— Что, если ты будешь пытаться выгородить Криса, настаивая на версии о самоубийстве, ему грозят серьезные неприятности. — Голос ее дрогнул. — Как ты думаешь, может ли Крис изменить свое решение относительно дачи показаний?

То, что на самом деле волновало Терри, осталось невысказанным; она втайне рассчитывала на то, что Кэролайн каким-нибудь намеком подарит ей надежду на невиновность Паже. Но обе они являлись профессионалами: Тереза не могла прямо спросить об этом, а Кэролайн никогда бы не ответила ей.

— Я не знаю, — произнесла Мастерс.

— Неужели у тебя больше нет никаких соображений? — Терри в нетерпении покачала головой. — Кроме как заявить, что версия обвинения неубедительна и что они просто пытаются отомстить Крису. — Неожиданно женщина встала. — Кэролайн, если бы я по-прежнему работала у тебя, ты наверняка посоветовала мне сторговаться как можно дороже.

Адвокат посмотрела на нее снизу вверх.

— Ты помнишь записку Рики? — спросила она с некоторым раздражением. — Мне будет сложно настаивать на вынесении оправдательного приговора, мотивируя это тем, что преступление совершено в состоянии аффекта. Особенно учитывая то обстоятельство, что, по версии Салинаса, трогательные предсмертные слова, которым ты не поверила, написаны Рики под диктовку Криса. Тебе не кажется, что это, скорее, смахивает на преднамеренное убийство?

Терри уперла в нее настороженный взгляд, затем обессиленно откинулась назад.

Кэролайн стало неловко.

— Мне очень жаль, — промолвила она. — Не следует забывать, что Крис отвергает саму возможность торговаться с обвинением о смягчении приговора. Но ведь ты пришла совсем не за тем, чтобы говорить об известных мне вещах, и сама это знаешь.

— Терри покачала головой.

— Тебе нужен еще один подозреваемый.

— Да. Есть какие-нибудь идеи?

— Есть. — Терри тяжело вздохнула. — Я.

Мастерс кивнула.

— Я ожидала услышать это от тебя. Тереза, просто ради смеха, скажи, какие у тебя могут быть мотивы.

— Именно этими мотивами занималась полиция, — произнесла Терри, скрестив руки, — пока не остановила свой выбор на Крисе. Как и он, я тоже не имею алиби. А оснований желать Рики смерти у меня даже больше — он отнял у меня дочь, опорочил мою репутацию, подорвал мое финансовое положение, наконец, всем угрожал судебным расследованием: Елене, Крису, Карло и мне. — Она замолчала.

Кэролайн показалось трогательным, как Тереза, словно выступая в суде и стараясь сохранять беспристрастность, доказывает собственную виновность.

— В его квартире найдены мои отпечатки пальцев, — продолжала Терри. — На моей обуви нашли ворс от его коврового покрытия. А когда я была в Италии, то посоветовала матери не обращаться в полицию. Даже моя дочь может подтвердить, что однажды я грозила убить Рики. — Она горько улыбнулась. — К тому же я склонна к насилию — вспомнить хотя бы, как я отвесила пощечину учительнице Елены. Эта версия, если не считать свидетеля, полностью совпадает с версией Криса. А ведь я знаю, как ты умеешь расправляться со свидетелями.

Кэролайн смерила ее оценивающим взглядом:

— Похоже, ты все серьезно продумала.

Терри вскинула голову и тихо спросила:

— А ты разве не думала о том же самом?

— Естественно, — сквозь смех ответила Мастерс. — Ясно одно, Тереза: ты была моей самой примерной ученицей.

— Спасибо.

— В таком случае у меня есть вопрос. Тебе не приходилось задумываться над тем, что будет с тобой, если я слишком хорошо исполню свой профессиональный долг?

— Да ровным счетом ничего. Если не считать того, что моя репутация — или то, что от нее осталось, — будет окончательно испорчена.

— Как ты пришла к такому выводу?

— Это что, викторина? — Терри начала терять терпение. — Послушай, даже если Криса оправдают, тот факт, что против него было выдвинуто обвинение, означает только одно: полиция уверена, что именно он убил Рики. Следовательно, любой другой будет оправдан, так как имеются основания для сомнения. Обвинение не станет даже заниматься мною.

Кэролайн слушала Терри со смешанным чувством гордости за ее проницательность, а также твердость воли и одновременно глубокого сожаления. Та Тереза Перальта, которую, как ей казалось, она хорошо знает, не могла примириться с мыслью, что ей придется жить с человеком, которого она считает убийцей, — даже если бы Крису и был вынесен оправдательный приговор. Неужели — думала Кэролайн — она является свидетелем конца их отношений, свидетелем того, как Тереза пытается — как умеет — вернуть долги Кристоферу Паже.

— Все это приходило мне в голову, — сказала наконец Кэролайн. — Более того, я консультировалась еще с одним юристом, чьим мнением очень дорожу. Он выделил здесь две проблемы. Во-первых, выдвигая тебя в качестве второго подозреваемого, можно попасть не в бровь, а в глаз. Вас с Крисом связывают близкие отношения, так что вы сразу оба можете оказаться в положении виновных.

Во-вторых, мой приятель высказал такое предположение: ни один благородный человек не будет взваливать вину за убийство на свою любовницу. Одного этого достаточно, чтобы присяжные почувствовали отвращение к Крису. И я вынуждена согласиться с этим. — Голос адвоката заметно смягчился. — Так или иначе, Тереза, я должна выиграть это дело, не впутывая тебя. Ты должна положиться в этом на меня. Ради Криса и ради себя самой.

— Кэролайн, Крис твой клиент, — произнесла Терри, не сводя с нее глаз. — Ты должна спросить его самого.

Мастерс молчала, прикидывая, стоит ли говорить что-то еще. Наконец ее добрые чувства к Терри взяли верх:

— Я уже спросила его. Приятель-юрист, о котором я упомянула, — это и есть Крис. — Она усмехнулась. — Крис всегда рассуждает как прагматик. Однако в данном случае я сомневаюсь, что он сказал мне Все.

Терри смешалась. Казалось, самообладание вот-вот изменит ей. Но в следующее мгновение она отвела взгляд в сторону и робко произнесла:

— Прошу, не говори Крису, что я приходила.

Кэролайн кивнула:

— Не буду. Это в его же интересах. Терри, я уверена, что Крис по достоинству оценил бы твои чувства. Но я также уверена, что он правильно истолковал бы смысл твоего прихода.

К середине дня стороны достигли согласия еще по трем кандидатурам — белого врача, экономиста-японца и недавно получившего американское гражданство ирландца, который работал диспетчером в транспортной компании. Паже и Кэролайн не связывали больших надежд ни с одним из них. Но адвокату еще дважды пришлось применить право отвода. Первый раз в случае с пожилой китаянкой, которая плохо говорила по-английски — ее языкового и культурного уровня было явно недостаточно, чтобы она могла (даже если бы захотела) помешать суду присяжных прийти к единому мнению. Второй раз относительно бухгалтера, который считал, что социальные проблемы в их городе коренятся в неуважительном отношении к полиции. Шло время, и Паже все больше казалось, что они проигрывают битву за присяжных.

На скамье оставались двое работяг — выходцы из Азии, а Кэролайн в этот момент занималась неким латиноамериканцем Джозефом Дуарте. Это был честолюбивый бизнесмен лет тридцати с небольшим, который держался высокомерно, словно привык, чтобы последнее слово всегда оставалось за ним, и не проявлял к присутствующим ни малейшей почтительности. В особенности к Кэролайн: возможно, он просто недолюбливал женщин, добившихся высокого положения в обществе, или его мучило подспудное ощущение социальной обиды.

Едва увидев его, Паже сразу поставил на Дуарте крест. Вопросы, которые задавал Джозефу Салинас, были настолько поверхностны, что стало очевидно: последний не хочет афишировать своего желания получить этого человека в качестве присяжного. Паже уже начал раскаиваться в своем решении отклонить кандидатуру Джеймса Ри: если Кэролайн пропустит Дуарте, тот вполне может стать старостой присяжных. Если нет — двенадцатым на скамье присяжных окажется один из двух латиноамериканцев.