Джулиан посылает мне многозначительный взгляд и поднимает бокал выше, затем начинает отрепетированную речь.

Женщина слева от него, Бетани, с восхищением и благоговением наблюдает за женихом. Я практически уверен, что она и понятия не имеет о его поздних ночных делах в клубе... его прошлом... и она, вероятно, счастлива в своем блаженном неведении.

Я салютую счастливой парочке и выпиваю залпом, добивая остаток бурбона за один глоток. Я не могу ненавидеть ублюдка. Злиться на него. Завидовать его простому образу жизни. Презирать за его беззаботность... Да. Но ненавидеть своего брата? Нет, я не могу ненавидеть часть себя. Мы оба виноваты в том, что любили одну женщину и причинили ей боль. Мы оба виноваты в том, что сломали ее. Но лишь один из нас взвалил на себя ношу разгребать все дерьмо. Вот почему я несу весь этот груз, и он позволяет мне.

Поставив бокал на поднос проходящего мимо официанта, я разворачиваюсь, чтобы уйти, но Джефферсон ловит меня за руку.

- Ты уходишь? - спрашивает он. - Вечеринка только началась.

Я оглядываюсь, всматриваясь в лица, которых не знаю. Знакомые моего брата со времени его переезда сюда, друзья невесты. Некоторые лица я узнал -  члены «Логова», погрязшие в развратной ночной жизни и скрывающиеся за маской благородства днем. Они хранят секреты моего брата, потому что он хранит их. У нас у всех есть секреты. Но я предпочитаю не играть по этому сценарию. Я тот, кто я есть. Мой стыд принадлежит мне. И я не принадлежу этому месту.

- Передавай мои наилучшие пожелания подружке невесты, - обращаюсь я к Джефферсону и похлопываю его по плечу, прежде чем ухожу и пробираюсь сквозь толпу к черному выходу.

Как только меня накрывает сладость нахождения в открытом пространстве, напряжение от клаустрофобии ослабляет свою хватку, я достаю телефон и открываю мессенджер. Одно новое сообщение. От Сэди. Сердце замирает в груди. Она четко дала понять, что я не должен контактировать с ней. И не должен видеться с ней. До тех пор, пока она не освободится от дел в департаменте. Я даже мельком не видел ее, не говоря уже о большем, с тех пор как она оставила меня одного в моей квартире. Всего неделя, но мне она казалось чертовым столетием.

Лишь раз попробовав ее, моя потребность только усилилась, а дни, минуты, секунды вдали от нее были чистым адом.

Я ослушался ее приказа и отправил сообщение на ее новый номер, требуя встречи сегодня вечером. Я приму свое наказание, чтобы она ни придумала, при условии, что оно будет исходить непосредственно от моей богини. Я устал ждать, сам дьявол не сможет удержать меня от нее еще на один день.

Поэтому, когда я читаю ее сообщение, - «Хорошо, сегодня…» – мое тело пронзает мощная дрожь.

Сегодня. Возвращая в карман телефон, я покидаю дом брата и направляюсь к своему пикапу, мой разум наполняется похотливыми мыслями о Сэди. Ее упругое и гибкое тело изогнуто в прекрасных, соблазнительных позах. Черты ее лица изысканно напряжены, ее зеленые глаза смотрят только на меня. Она была идеальна в тот момент. Моя. Мы разделили лишь один момент, но он был наш. И это был лишь фундамент, по которому мы будем пробираться сквозь ее сомнения.

Может зря я поддался ей, давая время заниматься своими извращенными теориями. Она проигнорировала косвенные улики и указала на меня, как на настоящего убийцу. Любой другой мужчина обиделся бы, позволил, вероятно, этим неоспоримым доказательствам стать причиной разрыва отношений, но мы не такие, как большинство людей.

Когда ты смотришь страху прямо в глаза, когда ты знаешь на вкус горечь отчаяния, ты больше не живешь в ярком суетном мире. Наши отношения строятся на другом уровне правил и доверия. Мы не действуем вслепую -  мы ищем это. Жаждем этого. И я никогда не желал ничего и никого так сильно, как я жажду Сэди прямо сейчас. Мне нужно, чтобы моя богиня освободила меня.

Не одна

СЭДИ

Когда мне было пять лет, я помню, как мама втирала пахучую травяную мазь в мою обожженную кожу. Я хотела уложить волосы, как у нее, но схватилась не за тот конец щипцов для завивки. Это была глупая ошибка, но я никогда о ней не забывала. Я помню боль, слезы, помню, как умоляла ее остановиться - мне легче было вытерпеть боль от ожога, чем терпеть эту мазь. Она меня не ругала, мама всегда была мудра, она лишь сжала мою ладонь, а затем обмотала руки и пальцы чистым бинтом.

Всю следующую неделю она меняла мне повязки и каждый день обрабатывала рану едкой смесью из трав, которая уменьшала боль и ускоряла процесс заживления раны.

У моей мамы было множество народных средств, над которыми я смеялась, как и любой ребенок в моем возрасте, но только не после моего похищения. Те раны, что не могли вылечить врачи, продолжала пытаться вылечить моя мать. И хотя шрамы никогда полностью не исчезнут, я знаю, что без усилий моей матери они бы выглядели намного хуже.

В воздухе разливается резкий аромат масла шалфея, пока я втираю средство в обветренную кожу маминых рук.

- Я встретила кое-кого, - говорю я, надеясь, что мой голос звучит достаточно ясно и уверенно. – Он… хороший.

Кусая губы, я пытаюсь придумать, как описать Колтона женщине, которая привела меня в этот мир.

Темный. Таинственный. Красивый… подозреваемый в деле о серийном убийце.

Только описание Колтона может состоять из клише и ужасающих фактов в одном предложении. И честно говоря, меня очень беспокоит, что я не могу его понять. Конечно, как специалист по составлению досье, и с достаточным количеством информации я бы смогла составить профиль его жизни, его психики и его личности. А я могу составлять очень красочные и точные характеристики человеческой личности. Но как женщина…он ускользает от меня. Я знаю, что желаю от него. Знаю, что влечет меня к нему. Я осознала свои самые основные плотские потребности…, и я чувствую глубокую тоску от того, что он перевернул мою душу.

Но я не понимаю, что притягивает меня к нему: чувства, или это моя темная сторона тянется к нему? Я настолько поглощена им, что не способна осознать, несоответствие между нами. Как может кто-то столь прямолинейный и волнующий задеть самые глубинные струны моей души, и это ощущается таким…правильным?

- Еще…

Я моргнула, фокусируясь на своей маме.

- Мама? Что «еще»?

Она редко говорит больше чем односложные предложения, добавляя жесты, чтобы более ясно объяснить, чего она хочет и в чем нуждается. Болезнь Альцгеймера - жестокий недуг. Она превращает людей, которых вы любите, в далеких для вас незнакомцев. К тому времени, когда я приняла окончательное решение переехать сюда навсегда, чтобы быть ближе к ней, она уже забыла меня. И никакое количество посещений не исправит это.

Она кивает пару раз, тонкий пучок седых волос колышется в такт движениям головы.

- Еще, - повторяет она.

- Еще о Колтоне? Ты хочешь, чтобы я рассказала тебе больше о мужчине в моей жизни?

Она кивает, вздыхает, и ее потрескавшихся губ касается слабая улыбка. Я стараюсь изо всех сил, чтобы моя ответная улыбка давала ей надежду на то, что моя жизнь прекрасна. Нормальна. Я обычная двадцатишестилетняя женщина, у которой есть новый парень и неплохая карьера. 

Уже совсем скоро она не сможет вспомнить подробности нашего разговора, но сейчас я ее дочь, и я не хочу упустить этот момент.

- Ладно, - говорю я, капая еще капельку шалфеевого масла на ладонь.

Я массирую ей шею, позволяя ароматерапии творить свою собственную магию.

- Он раскрывает меня. Может быть, не в традиционном смысле этого слова… но он способен заглянуть под мои щиты и увидеть ту девушку, которой я когда-то была, и ту женщину, которой я хотела бы стать. Он видит только самое лучшее во мне, не ту маску, которую я показываю всему миру, а настоящую меня. И для него я красивая.

Слова соскальзывают с моих губ прежде, чем я успеваю остановить их, мои руки замирают. Все мое существо замирает, я словно немею. Я не произносила это слово с тех пор, как мне было шестнадцать. И это не просто неосторожный ляп. Этот глубокий момент свободы пугает меня больше, чем само слово.