Испуг промелькнул в глазах Домиций, но она овладела собою.

— Красота! Красота! — презрительно прошептала императрица.

Она быстро наклонилась и будто в порыве глубокого чувства горячо поцеловала голову мужа — в самую плешь. Домициан понял, что ласка жены была насмешкой, но ничего не сказал.

— Ну что тебе за охота вечно толковать об этом несчастном плясуне? — залепетала она. — Не смей больше произносить его имени! Парисом можно любоваться на сцене; его позы, прыжки искусны: он талантливый танцор. Но разве можно полюбить плясуна?

Присев на край постели, Домиция ласкала мужа. Положив голову к ней на грудь, император позволил красавице проводить крошечной ручкой по своим морщинистым щекам. Едва только Домициан с шутливой серьезностью начинал говорить о своих немолодых летах, как императрица зажимала ему поцелуями рот, говоря, что он стыдит ее, как будто она какая-нибудь греческая цветочница или плясунья.

Наконец император задремал на груди Домиций. Тогда ее губы полураскрылись, как будто она изнемогала от страдания, и на прекрасных глазах, устремленных в окно, показались слезы.

Антоний, притворяясь спящим, исподтишка внимательно следил за каждым движением Домиций.

Неожиданно император очнулся. Повернув голову к свету, он сказал небрежно-высокомерным тоном:

— Однако ты прекрасно сыграла свою роль!

— Какую роль? — тревожно переспросила Домиция.

— Неужели ты думаешь, что я поверю женскому лукавству?

— Но, милый друг… — начала Домиция.

— Прошу тебя, замолчи! — презрительно скривился император. — Ты видишь, я не сержусь; ты меня позабавила. Наконец это все равно — искренни ли твои речи, или нет. Ты прекрасна, и лицемерие в моих глазах не отнимает у тебя красоты.

Смущенная и обиженная, императрица начала оправдываться, но Домициан сердито остановил ее.

— Не раздражай меня! — с гневом воскликнул он. — Помни: я всех вас вижу насквозь.

Он запнулся, вздохнул и добавил вкрадчивым шепотом:

— Сколько в тебе женственной прелести, Домиция! Какие роскошные плечи, какой стройный стан, какое очаровательное, невинное личико! Нет, с моей стороны, было бы несправедливо оскорбить тебя недоверием, не так ли? Такому прелестному созданию поверил бы даже бог клеветы и обмана…

Отвратительный смех прервал эти слова; уничтоженная царица не знала, что сказать.

Несколько часов спустя карлик Антоний пробрался в спальню Домиций, где долго сидел, притаившись за балдахином кровати, пока не пришла царица. Услыхав ее рыдания, карлик вышел из засады. Молодая женщина лежала ничком на подушках, как будто стараясь ничего не видеть вокруг себя. Ее стройное тело вздрагивало от истерического плача. Заметив это, — карлик нарочно опрокинул небольшую скамеечку. Царица с легким криком вскочила с постели, испуганно глядя на непрошеного посетителя.

Через некоторое время Антоний вышел из спальни.

Разговор с Домицией привел его в самое приятное настроение.

III

Красноватый отблеск утренней зари, показавшись из-за Эсквилинского холма, проник в закопченный шинок Субурры, освещая грубо сколоченный деревянный стол, залитый вином и соком жареного мяса.

Среди остатков вечернего пира покоились головы крепко спавших юношей, которые так и остались на своих местах. Они будто продолжали застольную беседу, стараясь превзойти друг друга громким храпом на разные лады. Едва только один из них затихал, другие усерднее прежнего продолжали прерванный концерт. Эти резкие звуки не могли разбудить молодой женщины, крепко заснувшей на полу с кубком в руке. Растрепанный венок спускался на ее румяное лицо.

Огонь светильника тускло озарял окружающие предметы: опорожненный сосуд для смеси вина с водою, опрокинутые стулья, устричные раковины, растоптанные розы. Голубоватое пламя колебалось от легкого утреннего ветерка, который проникал сквозь открытую кровлю здания. Прохладная струя воздуха шевелила черные кудри юношей.

Глубокая тишина царствовала еще в таверне, хозяин и слуги спали, но со двора доносился уже голос петуха. На карниз кровли вспорхнул воробей. Заглянув в комнату, он опустился на уставленный кушаньями стол и начал клевать виноград, поводя во все стороны подвижною головкой и тихо чирикая. Оставив корзину с фруктами, птичка принялась за раскрошенный хлеб. Ее щебетание привлекло на крышу других воробьев, но они не решались последовать примеру смельчака; тот же, расхрабрившись, вспорхнул на край недопитого кубка, который тотчас опрокинулся. Воробей испуганно чирикнул, замахал крыльями и поспешил улететь.

Деревянный сосуд, скатившись со стола, попал в голову женщины, заснувшей на полу. Она схватилась рукой за ушибленный висок и пробормотала впросонках, не поднимая отяжелевших век:

— Это что? Оставь свои шутки, Парис!

Девушка собиралась снова заснуть, но, почувствовав холодную струю пролитого вина, вздрогнула и открыла глаза. Ругательство сорвалось с ее хорошеньких губок; не довольствуясь этим, она толкнула ногой одного из юношей, сидевшего к ней ближе других. Тот поднял голову и, тяжело переводя дух, уставился бессмысленным взглядом в стоявшую перед ним корзинку с плодами, очевидно, не понимая, что с ним происходит.

На противоположной стене комнаты виднелось маленькое завешенное окно. Чья-то невидимая рука отдернула занавеску и за проволочной решеткой показалось сначала старообразное лицо карлика, а потом лицо красивой женщины. Она окинула внимательным взглядом внутренность комнаты и наклонилась к своему спутнику, который осторожно поднимал оконную раму.

— Ты уверен, что это он? — прошептала женщина, положив руку на плечо горбуна. — Мне трудно узнать его в полусвете.

— Да, да, это Парис, — отвечал с подавленным смехом карлик. — Полюбуйся на него, госпожа.

— Не говори так громко, бессовестный! — остановила его красавица. — Парис может услышать.

Однако усталый артист не обратил внимания на шепот. Он все еще бессознательно смотрел перед собою, сжимая руками виски, в которых стучала невыносимая боль. Зевнув, молодой человек наконец очнулся. Он обвел глазами комнату, и на лице появилась усмешка. Однако усталость брала свое. Парис снова опустил голову на сложенные руки.

Женщина, смотревшая из окна, вынула записку, сорвала с руки золотой браслет в виде змеи, вложила между его звеньями исписанный листок бумаги и бросила массивное запястье в сторону Париса. Браслет слегка задел актера и прицепился к складкам его одежды.

— Ты поступила неосторожно, — заметил карлик, — на запястье вырезан твой вензель!

Оконная рама опустилась, и посетители исчезли.

Между тем утренняя прохлада все же заставила Париса очнуться.

Юноша потянулся, взглянул на небо, обвел глазами захмелевших товарищей и покачал головой.

Беспорядок в комнате и женщина, спавшая на полу, напомнили Парису подробности вчерашней оргии. Он с отвращением посмотрел на храпевших кутил, знатных юношей Рима и на хмельную гетеру. Парис поспешил незаметно выйти. Он столкнулся у наружной двери с хозяином; трактирщик, встревоженный, приказывал одному из рабов вооружиться на всякий случай толстой дубиной и зорко следить за целостью хозяйского добра.

Оставив буйных товарищей, актер медленно шел по безлюдным улицам. После продолжительной ходьбы юноша достиг наконец форума; здесь, когда он хотел плотнее закутаться в плащ, ему попалось под руку золотое запястье, прицепившееся к складкам его одежды.

— Опять! — с неудовольствием прошептал Парис и, пробежав глазами записку, вложенную между звеньями браслета, изорвал ее на мелкие клочки. Запястье молодой человек решил бросить в Тибр — на внутренней стороне браслета был вырезан вензель императрицы: такой залог любви мог стоить жизни избраннику Домиций.

Эта находка еще сильнее расстроила Париса. Погрузившись в невеселые думы, он, впрочем, скоро забыл и о письме, и о подарке. Возле овощного рынка ему бросилась в глаза статуя на площадке возле театра Марцелла.