– Почему ты думаешь, ты так много путешествуешь?

– Потому что, мне нравится это, - ответил он, но его голос прозвучал невыразительно.

– И потому что тебе надоедают тем, что пытаются воздействовать на тебя, здесь в Англии.

– Это делает меня ребенком, поскольку…?

– Поскольку, ты не желаешь вырасти и сделать что-нибудь такое… взрослое, что удержало бы тебя на одном месте.

– Такое, как что?

Ее руки сложились в жесте Я-думаю-это-просто-очевидно.

– Как женитьба.

– Это предложение руки и сердца? - подразнил он, уголок его рта приподнялся в нахальной усмешке.

Она почувствовала, как ее щеки заполыхали, но заставила себя продолжить:

– Ты же знаешь, что это не так, и не пытайся сменить тему, тем более, так преднамеренно жестоко.

Она ждала от него ответа, ждала когда он принесет свои извинения.

Его молчание было оскорбительным, и, не выдержав, она фыркнула и проговорила:

– Ради Бога, Колин, тебе тридцать три года.

– А тебе двадцать восемь, - указал он, не особо доброжелательным тоном голоса.

Было чувство, словно ее ударили в живот, но она была слишком рассержена, чтобы укрыться в своей раковине.

– В отличие от тебя, - тщательно выговорила она, - У меня нет роскоши делать кому-нибудь предложение.

– И в отличие от тебя, - добавила она, намериваясь заставить его почувствовать свою вину, в которой она справедливо обвинила его тремя минутами ранее: - У меня нет огромного количества воздыхателей, поэтому у меня никогда не было такой роскоши, как сказать нет, в ответ на предложение выйти замуж.

Его губы напряглись.

– Ты думаешь, обнародование того факта, что ты леди Уислдаун увеличит число твоих воздыхателей?

– Ты пытаешься обидеть меня? - выдавила она из себя.

– Я пытаюсь быть реалистом! Что, по-видимому, ты полностью теряешь из вида.

– Я никогда не говорила, что собираюсь обнародовать тот факт, что я леди Уислдаун.

Он схватил конверт с заключительной колонкой сплетен, и снова положил его на мягкое сидение.

– Тогда, что это такое?

Она снова схватила конверт, вытаскивая лист из конверта.

– Прошу прощения, - проговорила она медленно с большим сарказмом. - Я, должно быть, где-то пропустила предложение, указывающее на мою личность.

– Ты думаешь твоя лебединая песня сделает что-нибудь, что может уменьшить интерес к личности леди Уислдаун? Ох, извините меня, - с очень наглым видом он положил руку на сердце, - Возможно, я должен был сказать, к ТВОЕЙ личности. В конце концов, как я могу отрицать перед тобой, твою же собственную репутацию.

– Сейчас, ты просто безобразен, - сказала она, небольшой голос внутри нее спрашивал, почему же она не кричит и не плачет после таких издевательств.

Это был Колин, она его всегда любила, а он действовал так, словно ненавидел ее.

Могло ли быть что-нибудь еще в этом мире, более достойное слез?

Или, возможно, ничего этого не было. Может быть, вся эта печаль, увеличивающаяся внутри нее, всего лишь из-за смерти мечты. Ее мечты о нем. Она создала совершенный образ его в своем разуме, и с каждым словом, которое он бросал ей в лицо, становилось все более и более очевиден тот факт, что ее мечта оказалась ничем, ложью, пустотой.

– Я лишь показываю свою точку зрения, - выхватывая лист из ее рук. - Посмотри на это. Это больше всего напоминает приглашение для дальнейшего расследования. Ты дразнишь общество, буквально призываешь их раскрыть тебя.

– Это совсем не то, что я делаю!

– Может быть, ты не намеривалась этого делать, но в конечном результате, определенно это сделала.

Он, возможно, имел какие-то мысли на этот счет, но она не желала давать ему ни малейшего шанса высказать их.

– Это мое дело, - ответила она, скрещивая руки, и многозначительно глядя в сторону от него, - В конце концов, я одиннадцать лет оставалась нераскрытой. Я не вижу причин, почему мне следует теперь сильно волноваться из-за этого.

Он с раздражением вздохнул.

– Ты хоть принимаешь во внимание значение денег? Понимаешь, какое количество людей хотят заполучить тысячу фунтов леди Данбери.

– Я понимаю значение денег, гораздо лучше, чем ты, - ответила она, ощетиниваясь. - И, кроме того, награда леди Данбери не делает мою тайну уязвимее.

– Это делает всех более решительными, что делает тебя еще уязвимой. Не упоминая, тот факт, - добавил он, кривя губы в усмешке, - Что моя самая младшая сестра сказала, что это будет триумфом.

– Гиацинта? - спросила она.

Он мрачно кивнул, кладя лист рядом с собой на сиденье.

– И если Гиацинта думает, что будет завидным триумфом открыть твою личность, то ты можешь убедиться, она не единственная такая. Может быть именно из-за этого, Крессида проделала свою глупую уловку.

– Крессида сделала это ради денег, - проворчала Пенелопа. - Я уверена в этом.

– Отлично. Не имеет значение, из-за чего сделала это Крессида. Все дело в том, кто она такая, и как только ты избавишься от нее со всем своим идиотизмом, - он хлопнул рукой по листу бумаги, заставляя Пенелопу вздрогнуть, поскольку звук был довольно резкий и громкий, - Кто-нибудь еще займет ее место.

– Я думаю, так будет не всегда, - сказала она, главным образом потому, что не могла позволить ему оставить последнее слово за собой.

– Ради любви к всевышнему, женщина, - взорвался он, - Позволь Крессиде убраться вместе с ее интригами. Она - ответ на все твои мольбы.

Ее глаза сердито посмотрели на него.

– Ты не знаешь, о чем я молюсь.

Что- то в ее тоне укололо Колина прямо в грудь. Она не изменила его точки зрения, даже чуть-чуть не сдвинула ее, но он не мог найти слов, чтобы заполнить повисшее молчание. Он посмотрел на нее, затем посмотрел в окно, его ум рассеяно сфокусировался вокруг купола Кафедрального Собора Святого Павла.

– У нас займет довольно много времени добраться до дома, - пробормотал он.

Она ничего не сказала. Он не винил ее. Это было глупое нелогичное заключение, пустые слова, чтобы заполнить молчание и ничего больше.

– Если ты позволишь Крессиде, - начал он.

– Прекрати, - взмолилась она. - Пожалуйста, не говори ничего больше. Я не могу позволить ей сделать это.

– Ты хоть по-настоящему думала, что ты в итоге получишь?

Она резко посмотрела на него.

– Ты думаешь, я была способна думать о чем-нибудь другом за прошедшие три дня?

Он попробовал другую тактику.

– Какое имеет значение, что люди узнают, что это именно ты была леди Уислдаун? Ты же знаешь, что ты была умной и одурачила нас всех. Разве этого не достаточно?

– Ты не слушаешь меня! - ее рот, замер открытым в странном недоверчивом овале, словно она не могла поверить, что он не может понять то, что она говорит ему.

– Мне не надо, чтобы люди знали, что это я была леди Уислдаун. Мне надо, чтобы они знали, что это была не она.

– Но ты, не возражаешь, если люди подумают про кого-нибудь еще, что она - леди Уислдаун? - настаивал он, - В конце концов, ты сама обвинила леди Данбери неделю назад.

– Я должна была обвинить кого-нибудь, - объяснила она, - Леди Данбери довольно решительно спросила у меня, кого я считаю леди Уислдаун, и я не могла придумать ничего лучше. Кроме того, не так уж плохо, если люди подумают, что это леди Данбери. По крайней мере, мне нравится леди Данбери.

– Пенелопа -

– Как ты будешь себя чувствовать, если твои дневники опубликуют под именем Найджела Бербрука? - потребовала она от него ответа.

– Найджел Бербрук не может два предложения соединить вместе, - произнес он с ироническим фырканьем. - Я с трудом верю, что кто-нибудь сможет поверить в то, что он смог написать мои дневники.

Машинально, он отвесил ей небольшой поклон, как извинение, так как Найджел Бербрук с некоторых пор был женат на ее сестре.

– Попытайся представить, - проговорила она, - Или кого-нибудь, кто, по-твоему, такой же, как Крессида.

– Пенелопа, - вздохнул он, - Я не ты. Ты не можешь проводить между нами параллели. Кроме того, если бы я издал свои дневники, они бы вряд ли бы погубили меня в глазах общества.