старый Каленик решил искупить свой грех и пожертвовал пятьсот рублей на церковь.

Все село с восторгом и почтительностью говорило об этом бескорыстии, дивясь щедрости скряги Шинкаренко. Но вскоре голоса, хвалившие старика, умолкли. Дело в том, что он, объявив о великодушном решении, предложил всем своим должникам немедленно вернуть долги, а они в сумме как раз и составляли пятьсот рублей… Должников было много, и если еще принять во внимание, что большинство бедняков уже назанимало и хлеба, чтоб дотянуть до новины, то можно себе представить, что набожность богача многим вышла боком.

Пострадал от нее и Ивась, только немного погодя, летом, уже когда пас корову не в лесу, а на выгоне, где на большом, разделанном на клочки лугу паслось много скота. Для Ивася пасти на выгоне было сплошной мукой: заметив его вялость и смиренность, несколько подростков с другой улицы при первой возможности начинали над ним издеваться. Не говоря уже о том, что мальчишки заставляли его заворачивать их коров, они то и дело затевали с Ивасем борьбу или драку и вели похабные разговоры, слушать которые ему было еще неинтересно, а только противно.

Даже нянчить — занятие, которое Ивась ненавидел больше всего на свете, верно, потому, что у Карабутов всегда были грудные дети, а в тот год даже двое, так как родились близнецы, — и то было лучше, чем пасти на выгоне.

А если среди пастухов появлялась девочка, то кто-нибудь из ребят постарше обязательно приписывал Ивасю симпатию к ней и, приплясывая, выводил над самым ухом у Ивася:

Все смеялись, а Ивась так и пылал от стыда.

Но все же выпадали и для него хорошие дни — это когда у Бражников не было работы для мерина и старший их сын Микита выводил его пастись на выгон. Тогда юные озорники не только не трогали Ивася, а даже сами бегали заворачивать его корову. Микита, разлегшись на зеленой траве, усаживал рядом Ивася и разговаривал с ним как с равным, всегда рассказывая что-нибудь интересное.

Ивась, чувствуя, как пригревает солнышко и как пахнет воздух, ощущал всю радость бытия.

Но в это лето бражниковского Микиты среди пастухов не было. Отец Микиты задолжал Шинкаренко тридцать рублей, и, когда встал вопрос — продать корову или коня либо отдать сына внаем, Бражник выбрал последнее. Каленик проявил и тут доброту и нанял парня на хутор своего зятя-вдовца, положив батраку за «срок» (от Петрова дня до покрова) двадцать рублей, а с десяткой обещал потерпеть до осени, пока Бражники соберут урожай. Так Карабутча, потеряв неожиданно своего защитника, стал жертвой социального неравенства, хотя воспринял происшедшее как личное невезенье.

И все же набожность Шинкаренко отразилась на формировании взглядов Ивася. Пожертвование было истрачено на новый колокол, на покупку мраморного распятия и на ремонт церковного купола, давно уже стоявшего с разбитыми стеклами и прогнившей обшивкой. Когда купол стеклили, много народу собралось посмотреть, как на такой высоте будет работать стекольщик, и все с уважением следили за Дреликом, которому подрядчик поручил это ответственное дело.

Дрелик — деревенский стекольщик и кровельщик — отличался от остальных мужиков тем, что у него во дворе не было ни одной постройки, кроме хаты, а из животных — никого, кроме кошки. Отличался он еще одеждой: ходил не в свитке, а в пальто, не в домотканых штанах и полотняной рубахе, а во всем покупном. Ивась, впервые увидав Дрелика, подумал, что он «барин», раз ходит в «господском», но заплаты на «господском» пиджаке вызывали сомнение в его принадлежности к «господам», да и говорил Дрелик только по-украински.

Школа стояла возле церкви, и Карабутча вместе с другими школьниками выбежал посмотреть на работу Дрелика.

Церковь была старая, а Ивасю и подавно казалось, что она стоит вечно и возведена не людьми, а самим богом или ангелами. Поэтому его смутило, что в церковные окна вставляют такие же стекла, как в обыкновенной хате… Но когда Опанас Дрелик полез по шаткой лестнице, подымаясь все выше и выше, Ивась уже ни о чем не думал, а только с замиранием сердца следил, как человек лезет на такую необычайную высоту.

Дрелик счастливо добрался до окна под куполом и некоторое время там возился. Мальчик облегченно вздохнул и уже с завистью смотрел на храброго стекольщика. Вдруг лестница качнулась и выскользнула из-под ног Дрелика. Ивась ахнул вместе со всей толпой и замер от страха. Кровельщик повис в воздухе, ухватившись одной рукой за раму, а в другой держа ящик со стеклами. Он пытался зацепиться ногами за стену, но подошвы скользили по гладким доскам, и это привело стоявших внизу в еще больший ужас.

Лестница с грохотом рухнула и распалась на несколько частей. Ивась зажмурился, ожидая, что вот-вот упадет и стекольщик.

— Кидай ящик! — крикнули из толпы.

«Не принимает бог мою жертву!» — в страхе подумал Шинкаренко и заорал не своим голосом:

— Кидай ящик!

Опанас бросил ящик и, уцепившись обеими руками за раму, продержался, пока связали и поставили лестницу.

Ивася поразило, что на лице у Дрелика, когда он спустился, не было и следа испуга. Наоборот, он, казалось, сдерживал улыбку.

«Рад!» — подумал Ивась.

— Бог не попустил! — пронеслось в толпе.

— Не попустил бог! — выдохнул Каленик и посмотрел на Дрелика счастливыми глазами.

— А вы думали, я только ногами дрыгал? — в тон ему отвечал Опанас. — Я молился! — Потом он посмотрел на разбитый ящик с осколками и скорбно покачал головой: — Сколько стекла пропало!

— Да черт с ним, прости господи, с этим стеклом! — махнул рукой Шинкаренко.

— Ежели бы вы не сказали «кидай» — не кинул бы! — решительно тряхнул головой Дрелик.

Вокруг загудели:

— Это что ж — за ящик стекла человеку пропадать?! Где ж это видано? Вот сделали бы святое дело!

— Да разве я не крикнул «кидай»? — оправдывался Шинкаренко. — Слава богу, что так кончилось…

На Ивася эта история произвела глубочайшее впечатление. В ушах стояли слова «бог не попустил», а перед глазами — лицо бесстрашного Дрелика, все в веснушках, такое буднично обыкновенное и вместе с тем такое необычное!

Это происшествие целую неделю по-всячески обсуждалось, пока наконец не родилась версия, всесторонне объяснившая случай со стекольщиком. Дрелик порой, подвыпив, позволял себе слишком вольно отзываться о церкви и священнослужителях, и бог решил покарать его, но стекольщик сразу же покаялся, стал молиться, и «бог не попустил».

Ивасю такое объяснение показалось наиболее приемлемым, и он сразу поверил в него, но вера продержалась очень недолго.

Опанас Дрелик, получив в конце недели деньги за работу, как следует выпил и под мухой дал немного более правдоподобное истолкование происшедшему.

Дело было так: чтобы облегчить себе работу, Дрелик измерил одну раму и нарезал стекла внизу, чтобы на верхотуре только вставлять. Он залез по лестнице на купол, вставил одно стекло и, взявшись за другое, увидал, что оно мало, — очевидно, рамы были не одинаковые. Он стал примерять стекло к другим рамам, но оно не подходило ни к одной. Дело оборачивалось скверно: стекла он нареза́л целый день, и стоимость их равнялась недельному заработку мастера. Тут-то он, не долго думая, и толкнул, как бы нечаянно, лестницу, повиснув на одной руке, а другой держа ящик. Услыхав от хозяина «кидай», Опанас тут же и кинул, — если сам Каленик приказал кидать, стало быть, он сам и заплатит за стекло подрядчику.

Рассказ Дрелика вконец обескуражил Ивася. А тут еще и мать, которая, когда он был совсем маленьким, учила его молиться и рассказывала о разных чудесах, теперь смеялась, услыхав о проделке стекольщика. Выходит, «бог не попустил» — просто выдумка?..