Колосов вспыхнул.

«„.Встретила тут и старых знакомых — Поплавского и Шатрова. Я когда-то тебе рассказывала о них. Оказались жулики. Они скупали у бывших старателей золото и занимались махинациями с мехами.

Теперь все волнения закончились. Виновники получили по заслугам, но пострадали и другие. Фомина осудили на три года, и такой приговор он сам считает мягким. Сегодня беспечность — тягчайшее преступление. Потому апеллировать он не собирается, думает уехать на разведку и заново начинать жизнь…»

Дальше Нина Ивановна описывала свои переживания, и Юра отложил письмо.

— Хорошая она женщина. Мягкая, добрая, честная, — проговорил он и встал.

Татьяна дочитала последнюю страницу, сложила письмо, сунула в сумку и поднялась.

Ночь была особенно тихой. Посёлок уже спал. На чистом небе светлячками перемигивались звёзды.

Попрощавшись с Татьяной, Юра Ещё долго бродил, чувствуя, что всё равно не уснёт.

Неожиданный порыв ветра взъерошил листья, пригнул траву, прошумел по вершинам деревьев и снова утих.

Юра вошёл в палатку. Ребята спали, разметавшись на постелях. Стараясь не шуметь, он тихо лег. По брезенту застучали первые капли, вначале робко, а потом, смелея, забарабанили хлёстко. Потянуло свежестью, и Юра впервые за лето сладко и быстро заснул…

Дождь не переставал. На вторые сутки ребята перебрались из палатки в барак. Спали по очереди, но в тепле.

На четвёртый день земля напиталась, заблестели лужи, забурлили ключи, и вода в Пятилетке стала быстро подниматься.

Юра вернулся из забоя мокрый до нитки. Сбросив одежду и не ужиная, забрался под одеяло. Постель была холодная и сырая. Он закрылся с головой, согрелся и задремал.

Разбудили парни, они пришли с работы, шуршали брезентовыми куртками, хлюпали сапогами, полными воды, и смеялись.

— Как в забоях? — выглянул из-под одеяла Колосов.

— Воды от пуза, только мой.

Пожилой дневальный барака/ принёс горячий чайник и поставил на стол.

— Тайга-матушка согреется, да напьётся, да даст оттайку и пойдёт куролесить своими речонками, тогда держись, — вмешался он в разговор. — Я ведь старожил. Осенний паводок всегда громадней. Так что, хлопцы, подсушитесь — да обратно. А то ведь оно всяко бывает, — он повернул ухо к окну. — Э-ээ! Вон что она делает…

Юра прислушался, шум воды нарастал.

— Пожалуй, и верно сходить. А то как бы чего не вышло, — согласился он и сбросил одеяло. В это время вбежала Татьяна.

— Размывает руслоотводную канаву. Хлынет вода в забои, заилит пески, и всё, — крикнула она, чуть не плача, и сразу же побежала к другому бараку.

Парни вскочили и, одеваясь на ходу, один за другим бросились к забою.

— Крепи стойки!

— Моторы, моторы сюда! А ну, взяли, подхватывай! Раз, два! Пошла! Пошла!

— Эй вы, там внизу! Трапы, трапы держите, черти! Эх, шляпы! Уже поплыли!

Юра перебрёл через залитый забой и вбежал на эстакаду. Ребята убрали всё что возможно. Между отвалами неслась вздувшаяся Пятилетка. Стонали ручьи. Люди засыпали мешки грунтом и укладывали их стенкой по берегу. За отвалом трещали трактора. Вода ударялась о насыпь, размывала и уносила грунт.

Мешками поднимали высоту дамбы, но прибывала и вода. Шла борьба стихии и человека. Казалось, что поток вот-вот прорвёт преграду, и тогда Его не удержит никакая сила.

Показалась новая группа людей. Впереди бежала Татьяна с пустыми кулями. Юра увидел Женю. В ночной пижаме, с непокрытой головой она тащилась позади всех с большим тюком на спине.

— Тоже мне грузчик, — обозлился Юра и спрыгнул в забой. — Ты бы захватила четыре тюка, Муромец, — проворчал он, вырывая у неё мешок.

Под стеной мешков показался ручеек и, заструившись по дамбе, покатился в забой. А за ним/ тут же хлынула целая речка.

— Сюда! Вали здесь! Давай камни! — Осепьян бросился в воду.

Полетели мешки, валуны.

Юра схватил огромный камень и, стараясь уложить плотней, опустил в воду руки до самых плеч. Кто-то рядом, сгибаясь под тяжестью ноши, поскользнулся и, схватившись за Его воротник, Едва не свалил с ног. Вместе с мешком плюхнулась маленькая фигурка человека в пёстрой пижаме, взмахивая руками, покатилась по течению.

— Женя?! — В несколько прыжков он нагнал девушку, вытащил и поставил на сухое место. — Пичуга, а тоже туда. А ну домой!

— Не пойду!

— Пойдёшь! — рявкнул Юра и подхватил Её на руки.

— Ну хорошо, — присмирела она и спрятала глаза.

Он перенёс Её через воду на тропинку и вернулся к дамбе. Перемычку продолжало подмывать. Крепили даже телогрейками. Вдруг кладка зашевелилась и начала сползать. Казалось, всё было кончено.

— Берегись! — раздался крик. Трактор рванулся и, влетев в середину прорыва, погрузившись, заглох. Двое парней кинулись и вытянули тракториста.

Две машины были затоплены, но разрушение дамбы приостановилось. Кто распорядился принять такое решение — и не разобраться. Как видно, сами трактористы, а может быть, предусмотрел Осепьян. Он уже командовал на экскаваторе, и в воду летели ковши, гусеницы — всё, что было под рукой тяжёлое. Прорыв был заделан.

— А ведь наша взяла, чёрт возьми! — засмеялся Осепьян, слезая с площадки экскаватора.

Прискакал на лошади Булычёв.

— Сплотки! Сплотки уносит! — кричал он, показывая на тонкие брёвна, несущиеся по воде.

Вылавливать сплотки бросилась группа ребят. Юра нагнал их за отвалом. Татьяна послала Алексеева спасать на складах продовольствие.

Кто-то пошутил: «Щуку бросили в реку».

— Нет, я Ему верю, — сказала Татьяна. Лёнчик зло посмотрел на говорившего, но промолчал. Он кивнул Татьяне и побежал напрямик, к плавающим на территории склада Ящикам…

Совсем незаметный ключик теперь превратился в реку. Прямо не пройти, и Колосов побежал вниз к дороге, где вода разлилась вширь. За поворотом в воде стояла подвода, залитая по возок. Лошадь жалась к берегу, положив на куст голову. На телеге лежала куча сбившихся на задок мешков, но возчика не было видно.

Что бы всё это могло значить? Лошадь устала и держалась на быстрине чудом. По стремнине неслись коряги и даже целые брёвна. Зацепись за телегу — и всё…

Юра поравнялся с подводой и увидел широкую спину, подпирающую телегу. Голову человека скрывала мешковина. Не Самсонов ли?

— Валерка, ты? Что случилось? — крикнул он.

— А, это ты, брат Юрка. На этот раз, кажется, кстати! — расслышал он спокойный голос. Плечи немного приподнялись, и телега зашевелилась и поползла. Лошадь испуганно прижала уши и тряхнула головой. — Вот видишь, отпустить нельзя. Теперь ты догадываешься, зачем мне нужен, — снова донеслось бормотание.

— Что ты тут делаешь?

— Держу мешки, чтобы не унесло, да заодно и лошадь с телегой.

— А что с лошадью?

— Она-то ничего, а вот мешки. — Валерка скосил глаза и заворчал — Если ты был бы способен соображать, то понял бы, что тут не так уж уютно и мне не до разговоров.

Юра перебрёл на другой берег и спустился к Самсонову.

— Ого, да тут круто, — он сполз на спине в воду и подхватил телегу.

— Ты выбрось на берег мешки и распряги лошадь, а с телегой я сам управлюсь, — распорядился Валерка, поворачиваясь боком. — Позавтракать бы, всё было бы хорошо. С этим авралом разве до того…

Лошадь выбралась и принялась отряхиваться. Валерка, пятясь, спустил телегу до дороги, легко развернул и вытащил на берег.

— Ну зачем тебе лошадь, — засмеялся Юра. — Если бы не подвернулся я, неужели так бы и стоял?

Самсонов потёр руки и снова стал запрягать лошадь.

— Конь, брат, нужен. На себе возить не научился. А стоять бы, конечно, пришлось — куда денешься. Материальные ценности;—говорил он, посмеиваясь. — Ну, теперь жарь к Татьяне, скажешь: всё в порядке. Скоро мешки привезу, — добавил он, разбирая вожжи, и, повернув подводу, поехал вверх по ключу.

С дороги был виден весь прииск. Небо очистилось, вода начинала спадать. Вся долина была залита. Забой казался озером. Даже посёлок плавал в воде. Краевский с рабочими крепил мостик, загружая Его булыжником. Лёнчик с группой парней бродил по складу и, вылавливая Ящики, укладывал их штабелями на стеллажи. Всюду велись спасательные работы.