— Что?

— Слыхала мои слова? Пусть этот твой джигит проведет дезинфекцию во всех отделениях. Проверьте каждую овцу и каждого ягненка, чтобы не пропустить какого-нибудь заболевания. Салкын, смотри хорошенько, чтобы все эти двойни были вдоволь накормлены. Гульджан, что ты там возишься?

— Да, все с этими тройняшками.

— А что, они еще голодны?

— Не совсем сыты.

— Тогда покорми их из соски, а маткам подложи корма. Это самое важное.

Айкан деятельно распоряжалась. Убедившись, что все помощницы хорошо ее поняли, она, отделив от отары еще не разродившихся овец, погнала их за сарай. Там по кормушкам им было разложено сено…

Овцы принялись за еду, а Айкан подняла глаза, чтобы полюбоваться на горы и немного передохнуть, и — не могла отвести взгляда…

Удивительно хороша зима в этих краях! На горе прямо за сараем начинался густой темно-зеленый лес. Ели, покачивая легкими верхними ветвями, стройными стволами устремлялись ввысь, но нижние пышные ветви, склоняясь под тяжестью снега, как бы удерживали их на земле… Деревья стояли гордо. Им нипочем трескучий мороз! Они сгрудились почти сплошной зеленой стеной и как бы помогали Айкан сторожить день и ночь отару.

В сторону от могучих зеленых елей убегал, тряся обнаженными сучьями, небольшой прозрачный лесок… Рябина, ива, осина, тоненькие молодые березки… Они шумели на холодном ветру, как бы сердясь на мороз и ропща на судьбу, что лишила их такого теплого одеяния, как у елей и можжевельника. А там — выше скал и лесов — высились белоснежные горы. Они в ярких лучах зимнего солнца казались увенчанными царскими коронами.

И тут Айкан пришли на ум слова Темирболота, сказанные им после возвращения с сенокоса: «Мать, скоро закончат строить наш сарай. Чудесное место! Там красиво во все времена года!..»

«Говорил ты правильно, дорогой мой Темиш! Глядеть бы нам вместе на эту красоту! Но пришлось любоваться мне одной!»

Все вокруг затуманилось, стало серым и безрадостным. Айкан на миг перестала слышать, а вокруг блеяли овцы, ища своих ягнят, голосили ягнята. Звонко смеялась Эркингюл, перекликались девушки.

— Дорогая Эркинтай, хватит. А то бедного ветеринара совсем загоняешь, — пыталась Айымбийке заступаться за Кенжебека.

Эркингюл не обратила внимания на ее слова. Она приклеила себе усы и бороду из овечьей шерсти, накинула на плечи тулуп Айымбийке и ручкой вил легонько ткнула в грудь Кенжебека, спавшего на сене.

Ветеринар вскочил и, протирая глаза, удивленно сказал:

— Ассалом алейкум, дедушка!

Девушки дружно захохотали.

Эркингюл не удержалась и фыркнула тоже. Потом, изменив голос, спросила:

— Где твой стыд? Где твоя совесть?

— Простите! От усталости… только что вздремнул. — Кенжебек, не понимая, кто перед ним, растерянно озирался.

Девушки и молодухи еще громче захохотали.

Кенжебек, сообразив наконец, что смеются над ним, проговорил:

— Вы… — Потом стал внимательно вглядываться в незнакомого старика.

— Если только аллах пожелает, то мы будем вам не дедушкой, а невестой! — Эркингюл направила конец вил Кенжебеку в живот.

— Ой, ой! Так нельзя шутить! — Кенжебек отскочил. — С железом шутки плохи.

— Эх ты, бесстыжий феодал! Шуток девушек не боишься, а железа пугаешься, посмотри на него!

Эркингюл снова схватила было вилы, но Айымбийке удержала ее за руку:

— Кончайте свои шутки и приступайте к дезинфекции.

— Тетя, я начну дезинфекцию с этого феодала. Он мне написал письмо и все просил выйти за него замуж. Теперь он стал просить Салкын… В прошлое воскресенье я встретила его односельчанина. Оказывается, этот Кенжебек был женат, но через три месяца прогнал жену, нашел другую… У нее есть ребенок. Он, видно, и жениться-то снова хочет, чтобы ему ребенка воспитывали… Ладно… Не играть же тебе две свадьбы подряд! Устрой одну — и для Салкын и для меня. Говори, в какой день устроишь свадьбу? — Эркингюл снова грозно направила вилы на ветеринара.

Кенжебек выбежал из сарая.

— Эркинтай, Не надо так издеваться над джигитом, — сказал кто-то.

— Пожалуйста, не волнуйтесь! Может быть, это покажется вам смелым утверждением, но я берусь разыскать сколько угодно таких джигитов… на свалке! — Эркингюл, совсем разгорячившись, натягивала халат. — Не каждый, кто носит на голове тебетей, может назваться джигитом! Кенжебек не джигит, он сорняк среди джигитов! С такими сорняками и расправляться надо так, как они того заслуживают…

— Эх, дорогая моя Эркинтай… Интересно мне, какого-то ты джигита встретишь на своем пути?! — сказала Айымбийке.

Остальные, переглядываясь, засмеялись.

— Понимаю, тетя Айымбийке, на что вы намекаете, — рассерженно продолжала Эркингюл. — Наверняка думаете, что беднягой окажется джигит, кто на мне женится! И что, мол, будет, когда я стану чьей-нибудь женой, если я девушкой веду себя так…

А вот и ошибаетесь, дорогая! Будут счастливы те джигиты, что на нас с Салкын женятся! Я пойду замуж только за такого, кто достоин стать человеком будущего. Вот как! Такой джигит должен любить свой народ и хорошо работать! Если, он уважает людей, любит свой труд, то он и жену любить будет горячо! Такой джигит будет носить меня на руках, как охотник носит любимого сокола, а я за мужем буду ухаживать, как за самым лучшим, самым отважным беркутом… Только одно не знаю, — добавила она со смехом, — куда затерялся этот джигит и где сейчас бродит? — Она притворно вздохнула.

Остальные посмеялись и с новыми силами принялись за работу. Женщины, как в больнице одетые в белые халаты, суетились вокруг овец. Одни выносили затоптанную солому, другие таскали свежую для подстилки. Одни были заняты со взрослыми овцами, другие ухаживали за теми, у которых только что появились ягнята.

Овец переводили из одного отделения в другое.

Только что окотившихся поместили вместе с теми, которые принесли ягнят раньше.

Матки выстроились вдоль решетчатой кормушки, вокруг них бисером рассыпались ягнята. Одни блеяли и разыскивали матерей, другие, пытаясь затеять игру, неуклюже подпрыгивали, а многие, досыта насосавшись молока, дремали, лениво шевеля веками и поблескивая ничего не выражающими глазками.

— Салкынтай, — сказала Айкан, держа под мышками двух ягнят, — возьми, дорогая моя, этих ягняток. Отнеси сразу в отделение для двойняшек, повесь номера. Я была на другом краю отары и не заметила, как овца принесла этих двух маленьких. Один ягненок немного примерз, положи его поближе к печке, согреется, — она отдала ягнят Салкын и снова пошла к отаре.

Большая белая овца, которая все вертелась вокруг Айкан, облизывая ножки своих ягнят, побежала было вслед за нею.

Айкан, улыбнувшись, вернулась. Салкын, догадавшись, в чем дело, положила ягнят на землю. Овца их узнала и принялась облизывать. Айкан теперь смогла уйти…

Салкын взяла двойняшек на руки и понесла к сараю. Белая овца бросилась теперь за нею.

— Мать, там за сараем бродит ваш зятек! — крикнула Эркингюл. — Позовите его сюда!

Айкан увидела Кенжебека, который, надев шубу, собирался идти в село.

— Что это ты так рано? — спросила его Айкан, идя следом.

Кенжебек надеялся ускользнуть незамеченным. Айкан его застала врасплох. Он растерялся.

— Ничего мне не сказал! — говорила она возмущенно. — Похож на женщину, убегающую от свекрови. В чем дело?

Кенжебек постоял, подыскивая подходящий ответ, и, не найдя, почесывал затылок.

— Ваша дочь, оказывается, дура… — проговорил он.

— Что еще такое? — строго спросила Айкан.

— Ничего. Она не очень-то умна.

— Объясни.

— Вот… оказалась дурой. Не могу работать, когда рядом такие глупые девушки.

— Может быть, и в самом деле моя дочь неумна… А сам ты не сделал никакой глупости?

— Чего я мог сделать дурного? Правда, как заведено у джигитов, писал ей письма…

— Писал «хочу жениться»?

— Сейчас не вижу необходимости этого уточнять.

— Разве?.. Если ты, забыв про жену с ребенком, пишешь письма девушкам, то уж умным тебя не назовешь, джигит. Шагай дальше, не задерживайся! — Айкан повернулась к нему спиной.