Кэтрин сделала глубокий вдох, ее губы сомкнулись в прямую линию.

— Что ты имеешь в виду?

— Думаю, вы знаете, Maîtresse. Хоть мужчины будут это отрицать, они полноценно вкушают жизнь только в руках женщин, которых любят.

— И о ком ты говорил?

— О нас обоих, Maîtresse.

— Я не верю тебе. Я не видела доказательств, что твой месье Раф не смог бы спокойно жить, если бы никогда не увидел меня снова.

— Вы не видали его в ту ночь, когда он думал, что вы утонули, — или в тот день, когда он узнал, что вы живы.

«Я приказал возвести надгробие в память о моей любимой жене».

— Сложно признаться в любви, — медленно произнесла она, и ее глаза потемнели, — но не невозможно.

— Однако сначала гордый мужчина должен надеяться на ответное чувство. Кроме того, здесь стало опасно, а он знал ваш характер. Было просто необходимо оторвать вас от него ради вашей же безопасности.

— Если все так, как ты говоришь, значит…

Но чему здесь можно было возразить? Он сильно переживал.

Она обнаружила, что больше всего возмущалась тем, что снова лишилась права выбора.

Нет, это неправда. Выбор был здесь. Она знала это, она могла бы сделать его, если бы не побоялась довериться интуиции. Это страх предал ее, как когда-то сказал Раф. Страх безответной любви. Теперь было слишком поздно.

Было ли? Разве перед ней снова не стоял выбор?

— Когда ты возвращаешься в Альгамбру? — спросила она с решимостью в голосе.

— Лодка ждет.

— Хорошо. Али, я сожалею, что не могу остаться и позаботиться о твоем сыне. Обещаю, что с моей мамой ему будет даже лучше, чем со мной.

Али в замешательстве остановился.

— Лодка, Maîtresse, — это всего лишь нанятое для дороги каноэ. Быстрое, но неудобное.

— Неважно. Мое место в Альгамбре.

— Месье Раф не позволит подвергать вас такой опасности.

— Не вижу, как он может остановить меня, — ответила она, сверкнув глазами. — К тому же, возможно, если ему придется защищать меня, он сможет уцелеть.

Глава 24

Холодный ветер дул поперек широкой реки. Борющаяся с течением лодка промокла от мелких брызг. Укутанная шалью, плащом и шерстяными шарфами, накрытая до глаз накидками из шкур буйвола, Кэтрин все равно чувствовала сырость и пронизывающий холод. Али и двое индейцев чокто в украшенных бисером оленьих шкурах и чём-то наподобие сшитого из шерсти буйвола доломана[112] искренне ей сочувствовали. Неустанно и беспрерывно они налегали на весла, направляя длинное хрупкое судно на север, несмотря на все неудобства, причиняемые ветром, рекой и опасной темнотой ночи.

Отвлекало от холода лишь ощущение тошноты в горле. Движение лодки было мучительным, хотя раньше ее это никогда не беспокоило. Но хуже всего был запах тухлой рыбы и прогорклого медвежьего жира, такой сильный, что даже свежий ветер не мог его развеять.

Серые мелкие капли пасмурного рассвета оседали прямо на них, в темноте начали появляться очертания деревьев без листьев, когда они услышали первую барабанную дробь. Доносившийся до них словно приглушенный туманом звук, казалось, шел издалека, из глубины леса. По мере того как становилось светлее, звук и темп усиливался, заставляя Али, сдвинув брови, вглядываться в густо растущие деревья. Не было ни пения птиц, приветствующих день, ни даже дерзкого карканья ворон. Белые журавли сидели, как мудрецы, на своих насестах, важно разглядывая проплывающее мимо каноэ. Но как только они приблизились к трясине, где стояла отчасти скрытая от глаз плоскодонка тетушки Эм, увидели спокойно круживших над ней американских грифов.

Из трубы дома Трепаньеров шел дым. Все выглядело опрятно и стандартно, было тихо. Осталось пройти десять миль. Али что-то сказал, и удары весел ускорились. В дневное время они могли идти быстрее, так как им не нужно было опасаться плывущих бревен и других обломков.

Над Альгамброй не было дыма. Дом в сыром полумраке выглядел холодным и неприветливым. Ставни были закрыты, белая краска выглядела такой же серой и мрачной, как шероховатые полоски мха, развевающиеся на ветру между деревьями.

От долгого сидения в одном положении ноги Кэтрин свело судорогой, поэтому, сходя с лодки, она пошатнулась. Али поддержал ее, затем повернулся к двум индейцам и протянул им плату. Они приняли ее, удовлетворенно закивав, но, когда их попросили подождать, взглянули на дом и без церемоний отчалили от берега, стремительно удаляясь.

На одну неосторожную секунду темно-карие глаза Али встретились с взглядом Кэтрин, и она прочла в них какое-то беспокойство, не имеющее отношения к личной опасности. Она улыбнулась, внезапно ощутив прилив мужества. Подняв юбки над покрытой инеем травой, она быстрым шагом направилась к дому. Идти было неприятно. Ее колени дрожали от болезненной слабости, объясняемой не только сидением, в спине покалывало, словно она ощущала сотню наблюдающих за ней глаз.

Сухие скрученные бурые листья лежали на ступеньках и переносились ветром по полу галереи. Их шелест под ногами, когда она задевала их юбками, действовал ей на нервы, так же как неожиданный скрежет петель при открытии входной двери.

— Скажи мне ради бога, что она здесь делает? — спросил Рафаэль у Али.

— Думаю, мой муж, что ты обращаешься не к тому человеку, — вмешалась Кэтрин.

Он, казалось, не слышал.

— Ты должен убрать ее отсюда, немедленно.

— Как, Maître? — спросил Али, не отводя глаз. — Лодка ушла.

— За домом пасутся две лошади.

— Болотистая дорога небезопасна, Maître, даже если бы я мог вас оставить.

— Вы можете обсуждать это сколько угодно, раз это доставляет вам удовольствие, — твердо сказала Кэтрин, — однако я не намерена уходить, тем более что это будет означать побег, судя по вашим словам. Как бы то ни было, но мне хотелось бы пройти в дом. Я устала и замерзла.

Казалось, Рафаэль готов был отказать ей, но затем неохотно сделал шаг назад, позволив им войти.

На полу в коридоре остывала большая латунная жаровня. Кэтрин подошла к ней, с благодарностью протягивая руки к теплу. Поглощенная этим занятием, она все же отчетливо осознавала, что Рафаэль, закрыв дверь на засов, идет к ней. Темные круги под его глазами выдавали усталость от нехватки сна, а в остальном он выглядел здоровым. В линии его плеч угадывалась большая сила, а в движениях — осторожность. Разгневанно прищурившись, он, однако, не мог полностью скрыть жестокий огонек ожидания чего-то важного. Он к чему-то готовился. На столе рядом с дверью лежал набор ружей, пистолетов, охотничьих обрезов, мушкетов — все заряженные, а рядом — несколько рогов пороха и мешочки с пулями.

За толстыми стенами дома ощущалась гнетущая тишина. Прошло какое-то время, прежде чем Кэтрин поняла: это объяснялось еще и тем, что прекратилась барабанная дробь.

— Ну? — резко прозвучал голос Рафаэля в тишине.

Во время того бесконечного путешествия Кэтрин придумывала, что ему скажет. Жаль только, что она не потратила больше времени на запоминание этого.

— Тебе не нужно обращаться со мной, как со злоумышленником, вторгшимся в твои владения, — сказала она, защищаясь. — У меня ведь есть право находиться здесь.

— Ты выбрала неподходящее время напомнить об этом.

— Я могла сделать это и раньше, если бы мне позволили.

Его ресницы опустились и снова поднялись.

— Я думал, твой взгляд устремлен на Кипарисовую Рощу.

— Я поняла, что не смогу заменить там Фанни в качестве хозяйки. Джилс уехал. Если он когда-либо и вернется в Орлеан, то очень нескоро.

— Значит, хорошо, что у тебя есть муж, к которому можно обратиться за помощью.

Кэтрин, чувствуя, что насмешливое замечание ранит ее в самое сердце, понимала, что вновь начинает сомневаться, как и предупреждал Али. Быстрый взгляд на темное, ничего не выражающее лицо лакея ничем не помог.