Чтобы накренить самолет влево или вправо или вывести из этих кренов, летчик пользуется специальными рулями, которые находятся на задней кромке крыльев. Когда летчик наклоняет штурвал, скажем, влево, то и самолет кренится влево, когда вправо, то и самолет наклоняется вправо. Такое соответствие движения штурвала движению самолета совпадает с инстинктивной реакцией летчика на управление.

Так вот: чтобы вывести машину из левого крена, Васюткин инстинктивно качнул штурвал вправо. Но самолет не только не выровнялся, а почему-то еще больше накренился влево. Васюткин еще энергичнее дал штурвал вправо и даже помог нажимом на правую педаль, но это только усугубило положение. Так как происходило все на отрыве самолета от земли, на высоте немногим более метра, самолет достал крылом до земли и перекувыркнулся…

Санитарная и дежурная техническая машины мгновенно двинулись с места, оглашая окрестности тревожными гудками. Толпой кинулись к месту аварии курсанты и инструкторы.

Перевернувшись дважды, самолет со зловещим хрустом рассыпался на части, и только оторвавшееся колесо продолжало катиться вдоль аэродрома.

Вдруг раздались единодушные ликующие возгласы: все увидели, как выкарабкался из-под обломков Вовочка. Он был почти невредим, только на лбу сильная ссадина. Его окружили.

— Хорошо, что привязан был на совесть, — виновато улыбаясь, заговорил Васюткин, — а то так бы и… Самолет жалко.

Командиры и техники тут же начали осматривать обломки самолета. Одного взгляда опытного человека оказалось достаточно для определения причины аварии: на самолете странным образом были перепутаны тяги от штурвала к элеронам, и элероны оказывали обратное действие. Кто их перепутал?

Механика самолета сейчас же взяли под стражу, техника звена Бережко наказали в дисциплинарном порядке. Васюткин исписал гору бумаги на объяснительные записки. На собраниях, совещаниях и заседаниях дело разбирали со всеми подробностями. Полеты прекратили.

Механик категорически отрицал свою вину и вел себя как человек действительно невиновный. Дело запутывалось.

А фронт требовал летчиков. Через два дня полеты были, возобновлены. Механики и летчики теперь по нескольку раз и самым тщательным образом осматривали машины перед каждым вылетом. Хмурые и злые механики целыми днями возились у самолетов. Всем было ясно, что враг скрывается в их среде. Бережко ходил вдоль стоянки, и ноздри его раздувались от бессильного гнева. Баринский не отлучался от своего мотора. Он рассадил в кровь руки, но не обращал на это никакого внимания. Ругался страшными словами:

— Поймали бы такую сволочь на фронте, головой бы под винт сунули, чтобы мозги разлетелись.

Баринский в последнее время нравился технику Бережко. Расставшись с каптеркой, он вернулся в родную стихию. Работал с засученными рукавами. Управившись со своим мотором, обычно шел помогать товарищам. Вот только после аварии Васюткина, когда Бережко послал его помочь механику соседнего самолета, Баринский пошел неохотно. Бережко спросил:

— Ты что такой кислый? Может быть, у тебя есть своя работа? Тогда так и скажи.

— Нет, товарищ стартех, не то.

— А что?

— Да знаете ли, просто страшновато после такого дела в чужих моторах копаться. Ведь человек не бог. Чего-нибудь недосмотрел, а там, что случись, может, виноват хозяин, а с меня спросят.

— А ведь верно, — согласился Бережко. — Надо избегать коллективных работ. А то, например, на самолете Васюткина как раз перед аварией меняли плоскости, и кто только там не работал! Ладно, иди к своему самолету и, если делать нечего, «загорай».

Но как ни следили командиры за подготовкой самолетов, вскоре вышло новое происшествие, и полеты пришлось прекратить на несколько дней. Механики и летчики обратили внимание на заметное понижение мощности моторов. В чем дело?

Бережко рвал и метал. Приворачивая воздушный винт самолета, он ругался:

— Компрессия, как у старой кобылы в животе! Недавно все цилиндры поменяли, клапана попритерли, а тяга слабая. В чем дело?!

Но на этот вопрос никто не мог ответить.

На выдержку сняли пару цилиндров. Во внутренней их части обнаружились задиры. Проверили масляные фильтры. В них оказался посторонний налет. Проверили масло, и в нем обнаружили примесь наждачного порошка…

Баринский опять говорил:

— У нас бы на фронте за такие вещи…

— «У нас на фронте, у нас на фронте…» — передразнил его сосед. — А у нас в тылу такого гада-вредителя я бы заставил сожрать все авиационное масло, какое он испортил. Вот погоди, мы разоблачим этого негодяя!

Масло со всех самолетов слили, маслосистему промыли, попорченные детали заменили. На складе были проверены все емкости с маслом, и испорченное отправлено на перегонку.

Короче говоря, была проделана огромная работа. В дисциплинарном порядке пострадали многие специалисты и командиры, которые были виноваты в том, что недосмотрели, не проконтролировали.

3

Капитан Джаниев стал в школе частым гостем. Занявшись делами, связанными с последними диверсиями, он все-таки нашел время, чтобы дать начальнику политотдела хороший материал для доклада о повышении бдительности. Доклад был прочитан несколько раз перед разными аудиториями, в частности перед вольнонаемными работниками школы. Среди них была и Клавочка Лагутина. Слушая начальника политотдела, она краснела, моргала, кусала губки, и если бы она сидела не на последнем ряду, то докладчик обязательно бы заметил ее волнение.

Клавочка вспоминала свою болтовню у Фаины. «Вино — союзник шпиона. Пьяный человек болтлив. Шпионы любят знакомства с военными людьми или с людьми, связанными с военной службой». Клавочке эти слова докладчика не давали покоя. «Шпионы рады всякому грехопадению советского человека, — продолжал докладчик. — Человек, погрязший в пьянке, потерявший уважение друзей, становится менее принципиальным в вопросах совести и служебного долга…»

«Все, все очень верно!» — думала с горечью Клавочка. У нее из головы не шли эти Янковские. Вдруг они шпионы? А Клавочка не только сама ведет с ними дружбу, а еще и Баринского к ним направила. Он уже был у них несколько раз. Надо его как-то предупредить. А как? Вдруг ее подозрения напрасны? Разве можно кого-то предупреждать о том, что еще не выяснено и не доказано. Но она, она-то какая дура!

Баринскому она все же решила высказать свои сомнения. Тот выслушал ее весьма серьезно и сказал:

— Мне они тоже не особенно нравятся, и я перестал бывать в этом доме. Да сейчас, говоря откровенно, и не до гулянок. Вы видите, что творится в школе: обнюхивают каждый болт.

— Ну и времена… — вздохнула Клавочка.

Сама она твердо решила не бывать больше у Янковских. Но, кроме как Баринскому, никому больше своих подозрений не высказала… Отчасти из больших сомнений (еще на смех подымут!), отчасти из-за впечатления, которое осталось от случайной встречи с Фаиной после разговора с Баринским.

Фаина увидела Клавочку при возвращении с работы и, подойдя к ней, поделилась своими печалями и заботами. Оказывается, всякие пирушки у них в доме давно уже прекратились. Они оба с дядей стали глубже понимать трудности обстановки и решили все силы отдавать работе. Выслушав Фаину, Клавочка в душе даже пожалела, что поторопилась сообщить Баринскому столь неприятные намеки на Янковских.

4

— И надо же было в такой неудачный момент попасть в летную смену! — сетовал Санька. — Не успели сделать по ознакомительному полету, как аэродром безбожно раскис

— Кончай свои причитания, — остановил его Валентин. — Радуйся, что хоть противная зима кончилась и мы избавлены от «прелестей» караульной службы.

— И то верно, — согласился Санька.

Они замолчали. Работу возглавлял механик самолета Перепелкин, худощавый, подвижной паренек с задорным кудрявым чубиком, с кирпичным от загара лицом и с жилистыми трудовыми руками. Он славился тем, что в работе обходился тремя инструментами: плоскогубцами, отверткой и молотком. В условиях военного времени это считалось особенно ценным. „