— Сейчас, — говорит Жежеренко. — Я бы и сам чего-нибудь выпил…

Звонок. На столике у кровати появляется пирамидон.

Звонок. На столике появляются ландышевые капли.

Звонок. На столике появляется люминал.

Звонок. На столике появляется четвертинка водки. Звонок. Стеклянная трубочка из-под пирамидона пуста, пузырек из-под ландышевых капель пуст, от люминала — одна обертка, четвертинка пуста.

Приемная. На двери кабинета табличка: «Главный инженер Костиков В. П.» За столом сидит секретарь-машинистка. Напротив нее — сумрачный Жежеренко с помятым лицом.

Мертвая тишина, слышно только, как тикают часы. Жежеренко нетерпеливо ворочается, потом спрашивает возмущенно:

— Сколько же можно ждать?!

— Я доложила о вас. Товарищ Костиков сказал, что он занят, — отвечает машинистка и успокоительно добавляет: — А вы газетку почитайте…

— Но я не могу…

— …или «Огонек»…

— Нет у меня для этого времени!

— …или «Крокодил».

— Нет, знаете, с меня хватит! — раздраженно отвечает Жежеренко. В этот момент он встает и бросается в кабинет. Выбежавшая из-за стола секретарша не успевает его задержать.

Кабинет Костикова. Вбегает Жежеренко. Костиков делает вид, что не замечает его, берет трубку и набирает номер.

…Звонит телефон в квартире Костиковых. Анфиса Петровна снимает трубку.

— Такси? 55–25.

— Фиса? Это я. Так, значит, на рыбалку в субботу едем… — говорит Костиков и мечтательно продолжает: — Говорят, на Варварином озере меченосцы клюют со страшной силой…

На лице Анфисы Петровны удивление, переходящее в испуг.

— Витя, ты никогда в жизни не удил рыбу и сейчас говоришь какой-то бред. На тебе явно сказалось нервное напряжение…

Костиков продолжает увлеченно:

— Вуалехвостки идут прямо на голый крючок. Еще вобла… Эту на лимонную корочку берут… Да, да! Пару бутылочек захватим, мормышку…

Фиса говорит, всхлипывая:

— Витя, покажись врачу, возьми бюллетень и немедленно — домой.

Костиков кладет трубку и сухо спрашивает Жежеренко:

— Чем могу служить?

У Жежеренко глаза навыкате от злости.

— Товарищ Костиков, сколько это может продолжаться?! Это же тиранство. Я не сплю, жена заболела.

— Так мы же не поликлиника, — спокойно, бесстрастно отвечает Костиков.

— Мой дом…

— Мы не жилищный отдел.

— Понимаете, это вроде как хулиганство.

— Хулиганством занимается милиция.

— Я прошу вас не давать больше моего номера. Я бы выключил свой телефон, но я ответственное, руководящее лицо, и мне могут звонить по особо важным делам… Так что я прошу…

— Напишите заявленьице. Разберем.

— Куда? На чье имя?

— На мое имя, — говорит Костиков, с достоинством указывая на себя.

— Как? Какое заявление?

— Такое: что вы просите меня не давать вашего номера заказчикам такси и обязуетесь завтра же переменить мой номер…

— Но я не могу…

Костиков говорит спокойно:

— Извините, я занят. Вынужден прервать нашу беседу.

Жежеренко машет руками:

— Нет, нет, нет!

Он хватает со стола листок бумаги, карандаш и пишет.

— Не карандашом, а чернилами, — брезгливо замечает Костиков.

Жежеренко нервно рвет листок, берет другой, пишет, подает Костикову, но тот возвращает:

— В двух экземплярах.

— Это что еще такое? — возмущается Жежеренко.

— Такой порядок.

Жежеренко пишет и отдает оба экземпляра Костикову. Костиков говорит:

— Отдайте не мне, а секретарю. И ждите.

— Издеваетесь? Да?! — кричит Жежеренко. — Глумитесь?!

Костиков смотрит на него презрительно-иронически, говорит:

— А что вы мне тут истерику устраиваете?

Дрожа от гнева, Жежеренко выходит.

Квартира Костиковых. Утро. Костиков бреется. Звонит телефон. Костиков берет трубку.

— Такси? 55–25,—говорит он. — Ах, вам не такси?.. С телефонного узла? Какой теперь мой номер?.. 33–44? Спасибо. Это не бывшая парикмахерская случайно?.. Нет?.. У кого, говорите, был этот номер?.. У Тарантасова?

Костиков кладет трубку и кричит:

— Фиса! Фиса!

С кухни прибегает Анфиса Петровна в фартуке.

— У нас новость! Скажи, что появилось в нашей комнате?

Фиса недоуменно осматривает комнату. Костиков отвечает сам на свой вопрос:

— Тишина! — И добавляет: — Теперь спи спокойно, товарищ Жежеренко.

Боком, боком…

Арсений Полтинников хотел стать литератором.

Но литератором Арсений Полтинников стать не мог.

Ни сейчас. Ни позже, в будущем.

Создатель не вложил в его душу ту искру, из которой можно воздуть огонь литературного творчества.

Но Полтинников был дерзок. Он был настойчив. Он искренне верил в пословицу: «Терпение и труд все перетрут».

В результате труда и терпения возник роман. Он назывался «На Волге широкой».

Роман нигде не был напечатан. Но именно благодаря ему Полтинников прославился…

И не в плохом смысле, а в хорошем.

Случай редкий. Но он, как говорят, имел место. Это историческая правда.

…Главным героем произведения была токарь судоремонтного завода Маша Петрова. Маша любила мастера Иванова. А Иванов любил фрезеровщицу Сидорову. А Машу Петрову любил технолог Александров.

Иванов, как оказалось, был женатым и любил… выпить. Александров в браке не состоял, но допускал брак производственный. Сидорова никого не любила и работала хорошо.

Маша сумела пленить сердце Иванова. Он бросил пить и ушел от жены. Разочарованный Александров с горя запил и сделал предложение Сидоровой. Вскоре они вступили в брак. После этого события Александров стал выпускать только качественную продукцию, а Сидорова начала работать плохо, опустилась и погрязла в быту.

К Маше Иванов не пришел, хотя и от жены ушел. И Маша стала «крутить» с Александровым, к которому прежде была равнодушна…

Вот так примерно развертывался сюжет романа Арсения Полтинникова. Так складывались судьбы героев.

Но еще драматичнее была судьба самого романа: его нигде не хотели печатать.

Автора упрекали в схематичности сюжета и банальности ситуаций. Порою даже спорили с ним о написания отдельных слов. При этом ссылались на Даля и Ушакова.

Свой роман «На Волге широкой» Полтинников забросил. Но зачастил на различные литературные собрания.

Здесь он как-то возмужал, почувствовал в себе силу. Говорить на собраниях было не так уж трудно. Можно было говорить и «совсем не то». Последнее даже лучше: все выступавшие после Полтинникова критиковали его, и имя этого оратора не сходило с уст.

Полтинников стал известен. Видимо, поэтому одно издательство предложило ему быть консультантом-рецензентом.

Но консультироваться у него никто не хотел. Полтинников это чувствовал и огорчался.

А потом перешел к действиям. И однажды в издательство поступил роман… «На Волге широкой». Теперь, правда, он назывался иначе: «На стрелке далекой»; и фамилия автора была другая — А. Рубанков.

Читатель может подумать, что Полтинников взял псевдоним. Нет, А. Рубанков являлся совершенно другим лицом— дядей Арсения Полтинникова, неожиданно «взявшимся» за перо.

Консультант-рецензент яростно набросился на незрелую рукопись. Ругать он умел.

«Для примера разберем образ Маши Петровой. Разве встречаются такие злодейки в наши дни? Разбила одну семью, хочет разбить вторую. Единственное положительное, чего она добилась, — это то, что Иванов бросил пить. Но если вы хотели писать антиалкогольный роман, то это уже должно было найти отражение в завязке. Что такое завязка читайте в статьях С. Антонова…»

Своим разрушительным трудом Арсений Полтинников остался очень доволен. В нем проснулся дар полемиста и наставника. Немаловажное значение имело и то, что труд был оплачен.

Эксперимент стоил того, чтобы его повторить. И вскоре в издательство пришел роман Б. Фуганкова «Гудками кого-то зовет пароход…». О том, что Б. Фуганков был троюродным братом Арсения Полтинникова, знал, разумеется, только сам Полтинников.