- А скажите, что он там про конец света говорит? - Поборов улыбку, Павел повернулся от окна лицом к собеседнице.

- Ой, глупости всякие! Вы у него и спросили бы сами. Я уж думаю, может, и вправду психиатрическую вызывать? Твердит, будто он какому-то главному масону атомную бомбу продал и сам в эти масоны хочет теперь записаться, чтобы все живое на земле спалить и дать Богу возможность по новой попробовать. Бред какой-то. И человек-то вроде почти непьющий. Ну что? Сходите, а?

- Хорошо, - ответил Павел. - Когда идти?

- Так хоть сейчас. Они дома все. Вдруг поможете людям…

Когда Анна Степановна и Павел спустились к квартире, где разворачивалась драма, Мария Егоровна как раз стояла в дверях и уговаривала войти Фуата Мансуровича. Тот, в свою очередь, войти отказывался и, сидя на корточках возле перил, курил "Беломор”. Глядя из-под дерматиновой кепки на полную, рыхлую Марию Егоровну маленькими колючими глазками, Фуат Мансурович недоумевал:

- Одно мне непонятно, как ты с таким человеком жизнь прожила, Мария? Объясни мне. - Мария Егоровна только разводила руками и плакала.

- Вот, познакомьтесь, - сразу вступила Анна Степановна, - мужчина наш новый жилец, Павел Ильич зовут. Он не прописанный еще, но сейчас это значения не имеет, главное, он человек культурный и с Анатолием Владимировичем готов поговорить.

- Ой, спасибо вам, только он… вы же знаете, Анна Степанна, какой он. Проходите, Павел Ильич, не обессудьте только, уж как получится. Спасибо вам. - Мария Егоровна провела Павла в глубь квартиры и показала на дверь кухни. - Вон там он. - Несчастная женщина, отвернувшись, приоткрыла дверь, давая дорогу Павлу.

В крохотной, заставленной неопрятными полками и шкафчиками кухне стояло два маленьких обособленных стола. За одним из них сидел абсолютно голый пожилой человек ничем не выделяющейся внешности. Редкими желтыми зубами он сосредоточенно лузгал дынные семечки и при этом любовно созерцал наклеенное на шкафчик изображение итальянской порнозвезды Чиччолины, позирующей с двумя голыми, равно как и она, подругами возле какого-то римского общественного здания. Анатолий Владимирович сделал вид, будто даже не заметил протиснувшегося к нему Павла. Закрывшаяся уже было дверь внезапно снова приоткрылась и на кухню просунулась пухлая, с нездоровой кожей рука Марии Егоровны, сжимающая какой-то синий комок.

- Толенька! Анатолий Владимирович! Ну одумайся, человек же к тебе пришел, - и она, не заглядывая внутрь, кинула кусок материи в сторону бывшего мужа. Это были сатиновые "семейные" трусы.

Анатолий Владимирович цепко схватил их костлявой пятерней и неловко вскочил из-за стола. При этом во все стороны, в том числе и на Павла, полетела семечковая шелуха. Не говоря ни слова, Анатолий Владимирович повернулся к двери и, демонически захохотав, изорвал трусы в клочья, после чего победно швырнул на пол обрывки синего сатина. За дверью раздались глухие рыдания бывшей жены и осуждающее тихое бормотание уже согласившегося пройти в дом Фуата Мансуровича.

Анатолий Владимирович смерил взором Павла Ильича, усевшегося без приглашения на трехногую табуретку, и изрек, гордо подбоченясь и протягивая руку в сторону Чиччолины с подругами:

- Ну, а я чем не парламентарий?

- У вас мало опыта общения с избирателями.

- Какого опыта общения с избирателями? - Анатолий Владимирович явно был обескуражен спокойствием и невозмутимостью незваного гостя.

- Как какого? Полового, разумеется! - Павел улыбался одними губами, взгляд его, тяжелый и пристальный, изучал чахлое тело и болезненное лицо оппонента.

- Да я этих избирателей… - Анатолий Владимирович изобразил непристойное движение.

- Сомневаюсь, - парировал Павел.

- А она, - он показал, что имеет в виду порнозвезду, - она да! И это им нравится…

Анатолий Владимирович не выдержал тяжелого взгляда гостя и медленно опустился на стул. С минуту они молчали, и что-то властное, подавляющее, проникшее в сознание старого больного человека вместе с неимоверным взглядом Павла, подтолкнуло его к откровенности с непонятно зачем оказавшимся здесь незнакомцем.

- Зачем она привела сюда этого татарина? еле слышно промолвил Анатолий Владимирович.

- А вы предпочли бы, чтобы она привела китайца?

- Зачем вы так говорите?.. Какая разница кого. Просто это мой дом, ее и мой. Мы прожили здесь тридцать лет.

Павел Ильич молчал.

- Она же сама знает, какой ценой я эту квартиру получил. Эх, молодой был, дурак!

- И какой же ценой?

- А такой! - Анатолий Владимирович развел руками над причинным местом. - На работу такую пошел, реакторы-хренакторы, радиация-хренация. Чтобы в общаге не жить или, как потом, в комнате в коммуналке. Кто ж тогда знал, ее ж, заразу, не видно, не слышно, а как в "грязь” попал… Эх! Да вы знаете, что на этом языке "грязь” означает?

- Знаю! - ответил Павел.

- Ну вот, значит, в двадцать восемь лет я в "грязь" в эту попал на одном реакторе под Красноярском, и все, кабзец, ни детей, ни этих, как она мне теперь говорит, радостев половой жизни, тьфу! - он заплакал.

- А этот, что ли, половой гигант?

- Да говно он! Из нашего же монтажтреста, из Смоленска только, прописаться хочет, сволочь! - последнее слово Анатолий Владимирович визгливо прокричал в расчете на то, что его услышат в комнате и коридоре.

- Он ей вправляет, что им, татарам, до свадьбы нельзя, а теперь еще и при мне он, вишь ты, стесняется, а она, дура, охренела совсем на старости лет, прости Господи… - Он раскачивался на стуле, сжав лицо руками. - Поймите, вы… Как вас зовут?

- Павел.

- Вы, Павел Батькович, поймите - это мой дом, здесь каждый гвоздь мной вбит, хорошо ли, херово ли, по пьяни ли - другой вопрос. Но мы с ей, с дурой моей, каждую мебелюшку, каждую тряпку сраную сюда покупали, а теперь… Ну как мне сделать, чтобы он ушел отсюда, а?

Павел молчал, все было, увы, не так смешно, как показалось вначале, обычное человеческое горе в пятиметровой кухне, засоренной семечковой шелухой. Но тут Анатолий Владимирович внезапно перешел к теме, которая подспудно и заинтересовала Павла, когда она проскользнула в монологе Анны Степановны.

- Ну, а вообще-то теперь все один хрен, - вдруг сказал он. - Мы с братаном масонам теперь бомбу атомную продали, чтобы уже конец света поскорей пришел, с чем я вас и поздравляю. По-моему, так всем нам и надо. Я не из-за денег ее продал, как братан. Он-то думает у себя в Крыму дворец отстроить и отсидеться, а я плевал… Пусть здесь в Москве и взрывают… Со мной вместе.

Павел усмехнулся нелепому бреду, но Анатолий Владимирович заметил это и завелся.

- Не верите, значит! А вот смотрите: у меня тут денег на три такие квартиры, как эта, только я не покупаю, на хрена?! Я в этой сдохнуть хочу. - С этими словами он достал из-за плиты здоровенную коробку из-под корнфлекса и открыл ее.

Долларов там было не на три, а минимум на десять таких квартир. Павел помолчал две секунды, соображая, а затем взял обеими ладонями голову голого человека, повернул к себе и мрачно произнес:

- А теперь давайте по порядку и с самого начала.

С Петром Саул познакомился при очень странных и, можно сказать, драматических обстоятельствах. После гибели Иисуса Петр долгое время скрывался в Иудейской пустыне в окрестностях Иерихона. Его разыскивала городская стража Иерусалима за то, что во время задержания Учителя он, размахивая здоровенным рыбацким ножом, желая защитить Иисуса, порезал ухо одному из стражников. Рана была незначительной, и стражники предпочли разогнать спутников арестовываемого человека, а не задерживать их, что заведомо только осложнило бы задачу немногочисленному отряду.

Но по прошествии недели пострадавший стражник скончался от заражения крови. То ли нож был недостаточно чист, то ли он не промыл вовремя рану, но на третий день поднялся жар, затем начался горячечный бред, в котором он все время твердил о каком-то наказании, якобы справедливо ему посланном.