И Самсонов вспомнил свою службу в Варшаве, в бытность там начальником штаба Варшавского округа: один он был там из русских генералов на командном посту, а все остальные высшие должности, как военные, так и гражданские, занимали немцы, начиная от командующего: генерал-губернатор — Скалон, помощник его — Эссен, начальник жандармского корпуса — Утгоф, управляющий государственным банком — Тизенгаузен, обер-полицмейстер — Мейер, президент Варшавы — Миллер, прокурор палаты — Гессе, вице-губернатор — Грессер, прокурор суда — Лейвиц, начальник Привислинской железной дороги — Гескет, штаб-офицеры при губернаторе — Эгельстром, Фехтнер и так далее. А на фронте только нашем — барон и генерал фон Реннен-кампф, барон и генерал Бринкен, барон и генерал Майдель, барон и генерал Будберг, генерал Бельгард, Гернгрос, Раух, Рихтер, Рооп, Штемпель, Розеншильд, Флуг, Фитингоф, Шейдеман, Шрейдер. Не много ли для одного северо-западного театра? На какие успехи русской армии можно рассчитывать, корпусами и дивизиями коей командуют не русские генералы? Дело в том, что немцы против немцев воевать будут постольку, поскольку… можно будет обессилить Россию и подчинить ее германскому рейху — предмет исконной мечты Вильгельма Второго. Вот так-то, господа из обеих ставок русской армии.
Так думал Самсонов в эту минуту и сам удивлялся тому, о чем думал.
И, пройдясь по кабинету, маленькой простой комнате, сказал Филимонову и Постовскому:
— Прикажите генералу Шейдеману исполнять только мои приказы. По телефону, если удастся. Письменный приказ повезет штабс-капитан Орлов.
— Слушаюсь, — ответил Филимонов.
— Слушаюсь, — так же ответил Александр.
Самсонов остановился в дальнем уголке кабинета, незаметно помассировал левую сторону груди — прижимало немного сердце — и продолжал:
— Генералу Мартосу прикажите наступать на Михалкен, куда отошел Шольц. Генералу Клюеву поддержать, если потребуется, правый фланг корпуса Мартоса и продолжать наступление на Алленштейн. Генералу Кондратовичу передвинуть вторую дивизию генерала Мингина к Кослау — Ландау, до подхода гвардейской дивизии генерала Сиреллиуса, и закрыть пространство между первым корпусом и пятнадцатым. Кавалерийским дивизиям генералов Любомирова и Роопа соответственно наступать на Лаутенбург — Гильгенбург, атаковать ландверную бригаду Унгерна и выйти к Монтово, откуда могут последовать подкрепления противника. Наконец, генералу Артамонову оставаться пока выше Сольдау, поддерживая справа дивизию Мингина, коей отдельно прикажите: стоять до последнего, пока подойдет гвардейская дивизия корпуса Кондратовича. Все, господа. Да, телеграммы от генерала Ренненкампфа о том, где он и что делает, нет? В ответ на мою телеграмму…
Нет, — ответил Постовский.
— Уже на пять наших телеграмм нет ответа, — сказал Филимонов.
Самсонов вздохнул, выпил немного воды и сказал Александру:
— Я надеюсь, штабс-капитан, на вас. Приготовьтесь к отъезду.
— Я готов, ваше превосходительство.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
В то время как на Западном фронте семь немецких армий атаковали франко-бельгийские армии непрестанно, форсируя обходный марш на Париж, — в Восточной Пруссии командующий восьмой германской армией, генерал фон Притвиц-Гафрон, не торопился атаковать первую русскую армию генерала Ренненкампфа, а собирал «кулак» из трех корпусов: первого армейского, стоявшего на границе с Россией, семнадцатого и первого резервного, что были далеко от нее, и готовился нанести русским поражение внезапное и сокрушительное. Но был готов и к неудаче и, в случае превосходства русских в силах, намерен был оставить Восточную Пруссию и отступить за Вислу до поры, пока верховное командование пришлет подкрепления.
В этом духе Притвиц и отдал приказ армии, основываясь на плане, утвержденном Волыним германским генеральным штабом перед войной. Однако не так думал и действовал своенравный, и суетливый, и спесивый крайне командир первого армейского корпуса, боевой потомок гугенотов, генерал фон Франсуа, и ответил на приказ штаба армии: он, Франсуа, отвечает за охрану границ рейха на востоке и будет действовать наступательно и атаковать русских всюду, где бы они ни появлялись.
И первым атаковал русских под Сталюпененом, не дожидаясь подхода семнадцатого корпуса фон Макензена и первого резервного — фон Белова. И не подчинился приказу командующего восьмой армией Притвица о немедленном прекращении боя и об отходе к Гумбинену, ответив со свойственной ему развязностью и самоуверенностью, что «бой будет прерван, когда русские будут разбиты». А между тем его корпус был под прямой угрозой окружения двумя русскими корпусами, двадцатым и четвертым, и мог быть уничтожен, но командиры этих корпусов, генералы Смирнов и Алиев, не использовали этой возможности, не зная о ней. И судьба была милостива к генералу Франсуа, и ему удалось, при помощи тридцати тяжелых орудий, нанести серьезное поражение сто пятому пехотному Оренбургскому и другим полкам двадцать седьмой дивизии и взять в плен три тысячи солдат.
По прямой вине начальника соседней, двадцать девятой, дивизии, генерала Розеншильд-Паулина, не’пожелавшего прийти на помощь товарищам по оружию и ударить во фланг корпуса Франсуа.
И по прямой вине командира конного корпуса хана Нахичеванского, прошедшего за два дня боев всего двадцать верст, хотя перед ним была лишь одна кавалерийская дивизия противника.
И еще по вине самого командующего первой армией, генерала Ренненкампфа, не знавшего о близости армий противника и не нашедшего времени для того, чтобы лично скорректировать действия своих корпусов, понуждая их поддерживать друг друга. Иначе Ренненкампф, умевший доводить дело до конца, заставил бы Розеншильд-Паулина атаковать противника в незащищенный фланг его первой дивизии, а хана Нахичеванского заставил бы атаковать и разгромить Инстербург, как приказал в своей директиве, и не позволил бы в такие часы отсиживаться за спиной русской пехоты в нескольких верстах от поля боя.
И еще не назначил бы дневки тотчас после Сталюпененского сражения на седьмое августа, а приказал бы корпусам преследовать противника и взять Гумбинен, базу его, и тем упредить его контратаку на следующий день, и не позволил бы немецкому командованию подтянуть сюда семнадцатый корпус фон Макензена и первый резервный — фон Белова.
Вот почему противник именно седьмого августа с раннего утра перешел в контратаку и вновь застиг русское командование врасплох, так что Ренненкампф и узнал-то о новом бое через несколько часов после его начала и вновь не принял никакого участия в командовании боем. И по-прежнему сражение вели начальники дивизий и командиры корпусов по своему усмотрению, вне связи друг с другом, а если и связывались, то тогда, когда просили помощи друг у друга.
Начальник двадцать седьмой дивизии, генерал Адариди, так и сказал Бугрову, когда противник перешел в наступление:
— Опять Притвиц застал нас врасплох, и мы не сможем скоординировать действия дивизий. Или наших батарей — с артиллеристами сороковой дивизии, без приказания командующего никто ни с кем не договорится. А где командующий, неизвестно, ибо в штабе армии его нет. Если он покажется на виду ваших позиций, дайте мне знать, штабс-капитан.
— Слушаюсь. А вы позвольте мне, ваше превосходительство, самому скоординировать наши действия и действия наших друзей из соседней дивизии? — вызвался Бугров, но Адариди не успел ответить: в небе показался аэроплан противника, пролетел над головами артиллеристов и сбросил несколько легких бомб.
Бугров заметил их и крикнул:
— Гранаты, ваше превосходительство! — И, схватив начальника дивизии, вместе с ним повалился на землю, а другие артиллеристы укрылись за орудийными щитками и в канаве.
Бомбы разорвались почти одновременно, но в стороне от орудий и никому вреда не причинили.
Начальник дивизии поднялся, сбил пыль с кителя и брюк и поблагодарил Бугрова:
— Спасибо, штабс-капитан… Координируйте. Поляки только что сообщили, что против нас вдоль реки Реминтен идут колонны противника, то есть по косой относительно ваших позиций, позиций дивизии, так что огонь вам придется вести во фланг. Не торопитесь, рассчитывайте поточнее, чтобы зря не портить патронов. Здесь, наверное, — посмотрел он вдаль, где виднелось шоссе, — прицел пятьдесят — шестьдесят.