— Нам пора ехать, пока снова не начался дождь, — говорит он, выпуская мою руку, но не раньше чем оставляет нежный поцелуй чуть выше костяшек пальцев.

— Хорошая мысль, — заикаюсь я. — Я не люблю водить машину в дождь.

— Всё будет в порядке. Галерея находится недалеко. Плюс, я обещал Кэрол, что доставлю тебя в целостности и сохранности. Она пригрозила отрезать мне яйца, если я не сделаю этого.

— Она меня немного защищает. — Я смеюсь над образом Кэрол, которая стоит перед Trinity и нетерпеливо ждёт моего приезда.

— Только немного? — говорит он с ухмылкой. Уверена, Кэрол может гордиться тем, что её защитный характер, заставляет Николаса ходить на цыпочках.

Мы направляемся вниз по мокрой от дождя Парк-Авеню в сторону Сохо. Я еду медленно, стараясь пропускать пешеходов, перебегающих дорогу через поток машин. Я рада, что мы выехали пораньше, потому что улицы заполнены до отказа, а многие из них даже перекрыты из-за гуляний, в то время как посетители и жители Нью-Йорка стекаются в сторону Таймс-сквера для празднования Нового года. Я немного завидую им. Я всегда хотела постоять в толпе во время финального отсчета и посмотреть, как падает шар. Это не то же самое, что смотреть по телевизору. Есть что-то магическое в восторженно-радостном выражение каждого человека, что даже мне несмотря на морозную погоду захотелось присоединиться к ним.

Я улыбаюсь, когда по радио начинает играть песня Останься со мной Сэма Смита. Она звучит кристально чисто, раздаваясь из аудиосистемы Феррари. Я всегда была поклонницей авторских песен.

— Ребекка? — Хриплый голос Николаса прерывает мои мысли. Он наклоняется и включает обогреватель стекол. Окна Феррари запотели от холода снаружи и от теплоты внутри.

— Да?

— Спасибо, что позволила мне подвезти тебя сегодня вечером.

Я улыбаюсь.

— Ну, мне в любом случае нужно было проветриться.

* * *

Дождь идёт, словно конец света начался, а дорога впереди выглядит, как один большой и темный океан. Мы едем в полной тишине минут сорок, и каждая пройденная минута была мучительной. Есть так много вещей, которые я хочу сказать ему, но все они подразумевают окончание ночи в объятиях Николаса. Когда я уже отчаиваюсь когда-нибудь найти эту чёртову галерею, она появляется справа от меня. Я сворачиваю, чудом не задев другую машину, когда пытаюсь не пропустить въезд. Дерьмо. Николас смотрит на меня с улыбкой.

— Прости.

— Ты такая милая, когда волнуешься. — смеется Николас.

— Ты смеешься над моим стилем вождения?

— Нисколечко. — Боковым зрением я вижу, что Николас ухмыляется. Он точно смеется над моим стилем вождения. Придурок. Я проплакала бы целую вечность, если кто-то поцарапал или помял мою машину за двести тысяч долларов.

Я подъезжаю к фасаду здания, молясь про себя, чтобы мы могли быстренько добежать до главного входа. Галерея представляет собой элегантное пространство, расположенное прямо посредине ряда других стекловидных зданий. Удивительно, что близлежащие магазины на улице полны народа, несмотря на то, что до Нового Года остаётся пару часов.

— Так ты бывал здесь раньше? — спрашиваю я, в надежде прервать молчание между нами.

— Это мой первый визит. Тристан держал всё в тайне. Он отказался показывать мне галерею до открытия.

— Я удивлена, что ему не понадобилось твоё мнение.

— Он знает, что я стал бы издеваться над её местоположением.

— Мы промокнем, пока добираемся до входа.

— Подожди, у меня где-то есть зонт. — Николас тянется за сиденья и вытаскивает гигантский черный зонт. — Дай секунду, я сейчас подойду к тебе.

— Хорошо. — Пассажирская дверь автомобиля, открываясь, поднимается вверх, и Николас тут же выпрыгивает и бежит на мою сторону. На мгновение я попадаю под дождь, когда он открывает мою дверь. Вода попадает внутрь, намачивая пол автомобиля. Вот дерьмо.

— Николас, салон зальёт. — Николас появляется с моей стороны, помогая мне выйти из машины.

— Не волнуйся о машине, — говорит он, прикрывая меня своим зонтом. Поток удовольствия поражает меня, когда он притягивает меня к себе. На секунду всё замирает, и единственный звук, который я слышу это бешеный ритм моего сердца и его прерывистого дыхания. Признаюсь, что держаться подальше от Николаса было нелегко, но мне интересно, было ли это так же нелегко для него. Николас прижимает ладонь к моей щеке и ласкает мою кожу. Он не произносит ни слова, но его глаза выдают все. Он проводит большим пальцем по моей нижней губе. Его глаза не отрываются от моих губ, и я дрожу от жара, исходящего от него. Раскат грома прерывает напряжение, и он сразу же выпускает меня и отстраняется. Поток разочарования, а затем облегчения обрушиваются на меня. Мне много раз хотелось выгнать его из моего сердца, но он всегда находит дорогу назад.

— Давай зайдем внутрь, пока нас не намочило, — говорит он.

— Конечно. — Я отстраняюсь, оставляя достаточное расстояние между нами, чтобы мы не касались друг друга.

Кэрол стоит у входа в галерею, приветствуя гостей, когда те проходят внутрь стеклянного дворца, который и есть Художественная галерея Тринити. Её лицо сияет от радости, когда мы идем через холл, украшенный белыми кристаллами. На ней надето красивое длинное платье в пол фиолетового цвета, который предаёт её загорелой коже сияние. Я улыбаюсь, глядя на её причёску. Она последовала моему совету и сделала локоны. Они спускаются по обеим сторонам её лица, напоминая мне одного из персонажей Джейн Остин из эпохи Регентства.

Тристан появляется рядом с Кэрол, держа информационную брошюру со своей фотографией. Этот мужчина выглядит умопомрачительно в безупречно скроенном черном костюме и рубашке с распахнутым воротом. Через него я вижу его накаченные грудные мышцы. Его темные волосы зачесаны вперед, придавая ему юношеский вид. Я не представляла себе, какие длинные были у него ресницы. Они прекрасно обрамляют его глаза.

— Ребекка, я так рад, что ты смогла прийти и отпраздновать открытие моей галереи, — говорит он, обнимая меня с теплой улыбкой.

— Спасибо за приглашение. Очень красиво.

— Ник, рад видеть тебя. — Двое мужчин пожимают руки, прежде чем обратить на нас внимание.

Кэрол подходит, быстро обнимая меня.

— Ты в порядке? — шепчет она мне на ухо.

— Я в порядке. — улыбаюсь я.

Мы проходим мимо них и присоединяемся к остальным гостям Тристана внутри галереи. По количеству здесь народа, думаю, можно с уверенностью сказать, что открытие галереи — это успех. Я в шоке от того, что по крайней мере половина присутствующих здесь — это женщины. Думаю, мне не стоит удивляться, что одиноких женщин Нью-Йорка привлекает великолепный художник, который, наверное, входит во все списки самых завидных холостяков.

Мое дыхание перехватывает, когда я, наконец, рассматриваю несколько картин Тристана. Они совсем не такие, какими я представляла, что они будут. Я думала, он рисовал пейзажи или, может быть, какое-нибудь непонятное современное искусство. Но нет, это нечто совершенно другое. Каждая комната на выставке посвящена отдельной картине. Все картины мрачные и эротические. В первой комнате — картина, на ней мужчина с чёрными крыльями трахает молодую женщину в белом ошейнике. В описании говорится, что картина была написана маслом и смесью жидкостей из организма (прим. пер. кровь, сперма, моча, слюна и т.д.). Боже мой.

Я немного опешила от описания. Хм, жидкости из организма?

— Ты выглядишь изумлённой, — тихо говорит Николас уголком рта около моего уха так, чтобы никто не услышал.

— Он всегда писал такие картины, как эта?

Николас смотрит на картину в течение нескольких минут, словно пытается воскресить в памяти прошлое.

— Однажды, когда Тристан приехал домой из колледжа, мой отец поймал его за рисованием картины что-то вроде этой в его спальне. Отец пригрозил, что перестанет оплачивать его уроки, если это было тем, чем он занимался в школе. Он никогда не одобрял, что Тристан изучал искусство. Он считал, что это была пустая трата времени и денег.