Кэтрин сделала маленький глоток и вернула стакан. Наблюдая, как он махом его осушил, она затряслась от смеха.

— Моя пожилая няня, Деде, для восстановления сил порекомендовала бы красного вина.

— Вместе с говяжьим бульоном? — сказал он. — У меня когда-то тоже была няня.

— Была? Что с ней случилось?

Пытаясь сесть прямо, он ответил:

— Она умерла.

Спустя несколько секунд Кэтрин встала, чтобы взять отрез ткани и перевязать рану. Придерживая повязку, она размышляла, как теперь ее закрепить, и Наварро, заметив это, поднялся и услужливо поднял руки. Ей пришлось придвинуться ближе, чтобы обернуть полосу ткани вокруг его талии чуть ниже ребер, и она почти обнимала его каждый раз, когда перемещала рулон вокруг его спины. Чувствуя на своем залитом краской лице его озорной взгляд, она не решалась поднять глаза.

— Такая серьезная, — произнес он, и его теплое дыхание обдало ее волосы. — Ты замечала, что прикусываешь губу, когда сосредоточиваешься?

Она бросила на него взгляд, но ничего не ответила. Ее пальцы надавили на твердую кожу его спины, удерживая туго натянутую повязку и расправляя складки. Делая это, она обнаружила на его спине рубцы, длинные и твердые. Она наклонилась под его руку завязать узел на боку и ахнула: спина Рафаэля была сплошь покрыта множеством старых рубцов. Кожа снова стала почти гладкой, а солнце позолотило раны, но следы остались, как немое напоминание о перенесенной боли.

— Удовлетворена? — спросил он.

— Однажды я видела такие же у раба, но никогда…

— Никогда у белого человека? А впрочем, милая Кэтрин, думаю, ты видела мало белых мужчин без одежды, прости. Я поклялся остаться беспристрастным. Но, кажется, с тобой не могу. Эти шрамы — подарок моего отца. У него была любовь к кнутам. Ты наверняка слышала, что таким образом он убил мою мать? Неумышленно, конечно, но все же убил.

— Ты не обязан давать объяснения, — торопливо произнесла она.

— Поскольку ты думаешь, что мы больше никогда не встретимся, разве что как случайные знакомые? Не будь так уверена.

— Что ты имеешь в виду?

— У меня есть теория… — медленно сказал он. — Но если она ошибочна, то лучше ее не озвучивать.

Хоть она и заверила его, что он не обязан пускаться в объяснения, но испытала разочарование, оттого что он не стал возвращаться к этой теме. К тому же ее злило, что он отказался отвечать на ее вопрос.

— Прошу прощения, месье, но, боюсь, мы не сможем встретиться даже как друзья, — спокойно произнесла она.

— Я согласен. Это неинтересно. У меня были самые лучшие намерения, но, если в будущем ты не склонна даже узнавать меня, вероятно, пришло время использовать мой самый главный шанс.

В его голосе звучали веселые нотки, но она и не подумала взглянуть ему в глаза, когда он подошел к ней.

— Ты такая скромная, милая Кэтрин. Сама обходительность и забота. И абсолютно не осознаешь, что свет камина просвечивает тонкую ткань твоего платья, а изгибы твоего теплого тела то и дело касаются меня. Этакая невинная искусительница и соблазнительная невинность.

— Прошу тебя… — сказала она, делая шаг назад. — Ты же не станешь? Не сейчас!

— Это так много значит. Сейчас! Неужели я о многом прошу — на память?

— По крайней мере, раньше ты не знал…

— Нет, не знал, — перебил он ее, улыбаясь и тем самым придавая ее словам совершенно другое значение.

«Теперь я знаю, что чувствует жертва леопарда», — промелькнула шальная мысль, когда она медленно отступала. Кэтрин вдруг ясно осознала этот зачарованный страх и странную слабость, схожую с пугающим желанием быть пойманной. Обнаружив это, она развернулась и бросилась бежать. Но прежде чем она успела сделать второй шаг, острая боль пронзила ее ступню; она качнулась, потеряв равновесие, и упала.

Наварро успел подхватить ее, скривившись от боли и задержав дыхание.

— Твои швы! — воскликнула она. — Они разойдутся.

— Нет, если ты успокоишься, — ответил он с едва заметной улыбкой. Затем положил ее на кровать и опустился рядом.

Она отвернулась от него и, согнув колено, стала осматривать ступню.

— Я думаю, здесь что-то…

Она наступила на одну из запонок из черного янтаря, отлетевшую от рубашки Наварро, когда он ее снимал. Острый край, удерживающий камень, вонзился в ее ступню, но когда Наварро его вытащил, на ней, к огорчению Кэтрин, даже не выступила кровь. Он поднял запонку, внимательно осмотрел ее и небрежно швырнул на стол, после чего большим пальцем принялся растирать ступню Кэтрин, успокаивая боль.

Кэтрин хотела было поблагодарить его, но сочла, что признательность была не тем чувством, которое она должна испытывать к человеку с такими намерениями. Впрочем, она задавалась вопросом, были ли у него подобные намерения, поскольку он вдруг отстранился от нее, закинув одну руку за голову, а другую прижал к повязке на боку.

Долгое время она внимательно наблюдала за ним. Он не двигался, и она спросила:

— С тобой все в порядке?

— Не уверен, — прошептал он.

— Значит, рана снова кровоточит.

Он не ответил, только убрал руку.

Кэтрин приподнялась на локте и склонилась над ним, проверяя плотность повязки и тщетно пытаясь обнаружить пятна свежей крови.

— Я не вижу… — начала она, но в тот же миг он привлек ее к себе, обхватил руками лицо, и она почувствовала жадное, торжествующее прикосновение его губ.

— Ты, моя сладкая Кэтрин, можешь вызвать у мужчины coup de foudre[35], — прошептал он ей на ухо.

— Отпусти меня, — прошипела она, — или покажется, что тебя в самом деле поразил удар молнии!

— Отпущу, если оставишь эти замашки монашки.

— Никогда! — выкрикнула она.

— Впрочем, мне все равно, — сказал он, слегка пожав плечами, — что ты отправишься домой в этой порванной одежде и отправишься ли вообще.

— Это шантаж, — сказала она, с трудом уклоняясь от его поцелуев, покрывающих ее шею.

Однако вместо того чтобы высвободиться, она оказалась лежащей на спине с нависшим над ней Наварро, а оборка ее сорочки задралась выше колен.

Наварро положил руку на ее бедро и стал медленно поднимать юбку.

— Думаю, ты права, — задумчиво согласился он.

За каймой густых ресниц она почти не видела его прищуренных глаз. Чувствуя, что он смеется, Кэтрин внимательно посмотрела на него и, скорее из-за недоверия, чем от оскорбления, прошептала:

— Как ты можешь?

— Легко, — ответил он, и в тот же миг свет исчез, так как его лицо склонилось к ней, а его рот накрыл ее губы.

За стенами закрытой спальни послышались приглушенные взволнованные голоса. Двое на кровати едва успели различить эти звуки, как дверь резко распахнулась и стукнулась о стену.

Стремительным шагом в спальню вошел Маркус с черной шелковой повязкой на руке. Его лицо выражало удивление, словно он ожидал, что дверь будет заперта.

Женская фигура в розово-сером платье показалась в дверном проеме. Подозрительный взгляд суровых черных глаз остановился на паре, лежавшей на кровати.

— Прелестно, — медленно произнесла она. — Осмелюсь предположить, что мы квиты, моя дорогая дочь?

Слуга с посеревшим лицом протиснулся следом за Ивонной Мэйфилд.

— Простите меня, Maître, — сказал он, поднимая дрожащие руки. — Я пытался их задержать, но они меня не слушали.

Наварро жестом велел слуге уйти, после чего не спеша сел, давая Кэтрин время поправить лиф платья и опустить нижнюю юбку. Он заговорил только после того, как за слугой закрылась дверь.

— Чем обязан столь почетному визиту?

Маркус обвел взглядом комнату, где все указывало на интимность их отношений, и скривил губы в насмешливой улыбке.

— Конечно, все очевидно, особенно теперь.

— Это был вопрос? — со скучающим видом спросил Наварро. — Неужели ты сомневаешься? Полагаю, тебя интересует, намного ли ты опоздал? Отвечаю: да, намного.

Кулаки второго мужчины сжались, и он шагнул к кровати, но остановился, услышав низкий гортанный смех.