Подошел Эрни и отобрал у нее трубку.

— Привет, Стив!

— Послушай, Эрни, у меня неприятности. Мать Линды нуждается в операции. Извини, что я этим тебя беспокою, но я должен как-то помочь ей. Скажи, ты не мог бы дать мне взаймы пятнадцать Тысяч?

Секунду он молчал.

— Ты хочешь сказать, они нужны тебе для… — Он не докончил фразу, спохватившись, что Марта слушает.

— Да, нужны. Можно было бы оформить в виде ипотеки на дом, Эрни.

Снова наступила короткая пауза.

— Что, если нам поговорить об этом завтра, Стив? Я буду ждать тебя утром в четверть десятого в офисе.

— Хорошо. Но мне хотелось бы иметь представление, можно на это рассчитывать или нет.

— Завтра будет видно. Сумма, которую ты назвал, вряд ли реальна. Но ничего, мы все обсудим. Мне очень жаль, что матери Линды нужна операция.

— Спасибо за сочувствие.

— Значит, завтра увидимся, да?

— Конечно. До свидания, Эрни. — Я положил трубку.

Было слышно, как машина Линды въезжает в гараж.

Я включил настольную лампу, допил виски и стал ждать.

Внизу открылась, а потом захлопнулась дверь. Она даже не потрудилась окликнуть меня и сразу поднялась наверх. Над самой головой я услышал стук ее каблучков, когда она шла в ванную. После недолгой тишины послышался шум спускаемой воды. Я сидел и ждал. Зазвонил телефон. Хотя аппарат стоял у меня под рукой, я не притронулся к нему.

Я слышал, как Линда сняла трубку в нашей спальне. До меня доносилась ее болтовня.

Она вышла на лестницу и крикнула:

— Стив, это Фрэнк, он хотел поговорить с тобой.

Я взял трубку.

— Привет, Фрэнк.

— Привет. Может, придете к нам минут через двадцать? — произнес глубокий баритон Фрэнка Латимера. Я спрашивал себя, ворует ли его жена в универмаге. — Сэлли купила креветок. Мы ждем еще Джека, Сюзи, Мерилла и Мейбл. Ну как, придете?

В кабинет вошла Линда.

— Спасибо, но сегодня нет… никак не можем, — ответил я. — Я, кажется, простудился и хочу пораньше лечь.

Я выслушал его соболезнования и попрощался.

— Какая еще простуда? — Линда сердито смотрела на меня. — Послушай, что за ерунду ты говоришь? И к тому же у нас в доме совершенно нечего есть! Сейчас же позвони ему и скажи, что мы передумали и придем.

— Нам не повредит разок попоститься. Садись, мне надо с тобой поговорить.

— Если тебе не хочется, так я пойду одна! — Она подошла к письменному столу и потянулась к телефону.

Я вынул из ящика флакон с духами и поставил его на стол перед Линдой.

Глава 2

К сожалению, часто случается так, что приходит момент, когда человек вдруг прозревает, когда мужчина или женщина посмотрит на своего партнера и поймет, что чувство, которое он питал к нему, вдруг умерло. Месяцы и годы, прожитые вместе, превращаются в горку серого пепла, а взаимная любовь, этот драгоценный, редкий дар бесследно и безвозвратно исчезает.

Для меня момент прозрения наступил, когда я увидел ее с протянутой к телефону рукой, увидев флакон с духами.

Я смотрел, как она медленно убирает руку, как на ее лице появляется настороженное, выжидательное выражение, как становятся беспокойными ее красивые глаза. Ее губы сжались в тонкую линию, и впервые со времени нашей встречи я заметил, что она не так красива, как мне казалось.

Когда двое любят, между ними зарождается нечто совершенно невосполнимое. Это нечто драгоценно, но хрупко, невероятно хрупко. Когда я сидел за столом и смотрел на Линду, это нечто драгоценное вдруг угасло во мне. Так перегорает лампочка: ровный, яркий свет и в долю секунды — тьма.

Я ждал и смотрел на нее. Она держалась настороженно. Облизав губы, она взглянула на меня.

— Почему у тебя здесь мои духи?

— Сядь, Линда. Ты навлекла на нас большую беду. Мы должны вместе постараться как-нибудь из нее выпутаться.

— Не понимаю, о чем ты говоришь. — Она уже оправилась, ее голос звучал совершенно спокойно. На лице у нее появилось выражение скуки, к которому она обычно прибегала, желая показать, что я ей надоел: — Позвони, пожалуйста, и скажи Фрэнки, что мы к ним придем.

— Тебе что-нибудь говорит имя Джесс Горди?

Она нахмурилась.

— Нет. Да что с тобой сегодня? Послушай, если ты не хочешь никуда идти, так я пойду одна, мне…

— Горди — управляющий универмагом «Белком». Сегодня днем он приходил ко мне, и я записал наш разговор на пленку. Я хочу, чтобы ты послушала его. Сядь.

После короткого колебания она повиновалась.

— Почему ты хочешь, чтобы я это слушала? — Ее голос все же утратил обычную независимую самоуверенность. Она перевела взгляд на магнитофон, и я заметил, что ее руки сжались в кулаки.

Я нажал кнопку, и мы в молчании слушали звучавший из аппарата голос Горди, который рассказывал свою грязную историю. Когда он упомянул о фотографии, я достал ее из ящика и положил перед Линдой.

Она бросила взгляд на фото. Ее лицо вдруг осунулось. В эту минуту она выглядела на пять лет старше, а когда Горди сказал: «…и ваша милая, красивая супруга попала бы в тюрьму, мистер Мэнсон…» она вздрогнула, словно ее хлестнули бичом.

Мы прослушали все до конца.

«ВОТ МОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ: ДАЙТЕ МНЕ ДВАДЦАТЬ ТЫСЯЧ, А Я ВАМ ЭТОТ КУСОК ПЛЕНКИ. УЧИТЫВАЯ ВАШЕ ПОЛОЖЕНИЕ, ЭТО, СОБСТВЕННО НЕ ТАКИЕ УЖ БОЛЬШИЕ ДЕНЬГИ. ИТАК, Я ПРЕДЛОЖИЛ БЫ ВАМ ЗАВТРА ВЕЧЕРОМ ЯВИТЬСЯ КО МНЕ С НАЛИЧНЫМИ… ЗНАЧИТ, ЗАВТРА ВЕЧЕРОМ, МИСТЕР МЭНСОН… И, ПОЖАЛУЙСТА, С ДЕНЬГАМИ».

Я выключил магнитофон. Мы молча смотрели друг на друга. Линда заговорила после долгой, очень долгой паузы.

— Не понимаю, почему ты поднял такой шум из-за дурацкого флакончика духов. Что же, видимо, тебе не остается ничего иного, как дать ему эти деньги. — Она встала. — Я сделала глупость, признаю, но так поступают многие, почему же, в конце концов, нельзя и мне? И вообще, как сказал этот тип, это не такие уж большие деньги для человека с твоим положением.

Она направилась к двери, а меня охватила страшная ярость, такая, какой я, пожалуй, не испытывал еще ни разу. Я вскочил, обошел вокруг стола и схватил ее за руку в тот момент, когда она бралась рукой за дверную ручку. Я дал ей такую затрещину, что она упала бы, не удержи я ее за руку. Ее отбросило к стене, колени у нее подогнулись, и она сползла на пол.

Яростным рывком я поставил ее на ноги и швырнул в кресло.

Она упала на сиденье, едва дыша, прижав руку к красной пылающей щеке, и со жгучей ненавистью уставилась на меня.

— Сукин сын!

— А тебя мог бы я обозвать воровкой!

— За это я с тобой разведусь! Ты меня ударил! — закричала она вне себя. — Ты сделал мне больно, зверь! Боже, как я тебя ненавижу! Теперь я никуда не смогу выйти. Что скажут люди, если увидят меня! Мерзавец, избить женщину! Подожди, тебе это дорого обойдется, уж я об этом позабочусь! Ты еще пожалеешь об этом!

Я молча сидел и смотрел на нее. Она стучала кулаками по коленям. Глаз у нее начинал заплывать. Она выглядела нелепо и глупо, как капризный, избалованный ребенок, впавший в истерику.

Потом она вдруг расплакалась. Она сползла с кресла, подбежала ко мне, упала на колени, обняла меня за талию и уткнулась лицом в мою рубашку.

— Не позволяй им посадить меня, спаси меня от тюрьмы!

Я испытывал к ней сочувствие, и только. Еще вчера ее объятия могли пробудить во мне желание, теперь же они ничего для меня не значили.

— Линда, прошу тебя, успокойся, — Я понимал, что говорю холодно. — Ну, успокойся же. Поднимайся и садись сюда, нам нужно вместе поискать какой-нибудь выход.

Она подняла распухшее, залитое слезами лицо и отпустила меня.

— Стив, ты меня ненавидишь, правда? Наверно, я это заслужила. — Она подавила рыдание. — Обещаю тебе, что буду хорошей, если ты избавишь меня от этого. Честное слово, я буду тебе хорошей женой. Я…

— Замолчи. И смотри не скажи чего-нибудь такого, о чем будешь потом жалеть. Сядь, я принесу тебе выпить.

Она встала. Ее колени дрожали.

— Боже! Ты словно каменный. Никогда бы не сказала…