- Ну, кто, кто из вас свершит суд над ней?.. - нетерпеливо возопил он. - Пусть выйдет и назовет себя. Смелее же!
Ешуа еще раз вздрогнул, когда увидел, что из толпы вышел один из двух замеченных им рыбаков.
- Я готов взять это на себя! Мне, ученику рави Ешуа из Назарета, - эти слова были произнесены с особым упором, - мне не пристало уходить от дела справедливости! Имя мое Симон!
Рыбак явно ожидал какой-то особой и бурной реакции толпы, однако ничего, кроме перешептывания, при упоминании имени Ешуа не последовало. Но рыбак уже вышел на середину площади, так что пришлось ему продолжать:
- Наш мудрый рави учил нас, что превыше всего - закон, данный нам Всевышним, а прелюбодейство есть один из страшных грехов и наказывать за него должно смертью.
Толпа одобрительно загудела, а обманутый супруг, вконец озверев, намотал на кулак длинные волосы жены и ткнул ее лицом в пыль.
- А как же суд Синедриона, доказательство вины? - Юда выкрикнул все это, спрятавшись за кувшин, простуженным, а потому не узнаваемым для Симона голосом.
Ответили уже из толпы:
- Синедрион судит разбойников, а тут дело семейное - и так все ясно!
- Собирайте камни! - завизжал муж. - Ученик рави Ешуа вам все сказал, он мудрый человек. Чего там всяких голодранцев слушать, гоните их от телеги, того гляди, еще и вино украдут!
Несколько человек рванулись в сторону Юды и Ешуа, но тут последний с прытью, неожиданной для измученного долгой дорогой человека, выскочил на середину площади. В руке у него был большой серый камень с неровными сколотыми краями. Высоким пронзительным голосом он закричал:
- А ну! Пусть первым бросит камень тот, кто без греха!
Толпа еще не успела отреагировать на его появление и крик, но Симон, побледнев, повалился в ноги своему учителю.
- О, какое чудо, что ты в этот час пришел, Господи!
Лицо Ешуа в раздражении дернулось, и он попятился от лобызающего его сандалии Симона.
- Итак! Кто здесь безгрешен - пусть выйдет и бросит камень. Ну, кто из вас, дети человеческие, столь счастлив, что порок миновал его?!
Второй рыбак тоже повалился подле Симона в ноги Ешуа и, сопя, бормотал что-то восторженное. Люди замешкались. Кое-кто собрался было выйти вперед, но, явно смущаясь какими-то своими мыслями и воспоминаниями, возвращался на место. Внезапно один из обывателей все-таки вытащил к Ешуа за руку своего сына - дегенеративного вида юнца лет пятнадцати.
- Если ты так хочешь, незнакомый нам странный человек, вот сын мой - юноша, еще не познавший женщину. Возьми камень, сынок!
В это время Юда вышел из укрытия и загородил собой Ешуа.
- Ты еще не познал женщину, юноша?
Потупив взор, тот уныло замычал, давая понять, что нет.
- И ты никогда не желал тела женщины, юноша? - продолжил допрос Юда.
Покраснев до корней волос, юнец оттолкнул отца и спрятался в толпе.
- Тот, кто хоть раз пожелал не принадлежащую ему женщину и в мыслях своих прелюбодействовал с ней, так же грешен, как и тот, кто на деле предавался разврату. Тот, кто возжелал совершить какой-либо грех, уже совершил его! - торжественно провозгласил Ешуа.
- Но где же справедливость, странный человек, разве степень вины того, кто сдержал себя… - возразил ему было отец юного сластолюбца.
- Степень вины устанавливать не людям, на то есть Божий суд, никто не минет его.
И тут уже дико и неуместно возопил Симон, оторвавший лицо от земли:
- Господи! Иисусе! Так брось же сам в нее первый камень, ты же безгрешен, Господи!
Народ зашумел, и кое-кто даже повалился на колени.
- И ты считаешь себя моим учеником, Симон?! - взбешенно закричал на своего нерадивого ученика Ешуа. - Стыдись! Как ты мог подумать, что я благословлю смерть этой женщины, даже если бы она была в сто раз более грешной, чем есть сейчас!? Жизнь эту ей дал наш Отец небесный, дал так же, как мне, тебе и всем живущим. Неужели ты думаешь, будто я могу пожелать взять то, что не я дал и, что я не в силах вернуть?! Мне горько было видеть и слышать то, что здесь происходило.
Лицо ревнивого мужа при этих словах исказила злобная гримаса, и он все так же, за волосы, отшвырнул жену в пыль, а сам пошел прочь, произнося под нос проклятия. Женщина, дрожа, подползла к Ешуа и, пытаясь целовать его ноги, бормотала что-то благодарное и невнятное. Ешуа, постепенно остывая, продолжал корить учеников:
- Стыдись, Симон! И ты стыдись, Андрей! Ибо и я стыжусь за учеников своих! Людской суд - всегда неправедный суд, ибо неведома людям мера всего содеянного, ибо не всеведущи они, как Бог, и кара этого суда всегда неправедна, ибо отбирает у человека то, что не сами люди ему дали и не в силах дать - жизнь и свободу. И помните, что никогда не признаю я ни за кем права судить и распоряжаться судьбой и жизнью человеческой в этом мире. Нет права такого ни у вас, ни у меня самого. Я все сказал. - Ешуа повернулся к толпе и возвысил свой голос: - Ступайте к делам своим. Благословляю вас, дети мои! - он наклонился к женщине: - И ты ступай, женщина, ступай и больше не греши.
Толпа постепенно разошлась. На площади остались лишь Ешуа с Юдой, Симон, Андрей и, как ни странно, давешний отец со своим девственным отпрыском. Женщина продолжала рыдать, обхватив ноги Ешуа.
Ешуа теперь вполне спокойно обратился к ученикам:
- Давно ли вы в городе, друзья мои?
- Уже два дня, рави, ждем тебя и братьев по учению твоему, - ответил второй рыбак.
- Простите меня, грешного, что смею перебивать ваш разговор, - встрял в их беседу сынолюбивый обыватель. - Но не лучше ли будет продолжить эту беседу под крышей дома смиреннейшего слуги вашего? - он встал на колени и, судорожно отпихнув плачущую женщину, стал страстно целовать края запыленной одежды Ешуа, свободной рукой весьма потешно призывая придурковатого сына последовать его примеру.
Ешуа попытался освободиться и от него, и от женщины.
- Кто этот человек? - спросил он Симона.
- Это тоже последователь твоего учения, Ешуа, наш гостеприимный хозяин, он предоставил нам кров…
- Хорошо, спасибо тебе, друг мой. Но эта женщина должна пойти с нами, ей, по-моему, некуда больше идти.
Человек с отчаянием повалился на камни, взывая:
- О, Господи! Дочери моей семнадцатый год, невеста она. А эта женщина…
- Пойдемте, братья мои, пойдем, сестра, поищем себе другой кров, - резко перебив его, обратился к своим спутникам Ешуа. - Отец наш небесный позаботится о нас и в эту ночь.
- Нет, Господи, нет! - возопил несчастный и, подскочив, вновь пал ниц, но уже вместе с сыном. - Прости меня. Затмение нашло. Свет мудрости твоей только начал озарять души рабов твоих. Не допусти, чтобы из-за глупых слов моих Господь не вошел в мой дом! - он обернулся к женщине: - О, женщина! Да будет благословенна минута, когда войдешь ты с нашим рави в мой дом, и дочь моя своими нежными перстами сама омоет твои усталые ноги! Мы все виноваты перед тобой.
- Веди нас! - сказал Ешуа.
- Мы знаем дорогу! - весело отозвались Симон и его брат Андрей.
Оглянувшись по сторонам, Ешуа и Юда так и не увидели ослицы. Махнув рукой на пропажу, столь же неожиданную, как и случайное обретение, они пошли к месту ночлега вслед за остальными.
В небольшой, чисто прибранной комнате очень тихо. Возле окошка в удобном деревянном кресле сидит старик. На коленях у него доска, на которой он увлеченно рисует. Еле слышно шурша одеждой, в комнату вбегает юная и очень миловидная девушка.
- Господин мой, к тебе пришел молодой человек, он говорит, что он племянник рави Ицхака, твой, то есть, племянник, господин мой.
Старик мгновенно оторвался от своего занятия.
- Слава Богу, Юда пришел! Пусти его скорее, Руфь, я очень ждал его, очень ждал!
- Бегу, мой господин…
Девушка умчалась. Ицхак отложил свою дощечку и, не вставая, поднял глаза к двери. Ждал он недолго. Юда вбежал в комнату, замер посередине и почтительно склонил голову. Ицхак медленно подошел к нему и обнял, изо всех сил стараясь не заплакать.