Увлеченный вальсом, Санька успокоился и получил способность думать. Его мечты были всегда головокружительно смелы. Он уже рисовал в воображении картины каких-то несчастий, постигших эту красивую девушку, и себя в роли ее спасителя. Глядя на нее, он думал, что вот, наконец, то, о чем он мечтал.

Вальс кончился, начался другой, а Санька за все это время и слова не произнес. Его сковала необычная робость. Девушка заговорила первая:

— Я слыхала от подруг, что авиаторы веселые и разговорчивые, а вы удивительно молчаливы.

— Я? — испуганно переспросил Санька. — Я, да… то есть нет, но… — язык, обычно так хорошо повиновавшийся ему, на этот раз не мог связать и двух слов.

Так разговор и не получился.

После танцев Валентин и Всеволод с двух сторон взяли под руки ту, с которой танцевали по очереди, а Саньке Валентин сказал:

— Тебе, Саня, придется одному защищать девушку от всяких неожиданностей…

Саньке бы радоваться этому, а он испугался: теперь уж обязательно надо заговорить, а язык не слушается. Пошел провожать и все думал: ну как бы это разговор начать? И лишь на полпути догадался: надо же познакомиться! Остановившись, протянул девушке руку и выдавил хрипло:

— Саша…

Девушка пожала протянутую руку и сказала с улыбкой:

— Зоя.

И тут у Саньки развязался язык.

— Какое славное имя! Такое имя было у Космодемьянской.

— Мне очень приятно, что вы это заметили. Зоя Космодемьянская — моя любимая героиня. Мне очень хочется быть похожей на нее. — Она помолчала и заговорила вновь: — Теперь все идет к тому, что мои мечты сбудутся. Я жду ответ из военкомата. Раньше там меня не хотели слушать — мне немножко не хватало до восемнадцати, — а вчера исполнилось!

— О, поздравляю, Зоя! От всей души поздравляю! Правда, лучше бы вчера поздравить, но… мы только сегодня познакомились.

— Спасибо, Саша.

Тема разговора неожиданно оказалась исчерпанной, и они опять замолчали.

Ночь была теплая и тихая. Маленький городок уже спал, и лишь в редком окошечке мерцал огонек. Фонари на столбах не горели, да в этом и не было необходимости: на темном шелку ночного неба висела полная голубая луна. Вдоль задумчивых ночных улиц ровными рядами выстроились тополя. Едва слышно шелестели листья. В тени тополей шептала вода в арыках. Лунный луч, проникая сквозь зеленое кружево листвы, зажигал серебро на поверхности воды. За таинственной тенью живой изгороди белели стены небольших чистых домиков, окруженных фруктовыми деревьями, отягощенными спеющими плодами. Негромкие звуки, мелодичные, таинственные, печальные и веселые, далекие и близкие, наполняли эту удивительную ночь. Вот где-то далеко поет скрипка. Кто этот неизвестный музыкант? Может быть, бывалый фронтовик, получивший отпуск после ранения, решил смычком проверить чуткость загрубевших пальцев? Или тоскующий отец никак не уснет и, глядя на портрет сына, изливает наболевшую печаль? Вот всплеск воды, вот гудок паровоза, а вот, совсем рядом, шелест платья и стыдливый звук поцелуя…

Скосив глаза, Санька как зачарованный смотрит на свою спутницу и все ищет, ищет слова, которые следовало бы сказать ей. Лицо Зои то освещено луной, то попадает в тень. При луне оно кажется лицом ожившей скульптуры, в тени делается таинственно-загадочным.

«Почему же я молчу?! — возмущался Санька. — Вот провожу ее, расстанемся — и все. А разве я могу встретить на своем жизненном пути другую такую девушку? Да и как я могу откладывать? Вот уеду утром, начнутся полеты, а потом и на фронт. А пока кончится война, такую девушку полюбит кто-нибудь другой…»

— Вот и наша калитка, — сказала Зоя, останавливаясь и выжидающе глядя на Саньку.

— Неужели это ваша? — разочарованно спросил он.

— Что? Плохая калитка?

Оба засмеялись.

— Я бы хотел, чтобы эта калитка была как можно дальше. Сегодня такая чудная ночь! — И опять замолчал.

«Надо, надо сказать Зое все. И сейчас же, немедленно. Но как?» Во многих книгах и в кино говорят обычно вот эти три слова: «Я люблю вас!» Потом обнимают и целуют. Но это в книгах, а вот попробуй-ка на самом деле!

Зоя взглянула на часы и, протянув ему руку, сказала:

— Мне пора. Спасибо вам, Саша, что проводили меня.

— Зоя! — почти закричал Санька, вцепившись в ее руку.

— Вы хотите мне что-то сказать?

— Я… я… — и точно с высокого берега прыгнул: — Зоя, я люблю вас! — Он зажмурил глаза, а когда открыл их, то увидел, что она улыбается так же, как улыбалась, когда он приглашал ее на первый вальс. Глаза оставались серьезными, и в них Санька прочел немой укор. И того, что бывает вслед за признанием в книжках, не случилось. Он не обнял Зою и не поцеловал ее. Вместо этого пришлось выслушать небольшое нравоучение, из которого Санька понял только одно: Зоя, несмотря на свои восемнадцать лет, серьезнее его.

— Зачем вы это сказали, Саша? — спросила она, не освобождая своей руки из его руки. — Нам так было хорошо! Вы так мне понравились! В последнее время ребята все такие нескромные. Пойдут провожать и, не спрашивая желания девушки, берут ее под руку, потом лезут с поцелуями и говорят, что сейчас война, что неизвестно, что с нами будет завтра…

— Но, Зоя…

— He объясняйте, Саша. Вы хотите сказать, что они правы, что, уезжая в бой, вы хотите заручиться любовью девушки, которая вам понравилась и которую, кстати, вы даже не спросили, понравились ли ей вы. Вы понравились мне своей скромностью… Но я не могу поверить вам сразу и себе не могу поверить…

— Зоя! Но мне нужен лишь ваш ответ: будете ли вы ждать меня?

— И все это время вы своим признанием будете связаны с девушкой, которую видели несколько часов? А кто поручится, что вы, пробыв с другой, еще более приятной, не раскаетесь в своих словах и не нарушите их?

— Да провалиться мне на этом месте! Не может быть милее вас, Зоя!

— Саша, мы так мало виделись с вами… Я даже не уверена, смогу ли четко хранить в памяти ваш образ… Не обижайтесь на меня, Саша, но как же по-другому я могу вам ответить? Если у вас будет возможность перед отъездом на фронт хоть раз еще приехать в наш город, приезжайте… Мне так хочется настоящего счастья!.Уж слишком много пришлось увидеть и пережить. Возможно, поэтому я и говорю не совсем так, как бы надо для моих восемнадцати лет…

— Вы были там, Зоя? — спросил Санька, показав на запад.

— Да. Мы недавно с Дона.

— Одна или с родными?

— С отцом… — ответила Зоя тихо. Она опустила ресницы, и в них заблестела слеза.

Саньке стало стыдно за свои расспросы, и он некоторое время стоял в смущении. Но вот Зоя вновь улыбнулась и, потихоньку освобождая свою ладонь из Санькиной руки, сказала:

— Все, Саша. Теперь пора. Я встаю рано, мне утром на работу.

— Зоя, если можно, дайте ваш адрес. Я буду писать вам…

Записав адрес, Санька нежно накинул на ее плечи курточку, которую все это время нес в руках, пожал ей руку и в последний раз взглянул в милое лицо. Несколько раз он оглядывался и видел на мостике перед калиткой залитую лунным светом хрупкую фигурку девушки в поблескивавшей под луной кожаной куртке.

На вокзале уже собралось большинство курсантов. Всеволод и Валентин сразу же подошли к нему.

— Ну как, Саня, успех? — спросил Всеволод.

Санька безнадежно махнул рукой.

— Не везет мне, друзья. В свое время мне понравилась Клава, но оказалась замужней, и я пострадал, а сейчас… Сейчас еще хуже.

— Ну, не тяни! Ты объяснился?

— То-то и оно, что объяснился. Э, да что, ты, Сева, хоть бы стихи какие-нибудь мне подсказал. Из Лермонтова, что ли…

— Ну, кажется, тронулся, — констатировал Валентин. — А из Маяковского не желаешь?

— Давай из Маяковского…

— Тогда слушай, — Валентин принял позу и продекламировал: