Действительно, вправо от леска виднелись низенькие домики, крытые черепицей. Над ними возвышался минарет. Позади домов зеленели виноградники, сады. Почуяв жилье, кони пошли резвей.

Деревня оказалась турецкой. Хозяева, очевидно, подались в горы или сражались в рядах баши-бузуков.

За деревней всадники стреножили коней, отпустили подпруги. Бекмурза и его друг Фацбай отправились поискать чего-нибудь съестного. Не успел Александр разостлать бурку на траве, как они вернулись. Фацбай нес на руках ягненка. Где они его нашли, не сказали, хотя сотник и допытывался.

Во флягах нашлось вино...

Опаленные июльским зноем и изнуренные дневным переходом, солдаты, смяв строй колонн, тащились вразброд. Их серые от пыли лица были мрачны. Штыки поблескивали за плечами. На солдат уже не действовали обычные окрики младших офицеров. Самые известные в полках едоки и те позабыли о каше.

По дороге проскакала сотня осетин. Щеголеватые всадники держались бодро. Завидев их, пехотинцы оживились:

—      Ишь, какие молодцы!

—      А кони сухие!

—      Оружие у них — чистое золото.

—      Никак, князья!

В сотне привыкли к такому, и поэтому никто не обращал внимания на возгласы. Люди даже между собой не разговаривали. Предстоящая встреча с неприятелем занимала их мысли.

—      Так то ж... Как их? — крикнул кто-то с обочины.

—      Чеченцы!

—      Ага! Эй, чеченцы!

От сотни отделился всадник.

—      О, Бекмурза, ты куда?

Не оглянувшись, всадник развернул коня и, взмахнув коротким кнутом, понесся во весь опор. Друзья не поняли, с чего это он вдруг так. Но вот Бекмурза на всем скаку подлетел к пехотинцу. Тот шарахнулся в сторону.

—      Тю, аль ослеп?

Он достал из-за голенища трубку, расковырял мизинцем пригорелый табак и сунул в рот.

Над ним склонилось смуглое лицо всадника.

—      Мы осетины! Знаешь?

Не на шутку перепуганный солдат поспешно залепетал:

—      А как же! Известное дело, знаю!

Погрозив кулаком, Бекмурза круто развернул вороного. Растерявшийся солдат поспешно перекрестился и под общий смех товарищей почесал затылок:

—      Во, кажись, с самим чертом повстречался!

Лениво тащились обозы, груженные доверху офицерскими вещами: саквояжи, чемоданы кожаные, парусиновые, сундуки, складные кровати, котелки, самовары — все было покрыто пылью. За каждой повозкой плелся денщик.

Но всю армию на повозки не погрузишь, она на своих плечах несет и палатки, и кухню, и провиант — все, что нужно солдату в бою и на отдыхе.

Запасливые солдаты, отправляясь в поход, набивали ранцы. А когда перешли Дунай, сначала все лишнее, а потом и очень нужное полетело прочь. Солдаты надеялись, что без груза будет идти легче, выбрасывали фуфайки, одеяла и даже сапоги. Уставшие от непривычной жары и жажды, они не думали о том, что может случиться непогода, а война затянется, и наступят холода. Да разве в такое пекло думается о чем-нибудь?

Спасибо, надвинулись сумерки. Солдаты кое-как составили ружья и повалились на землю. А казаки не позволили себе отдыха: коней замучил овод, и они отмахивались хвостами, трясли гривами. Пришлось разжечь траву, и только тогда овод отступил.

Накормив коней, казаки повеселели, стали бродить в одних исподних рубахах, босые, обнажив коротко остриженные головы.

По дороге прокатили два фургона, запряженные четверками здоровенных лошадей. Лошади шли крупной рысью.

Послышались голоса:

—      Генерал катит...

—      Кто он, этот генерал?

—      Догони, спроси.

Загоготали вокруг.

Впереди, вдоль дороги, замаячили костры. Не будь их — блуждать бы войскам по степи. Они вытянулись в два ряда. Ночную тишину тревожили шаги на дороге, раздавались голоса:

—      Тут будут кубанцы?

—      Которые здесь донцы?

—      Еще с версту шагать...

—      А, мать иху так!

Осетинская сотня расположилась вблизи глубокой балки. Опасаясь внезапного нападения неприятеля, выставили дополнительные секреты, усилили конные дозоры... Коней расседлали, у каждого для них нашлись остатки от скудного провианта. О себе же люди не думали.

Скинув черкески, всадники растянулись на траве, подложив под головы седла. На небе по-прежнему не было ни одной звезды.

—      Бабу, где ты? — раздался голос в тишине.

—      У тебя под боком, Бекмурза.

—      Такая ночь бывает еще у нас в горах.

Вокруг задвигались, послышались вздохи да покашливания, заговорили:

—      Сейчас бы араки.

—      Смотри, Бекмурза, не забудь положить туда перцу.

—      Только красного, стручкового,— прибавил кто-то.

—      И подогрей араку хорошенько!

—      Эй, не обожгитесь!

Опять умолкли. Было слышно, как похрапывают кони, позванивают удилами. Из темноты вынырнул вестовой.

—      Кониев!

Никто не отзывался, и он позвал еще громче.

—      Бабу, к ротмистру! Быстро!

В ответ кто-то выругался по-осетински. Вестовой подошел поближе и узнал Бабу.

—      Ты чего ругаешься?

—      Не спрашивай.

—      Эй, Бабу, зачем ты понадобился ротмистру? — спросил Бекмурза друга.

—      Не может поесть шашлык без меня,— ответил тот.

Вокруг засмеялись.

—      A-а... Счастливый ты человек, Бабу. Только не забудь запастись водой, а то ночью тебе захочется пить,— не остался в долгу Бекмурза.

Долго надевал Бабу черкеску, потом, подхватив ружье, прикрикнул на вестового.

—      Иди! Показывай дорогу.

—      Ну, ты не очень-то кричи,— огрызнулся вестовой.

Он шел быстро, и Бабу едва поспевал за ним:

«Ночью, как кошка, видит. Молодец! Но чего хочет от меня ротмистр?» Издали Бабу узнал склонившегося у костра Асламурза Есиева, а рядом с ним разведчика Ев-фимия. «Откуда он появился? В последний раз мы виделись с ним в Кишеневе. А потом исчез неизвестно куда»,— подумал Бабу. Он уж было хотел доложить, да не успел и рта открыть, как вестовой гаркнул:

—      Так что прибыли, ваше благородие!

Командир дивизиона поднял голову:

—      Садись, Бабу. Слушай внимательно, что будет говорить Евфимий. Он вернулся оттуда,— Есиев посмотрел в темноту,— у турецких позиций был.

Урядник опустился рядом с разведчиком, пожал ему руку.

... И вспомнился Бабу бой в Сербии. Полусотня, в которой оба служили, преследовала турок. Вдруг конь под Бабу споткнулся и завалился на. передние ноги. Бабу вылетел из седла и со всего маху шлепнулся на землю. Товарищи пронеслись мимо, и в этот момент к нему подкрался башибузук и занес над ним ятаган. Однако опустить не успел: подоспел Евфимий. В тот день Евфимий и Бабу стали кунаками.

Разведчик продолжал прерванный разговор:

—      Проберемся балкой. Она глубокая, густо заросла на склонах. По дну балки идет сухое русло... Вот тут балка раздваивается,— Евфимий ткнул в карту толстым коротким пальцем.— Мы двинемся вправо. Пройдем еще с версту. А потом откроется поляна. За ней будет крутой склон. Тут-то и окопались турки. Сам слышал их речь, своими ушами.

Ротмистр еще ниже склонился над картой:

—      Так! Так!

Кониев, откинувшись, с интересом рассматривал Евфимия. Тонкий нос с горбинкой, длинное заросшее лицо, быстрый взгляд. Родом он был из станицы Архонской. А его отец переселился туда из-под Кизляра, тому уж лет сорок пять. Ротмистр прервал мысли Бабу:

—      Все понял, Бабу?

—      Прикажете повторить, господин ротмистр?

—      На рассвете пойдешь с Евфимием в разведку. Вторая сотня будет следовать за нами... Завтра первый бой, и, если осрамимся, так лучше умереть сейчас!

—      Да убережет нас бог от позора! — сверкнул глазами Бабу.

—      Евфимий только что вернулся оттуда. А завтра хочет идти с тобой,— командир дивизиона сложил карту.

—      Спасибо, кунак,— Бабу посмотрел на разведчика.

—      Идите, отдыхайте,— приказал Есиев.

Разведчик и Бабу встали и, откозырнув, удалились.