Сам он уже гнал вкрутую восходящую спираль. Сережка увидел вспышки разрывов на крыльях, почувствовал царапины на щеке и, выполняя команду ведущего, рванул самолет в левый вираж. Трассы снарядов перестали летать над головой. Он обернулся и увидел, что за ним тянутся два «мессершмитта». Передний направил свое острое рыльце с точечками пушечных и пулеметных отверстий прямо на его кабину. «Это еще не страшно, это не страшно, — успокаивал себя Сережка. — Главное — не дать ему вынести упреждение!»

Но на «мессершмитте» сидел летчик поопытней Сережки, и в следующие секунды тот увидел, как самолет противника доворачивает свое зловещее рыльце куда-то вперед по направлению траектории виража. Показалось лягушачье брюшко его фюзеляжа. Сережка резко нажал педаль руля поворота и дернул ручку управления. Нос «мессершмитта» оделся мерцающим огненным венчиком стрельбы, но трасса прошла где-то сбоку Сережкиного самолета.

— Спокойно, Сережа, я его выбью! — услыхал он голос Усача. И потом: — Готово! Выходи на прямую, пристраивайся. Я у тебя справа.

Сергей осмотрелся, увидел «Лавочкина» с родным номером «6» на хвосте и пристроился к нему. «А что же с «мессером»?» Сзади никого не было, виднелся лишь белесый столб дыма, изогнутый крючком — с неба до земли.

Пошли на снижение. Под крылом угадывался аэродром — узкое, вытянутое вдоль лесного массива поле. Подошли к нему на бреющем. При заходе на посадку Сережка получил еще одно испытание. Он уже выпустил шасси и погасил скорость, когда услыхал команду, полную зловещего смысла: «Мессеры» на кругу!» Горючее на исходе, нет ни высоты, ни скорости. Положение критическое. Что-то очень неразборчивое прокричал по радио Борис. Потом уже более спокойно и даже торжествующе:

— «Сапсаны», садитесь спокойно, «мессеров» больше нет.

Едва Сережка зарулил после посадки на свое место, как выскочил из кабины и бросился разыскивать Бориса. А тот уже бежал навстречу.

— Боря, ну что там было?

— Я у тебя хотел спросить…

— Я, понимаешь, ничего… Вижу, Усач как даст очередь, а тот как загорится!

— Постой, это когда?

— Ну, когда «кобры»…

— «Кобры»? Вот паршивые! А я думал — немцы. Нас же и ругать теперь будут за панику.

— Будут. Давай закурим.

Руки у них дрожали, спички ломались.

— Сережка, а чего это щека у тебя поцарапана?

— Щека — что, ты погляди, какие дыры в плоскостях! Знаешь, какой мы бой вели?!

— А я… Как стали на посадку заходить, вижу впереди «мессеры». Я как дал очередь, так сразу на весь боекомплект. Они и удрали.

— А попал?

— Нет, где уж… Впрочем, не знаю, может быть, и попал. Ну да, попал. Один так завихлялся…

— Подыхать полетел, — услыхали они насмешливый голос Усача. — А ну, марш в землянку! Оба мокрые, а ветер холодный, еще простудитесь.

В землянке собрались все летчики. Командир полка вел разбор вылета. Против всяких ожиданий Бориса и Сережку не ругали. Наоборот, их поставили в пример. Лишь под конец командир полка мягко посоветовал: надо более четко давать команды по радио и лучше изучить силуэты самолетов, какие могут встретиться в воздухе.

— А то, — закончил командир, — если мы так каждый раз будем шарахаться от своих, то нам и воевать будет некогда.

После разбора Усач объяснил друзьям:

— Я сейчас узнавал на КП про эти «кобры». Там, оказывается, сидели «орлы» вроде вас, — оторвались от своих ведущих и к нам залезли в строй. Одним-то им страшно! Ну, а вы держались молодцами. Если и дальше так летать будете, скоро и к ордену представим.

— Ой, товарищ майор, — откровенно признался Сережка, — какие там ордена, мы же, как слепые котята, ничего не видим. Не знаю, как у Бориса, а у меня и до сих пор коленки дрожат.

— Да что уж там, — печально вздохнул Борис.

— Ну-ну, — майор ласково, как маленького, погладил Бориса по голове. — Вы, чай, думаете, только вам страшно? Важно преодолеть страх и сделать как надо. А нынче вы преодолели…

Дружно сели за домино. Борис наморщил лоб, словно что-то вспоминая:

— Чего-то я забыл? Ах да, по-моему, кто-то под стол не успел слазить?

Усач и Лагутин, кряхтя, на «встречных курсах» пролезли под столом. Потом с унылой добросовестностью объявили себя «козлами».

Убеленный сединами, начальник штаба, стоя у двери, с улыбкой наблюдал эту сцену. Он знал все подробности минувшего боя, представлял всю опасность, какой подвергались эти молодые летчики, знал, что с того момента не прошло и часа, а они… Они с явным наслаждением, с детским восторгом на лицах слушают, как майор и старший лейтенант объявляют себя «козлами», и, по всему видно, это событие целиком поглотило их внимание.

Что-то радостное и теплое заполнило сердце старика, и он поспешно вышел, чтобы из-за мужского самолюбия скрыть навернувшиеся на глаза слезы.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

1

После нескольких месяцев напряженной летной работы большая группа курсантов истребительного училища получила увольнение в городской отпуск. В числе увольняемых были Валентин, Санька, Всеволод, Валико и Кузьмич. Во второй половине дня они собрались на перроне железнодорожной станции. Пришел поезд — штук сорок красных вагонов и столько же цистерн. Свободных тормозных площадок сколько угодно. Сели. Через полтора часа поезд вышел на простор широкой долины и взорам молодых людей открылась панорама утопающего в зелени городка. Поезд остановился против разгрузочной платформы. И тотчас с грохотом открылись массивные двери вагонов, от платформ в двери склада легли деревянные сходни, и по ним засновали девушки-грузчицы. Увидав курсантов, они на ходу стали шутить с ними:

— Ребята! Вас тоже на склад привезли?

Курсанты с удовольствием отшучивались. Потом, поснимав гимнастерки, включились в работу.

Разгружали тюки с хлопком. Тюки были объемистые, и девушки, даже самые крепкие, не могли нести больше двух. Курсанты носили по четыре, а Валентин и Кузьмич даже по пять. Девушки продолжали шутить, но теперь в их шутках проскальзывали теплые нотки благодарности за неожиданную помощь. Вместо трех часов проработали меньше часа. Умылись под краном, надели гимнастерки и вместе с девчатами пошли в город. Но курсантов было больше, чем девчат, и трое — Валентин, Всеволод и Санька — отбились в сторону. На пути они прочитали афишу:

«Клуб железнодорожников. Новый художественный фильм «Она защищает Родину». После кино танцы».

Решили пойти. В очередь за билетами встал Санька. Когда он был уже у кассы, до его плеча дотронулась чья-то маленькая рука и девичий голос робко попросил:

— Товарищ военный, не возьмете ли для меня пару билетов…

Санька обернулся и увидел молоденькую девушку с большими серьезными глазами, с темными косами, уложенными на голове венцом. На ней была белая блузка, синяя юбка, на ногах — мягкие ичиги. Поверх блузки — легкая кожаная курточка с «молниями» на кармашках. Видимо, Санька слишком долго задержался взглядом на незнакомке, и она, строго сдвинув темные брови, уже собралась отойти. Санька поспешно выхватил из ее рук деньги и сунул в кассу со словами:

— Еще два.

При этом он так волновался, что забыл сказать, чтобы места были рядом с его местом.

Девушка поблагодарила Саньку и ушла. В зрительном зале Санька не садился на свое место до тех пор, пока не увидел девушку в кожаной куртке. Она села как раз позади Саньки. Было жарко, и девушка сняла куртку. Пышные, вздернутые до локтей, расшитые узором рукава обнажили смуглые маленькие руки… Ой, кто это толкнул его в бок? Ах, это Всеволод…

— Чего тебе? — недовольным шепотом спросил Санька.

— А то! Экран-то не за спиной, а прямо.

Сколько мог, он смотрел на экран, но чаще, забывая обо всем, оглядывался на девушку, оправдывая себя: «Посидишь год, не видя живой девчонки, так поневоле завертишься».

Картина кончилась. Молодежь раздвинула стулья, грянула музыка, и закружились пары. Санька, боясь, чтобы его кто-нибудь не опередил, кинулся к приглянувшейся девушке. Приглашая ее, он до того боялся отказа, что ноги дрожали. Девушка заметила его волнение и улыбнулась. В ее улыбке было сочувствие и поощрение. Положив курточку на стул и кивнув подруге, которую в этот момент приглашал Всеволод, девушка положила свою худенькую руку на плечо Саньке, и они закружились.