Есть одна, в общем похожая на эту. Вся её поверхность — океан глубиной в тысячи миль. Его воды настолько пропитаны жизнью, что похожи на бульон. Это мир беспрерывного взаимного пожирания, мир чудовищных паразитов, — там их несколько порядков, одни паразитируют на других… Там есть и разум, хотя там он может лишь страдать… И жизнь бывает разной — вы видели здесь разумные машины, образующие свою «технобиоту». В других не-планетах тоже есть такие. Когда Мэйат ушли, они бросили свои творения на произвол судьбы. Те продолжали эволюционировать во мраке чудовищных конструкций, погруженных в тишину и холод — миллиард лет, без контроля и цели. Некоторые из этих творений были живыми, некоторые — нет. Впрочем, это неверно. Жизнь — всегда жизнь, независимо от материала. Но есть и такие, неживые, которые развились в условиях, смертельных для любого живого существа. И в одном из их миров родилось то, что однажды принесет смерть Вселенной…

Он замолчал, наблюдая за реакцией слушателей. Они не казались испуганными, скорее любопытными — словно дети, которым рассказывают страшную историю. Но сам Вэру боялся совершенно иного. Он знал, что Файау никогда не оставит его в покое — их судьбы сплелись слишком крепко. Он отбросил эти мысли и встряхнул волосами.

— Это Последняя Форма, гхатра. Она возникла очень далеко отсюда, в одной из не-планет. Никто, правда, не знает, откуда она взялась на самом деле — это было очень давно, ещё до Мэйат, во времена Первых, Тэйариин. Гхатра — не хищник. Она — абсолютный автотроф. Она аннигилирует материю — в любом виде — и таким путем получает энергию для размножения. Побочным продуктом её жизнедеятельности является смертельное гамма-излучение.

— Но разве это возможно? — удивилась Хьютай. — Ведь для аннигиляции вещества нужна сингулярность или магнитные монополи. Или… Эвергет.

— Гхатра умеет управлять квантовыми процессами. Ты знаешь, что такое туннелирование? С помощью квантового туннелирования протон может превратиться в позитрон и два мезона, которые тут же распадутся. Достаточно составляющим его кваркам сблизиться на критическое расстояние… В естественных условиях такой процесс почти невероятен. Но гхатра подчинила себе вероятности. И это случилось давно… семь миллиардов лет назад. Чем она стала сейчас — я не знаю. Файау уже сражалась с ней во время Дикой Охоты, но победу одержала не она.

— Скорость ядерных превращений настолько выше скорости биохимических реакций, — возразила Хьютай, — что эволюция гхатры должна быть молниеносной. Сейчас она должна обитать уже повсюду. А я, знаешь, не замечаю тут ничего особенно жуткого.

— Вселенная безжалостна к жизни. К любой жизни. Даже к такой. И у гхатры есть враги, способные остановить её. Но не уничтожить. Они приходят и уходят… а гхатра остается. Сейчас у неё почти не осталось противников. И даже это, — он показал на Сверх-Эвергет, — лишь пища для Последней Формы. Мы все — уже пройденный этап. По сравнению с её возможностями наши — практически ничто. И чем бы мы ни стали, чем бы ни стала Файау — она будет лишь второй… в самом лучшем случае.

Стало очень тихо.

— Признаюсь, мне страшно, — сказал Айэт. — Так страшно мне было лишь раз, еще в детстве, когда я впервые увидел Зеркало Тени.

— Неужели это правда? — спросила Ювана через минуту.

— Увы да.

— И Файау ничего не знает об гхатре?

— Файа — нет. А машины… Они заселили многие не-планеты, оставшиеся от Мэйат и иных, еще более древних сверхрас. Сейчас они уже больше их наследники, чем наши. Произошел синтез… но нам это невозможно представить. Мы пока — всего лишь живые, хрупкие существа, и должны думать лишь над тем, что нам по силам.

— А что нам по силам? — спокойно спросил Айэт.

— О, очень многое. Мы можем восстановить Линзу, сделать ее даже лучше, чем она была при Мэйат. А вот что делать с ее жителями? С файа? Их нужно исцелить, вернуть им знания, вновь сделать теми, кем они были когда-то. Это очень трудно, но… более возвышенно? Не знаю. После того, что я узнал о Последней Форме, я решил, что все мы должны… объединиться. Это — единственное, что нам остается.

— Не очень весело, — Хьютай задумалась. — Но тут есть корабль наших общих предков, — она покосилась на Айэта. — Мы сможем переписать матрицы и банки данных «Увайа» на «Товию»?

— Наверно. Но эта работа для машин, не для нас. Я тоже хотел бы узнать больше о наших предках. Мне кажется, что ключ ко всем нашим бедам таиться там.

— Мы сможем посетить наш родной мир, родину всех файа, — Хьютай улыбнулась. — И мы сможем… у нас есть матрицы, и мы сможем… создать там…

— Еще одну Файау, только нашу?

Вэру задумался.

— Не знаю. Наверно. Но этот день — решающий день для всех нас — этот день закончился.

Они ещё долго сидели на нижнем уступе пирамиды, любуясь величественным, подавляющим видом. За их спинами висело неизменное спокойствие вечного полудня, но Вэру казалось, что наступил вечер, хотя времени здесь не было — того времени, которое отмечает бесконечная череда закатов и восходов. Здесь был лишь вечный свет и вечное движение. Но прошло уже много часов, они все устали. Тихий, спокойный разговор незаметно иссяк. Анмай бездумно подпер кулаками отяжелевшую голову.

— Пора спать, — вставая и потягиваясь сказал он.

— Мы вернемся на «Товию»? — спросила Хьютай.

— Не сейчас. Это самое удобное место, я знаю, но… там умерли мои собратья… я не привык спать в таких местах. Можно вернуться на «Увайа», или переночевать здесь, — он показал на круглый корабль. — Мне тут спокойнее. Знаете, после этого слияния вся Линза кажется мне домом…

— А мне не кажется, — Хьютай нахмурилась. — Эти летающие штуки… они били «Товию» так, что чуть души из нас не вытрясли.

Анмай улыбнулся, затем на миг прикрыл глаза. Через секунду воздух всколыхнулся и очертания далеких машин, плавающих в синеватом энергетическом мареве, размылись в пелене силового поля.

— Так лучше?

Хьютай кивнула, затем Анмай взял её за руку и как ребенка провел внутрь корабля. Они не стали закрывать его люк и длинная полоса золотого света протянулась по тускло блестевшей древней стали.

Внутри корабль выглядел весьма уютно, но спать в нем было жутковато. Простояв двенадцать тысяч лет в ангаре мертвого звездолета, он не внушал никакого доверия. Анмай поймал себя на том, что невольно оглядывается в поисках затаившихся врагов. Он усмехнулся, встряхнул волосами и поднялся в салон — это просторное граненое помещение показалось ему наиболее удобным. Его серые светящиеся стены обрамляли зеркальную черноту погашенных экранов. Хьютай догадалась захватить запас давно забытого им молока, ветчины и хлеба, и нормальная еда сразу подняла его настроение. Анмай подумал, что на «Товии» хорошие восстановители пищи, и вообще, там гораздо лучше…

Впрочем, едва он увидел, как Хьютай потягивается с особенной грацией, искоса глядя на него, в его голове не осталось больше никаких иных мыслей. Одежда соскользнула с его плеч. Их губы и тела соединились, развеяв окончательно тоску долгой разлуки.

Оставшейся в одиночестве паре тоже стало неуютно. Все вокруг было холодным и чужим. Айэт отправился искать Вэру, но замер, едва приоткрыв дверь салона. Ювана хотела спросить его, но, заглянув в неё, замерла тоже. Они знали, что не должны на это смотреть, но не могли отвести глаз — настолько красивы были Анмай и Хьютай, их нагие тела, слившиеся в чувственной ярости…

Ладонь Айэта легла на грудь Юваны, но девушка не шевелилась. Ей вдруг страстно захотелось так же стать с ним одним целым. Опомнившись, она потянула безмолвного юношу за руку в маленькую полутемную каюту, которую избрала своим домом. Там они слились в своё восхитительное единство, и вскоре погрузились в мирный, как у детей, сон, прижавшись щека к щеке и беззвучно дыша.