«Здесь наша полиция ютится, - говорю я Ирвану, - вернее, её руководство».
Француз удивлённо смотрит на меня.
«Да, они тут не хило устроились», - подтверждаю я его немой вопрос».
«Что значит, не хило»? – спрашивает он.
«Значит хорошо, прекрасно, восхитительно, - перечисляю я эпитеты, - трэ манифик по-вашему».
«Теперь и я могу так говорить: «не хило»? – смеётся француз.
«Можешь, только не у меня дома…».
А до него остаётся уже не так далеко, пересечь дамбу через Нижний Судок, подняться наверх, и вот он мой дом. Местные жители дали ему прозвище «Дом с часами», и под этим именем его знают все…
Через овраг мы переходим по дамбе, сплошь заросшей деревьями и высокой травой. Из его глубины веет на нас прохладой. Ирван останавливается на смотровой площадке.
«Это дамба, - говорю я, - её насыпали 50-т лет назад. Раньше тут был деревянный мост».
«Что есть дамба»? – интересуется француз.
«Понт (мост), - отвечаю я, стараясь выразиться по-французски, - ну не совсем «пон», он из песка, «лё саблё», - уточняю я, - люи аппортэ дё ля ривьер Десна (его принесли из реки Десны), но не в карманах принесли, а намыли…».
Ирван таращит на меня глаза, но как ни странно, всё понимает.
«Иси рэспирасьон бьян (здесь дышать хорошо)», - заканчиваю я свои мудрёные объяснения.
Дальше мы идём молча.
Но вот и мой дом. Часы на его башне показывают десять вечера. В начале августа в это время уже темно, да и самоё время в прошлом году сдвинули на час ближе к ночи.
Дома нас уже заждались, спать никто не ложился. Моя мама снова волнуется.
«Заморишь ты француза, - говорит она, - не даёшь человеку отдохнуть с дороги. Я там вам сделала настоя из дубовой коры, напоишь его на ночь. Он кашлять не будет. И дай ему обязательно чаю с мёдом»…
Приходится выполнять её распоряжения. Ведь я для неё по-прежнему маленький неразумный сынок. Теперь она так величает и француза.
Но, наконец, все распоряжения от неё получены, мать желает нам спокойной ночи и уходит.
Мы остаёмся с Ирваном одни, мы пьём горячий ароматный чай и молчим. Слов на сегодня достаточно. Усталость бродит по всему моему телу, но эта усталость приятная. Длинный-длинный день, наконец, заканчивается.
Жена постелила гостю постель в зале на раскладном диване, я провожаю его до места. На пододеяльнике и на наволочках чёрно-рыжими нитями вышиты тигры. Это бельё я купил в турецком Авсалларе.
За окном в сквере всё ещё горят фонари. Их отключат только в половине второго. Свет от них отражается в окнах, потом проходит через папоротники в высоких кадках, которыми моя жена уставила комнату, она любит всяческую заморскую зелень, и, наконец, складывается на потолке в сказочные узоры. Мне кажется, в такой комнате приятно будет жить французу.
Мы желаем друг другу «бон нюи» и идём спать. На душе у меня полнейшее чувство выполненного долга.
Часть II. Глава I.
День второй. Знакомство продолжается.
Регистрация в ОВИРе и проч.
На следующий день нелёгкая поднимает меня в несусветную рань. Только-только солнышко в окошко заглянуло, а я уже протираю глаза. Смотрю, жены рядом нет, прислушиваюсь, с кухни доносится какой-то стук.
Ага, это она уже готовит для француза блины (дю крэп).
Я быстренько вскакиваю, бегу туда и начинаю ходить возле плиты, потягивая носом.
«Сядь, - говорит жена, - не мельтеши перед глазами».
Но на одном месте усидеть я не могу, меня колбасит. Надо же, живой француз поселился у меня и будет жить целую неделю.
Я иду в прихожую и смотрю через занавеску на безмятежно спящего гостя (между прихожей и залом дверей у меня нет).
«Что-то он подарков нам вчера не подарил, - говорю я жене, возвращаясь на кухню, - забыл, наверное. Может стукнуть чем-нибудь посильнее, чтобы он проснулся. А потом, если что, свалим на соседей»?
«По голове лучше себе стукни, - отвечает жена, переворачивая на сковородке очередной шкворчащий блин, - зачем ты его таскал вчера, на ночь глядя? Теперь вот он выспаться не может. Садись и жди, не трогай его».
Потом Ирван расскажет ей, то есть, моей жене, а не мне, что уснул он поздно, что за окном допоздна гоняли мотоциклисты, что по природе своей он «сова», а не «жаворонок», и скажет ей спасибо за то, что она не дала мне его разбудить.
«Я у вас жил как король», - скажет он нам потом в день своего отъезда.
Я продолжаю терпеливо ждать пробуждения званного гостя.
Но вот уже и блины начали остывать, а француз всё никак не просыпается. Тут уже начинает волноваться жена.
«Сделаю тогда ещё одну стопку блинов, - разговаривает она сама с собой, - ты будешь есть холодные, а он горячие».
«Большое спасибо, гранн мерси», - говорю я, но слова эти звучат из моих уст не как благодарность.
Но как бы там ни было, через час мы все за столом. Перед нами две горки пышных ароматных блинов и полтазика лукашенковской густой сметаны.
«Мне нужен один кофе, - просит француз, - без него я не могу проснуться».
А я могу, и в отличие от него, давно проснулся. Поэтому завариваю себе чай из женьшеня, привезенный мною из Таиланда. Я так им хотел угостить француза, а он…
Что ж, пусть тогда пьёт свой кофе, точнее, наш, а ещё точнее – бразильский.
Я верчу перед его носом упаковкой из-под женьшеневого чая и показываю на ней надпись «маде ин Тайланд». Но, оказывается, француза этим не удивишь. Он хорошо знаком с этой далёкой страной. Ирвану, как и мне – Тайланд, почти дом родной. Лет тридцать назад, после пережитой им любовной драмы, прожил он в ней больше года. Он собирался провести там свой медовый месяц, любимая девушка должна была прилететь к нему из Франции…но не прилетела. Она вышла замуж за другого. К разбитому корыту Ирван возвращаться не стал, уволился по звонку с работы и остался жить в Таиланде. Было ему на ту пору неполных двадцать пять. От отчаяния он решил даже остаться в этой стране навсегда и начал уже изучать тайский язык. Но время лечит любые раны, и любовные в том числе. Они, порой, лечатся даже быстрее остальных, особенно, если лечащий врач вам попадётся достойный - в виде душевной миловидной девушки.