Салинас явно почувствовал себя уязвленным; Паже говорил с ним покровительственно-снисходительным тоном, давая понять, дескать, он отнюдь не забыл, кем был Салинас во время процесса, и что нет смысла прикидываться невинной овечкой.

— Хорошо, — признал Виктор. — Мне необходимо именно это. Так вы сможете помочь мне?

Паже, не торопясь, достал из металлического шкафа какую-то папку и положил на стол.

— Это отчет Джонни. Здесь есть все, что вас интересует. Источник, звонивший Бруксу, — это тот самый человек, который снабдил информацией Джека Слокама, и, несомненно, он же передал десять тысяч долларов нашему покойному другу Рикардо. Пользуйтесь, если хотите. В интересах общества, разумеется.

Салинас молча уставился на папку. Он неуверенно протянул руку, потом вопросительно взглянул на Паже.

— Чего вы хотите?

— Мне нужен Джеймс Коулт.

Салинас не сводил с Паже глаз.

— Пресловутый источник связан с Коултом?

— Да. Коулт и является тем самым таинственным покровителем Маккинли Брукса. Именно с его подачи Мак сфабриковал все это дело.

Салинас молча взирал на лежащую папку.

Через минуту Паже понимающе кивнул и произнес:

— Ваша осторожность делает вам честь, Виктор. Потому что как только вы выпустите этого джина из бутылки, то потеряете контроль над ситуацией. Даже если бы это и было возможным, мы с Джонни никогда не остановились бы, насолив одному только Бруксу. Куда более важно — и генеральный прокурор непременно обратит на это внимание, — какие цели преследовал человек, чье инкогнито так усердно старались сохранить Слокам и Брукс. — Паже на минуту задумался. — Кэролайн Мастерс ни разу не сказала мне, что рискует нажить себе могущественного врага, способного прервать ее восхождение к судейскому Олимпу. Но я не могу допустить этого. Таким образом, если вы беретесь дать ход этой информации, то тем самым ввязываетесь в борьбу, конечная цель которой — свалить Коулта. То есть автоматически попадаете в стан его врагов. Вам решать, Виктор — либо пан, либо пропал, — бесстрастно заключил Паже.

Салинас молчал. Но Крис видел, что в нем борются противоречивые чувства — страх, тщеславие, благоразумная осторожность и внезапное понимание того, что надежда может обернуться крахом. Он медленно поднял глаза на Паже.

— Да или нет? — вполголоса спросил Паже.

На губах Виктора заиграла слабая улыбка, и было непонятно, чего в ней больше — заносчивости или холодного расчета. В следующее мгновение он наклонился над столом и взял папку.

Паже выбрал черный шар под номером восемь, тщательно прицелился и мягко ударил кием; раздался щелчок, шар отскочил и плавно скользнул в лузу.

— Есть, — объявил Крис довольный собой.

Карло уставился на то место, где только что лежал последний шар, затем требовательным тоном изрек:

— Еще партию.

Они снова установили шары. За минувшие девять лет ими было сыграно бесчисленное количество партий в пул; с течением времени Карло научился играть настолько, что на равных соперничал с отцом. Паже вдруг вспомнил о том времени, когда сын был еще слишком мал и все их общение в основном сводилось к катанию вот этих шаров. А еще он с грустью подумал, что многие люди живут в замкнутом молчаливом мире, вспоминая о том, что они близки друг другу, только за столом для игры в пул, и что они с Карло тоже прошли через это.

Паже опустил кий и неожиданно произнес:

— Послушай, я понимаю — это я все испортил.

Карло приготовился разбивать и не поднял головы; хлестким ударом он направил белый шар в выстроенный у противоположного борта треугольник; шары разлетелись во все стороны — два из них угодили в лузы.

Юноша был настроен решительно.

— Неплохой удар, — заметил Паже.

Карло окинул взглядом стол.

— Ты себе все испортил, — сказал он. — Это не одно и то же.

— То есть?

Карло изготовился для очередного удара.

— В этом деле с Рики ты сам себе подгадил, правильно? Проблема усугубляется еще и тем, что с детских лет ты был для меня идеалом. И когда моя вера в тебя пошатнулась, я испугался до смерти. — Карло наконец оторвал взгляд от стола. — Пап, тебе здорово повезло, ты единственный в мире человек, перед которым мне ни за что не хотелось бы ударить в грязь лицом. Долгие годы ты был единственным, на кого я мог надеяться и целиком положиться. Как я и сказал на суде.

Паже молча смотрел в глаза сына. Он не знал, что ему ответить.

Карло вновь склонился над столом.

— Наверное, быть отцом дерьмовое занятие, да?

Очередной шар исчез в лузе.

— Временами, — произнес Паже. — В основном не так уж плохо.

Карло сыграл шара от борта.

— Однако я уже не мальчик, — проговорил он. — Ты же не можешь всю свою жизнь только и делать, что переживать из-за меня. Или злить меня.

— Я, собственно, и не имел этого в виду.

Минуту они молчали.

— Так что там у тебя с Терри? — спросил Карло, загоняя в лузу пятый подряд шар.

Крис удивленно вскинул брови.

— Я не знал, что тебе это интересно. — Он невесело усмехнулся.

— На днях мы с ней снова ходили в ресторан. Я решил объявить амнистию. — Карло добродушно улыбнулся. — Словом, ты понимаешь? Решил образумиться, пока окончательно не достал вас всех.

Паже, недоумевая, покачал головой. То, что сын вступился за Елену, наполняло его сердце гордостью и грустью одновременно. Из разговора с Терри он понял, что для нее это было огромным облегчением.

— Ты даже не представляешь, сколько ты сделал для Елены, — с чувством сказал он. — Дело не в том, что ты мой сын и я люблю тебя: ты сделал больше того, о чем мы с Терри могли бы просить тебя.

Карло равнодушно пожал плечами и отправил в лузу шестой шар.

— Терри хороший человек, — сказал он. — Чего не скажешь о ее жизни.

— С чего ты заговорил об этом? — спросил Паже после секундного колебания.

— Я вспомнил, почему я сразу почувствовал симпатию к ней, — ответил Карло, примериваясь к очередному шару: тот скользнул к лузе, и он пробормотал: — Семь.

— Так почему же? — поинтересовался Крис.

— По двум причинам. — Карло загнал в лузу еще один шар и, широко улыбаясь, посмотрел на отца. — Во-первых, она говорит то, что думает, — иногда даже законченными предложениями. Во-вторых, она говорит со мной как со взрослым. Конечно, по возрасту она ко мне ближе, чем ты. — С видимым удовольствием, продолжая улыбаться, Карло заключил: — Между прочим, восемь: ноль. Ты проиграл.

— Я хочу погулять, — сказала Елена.

Стояла осень; прошло около полугода с тех пор, как Крис был признан невиновным и отпущен. Девочка стояла у окна, подставив лицо солнцу; теперь она проявляла живой интерес к окружающему миру и все более становилась похожа на того общительного и доброжелательного ребенка, каким ее знала Терри. Если она и вспоминала отца, то не в связи с болью, которую он ей причинил. Так или иначе, но память Елены отчаянно цеплялась за то время, когда они втроем жили вместе, одной семьей. Терри с горечью признавалась себе, что в каком-то смысле Роза нашла идеальный выход из ситуации: Елене больше не надо было поддерживать отношения с отцом и, подчиняясь строгому режиму посещений, который установил бы для Рики суд по делам брака и семьи, терзаться чувством вины и раздвоенности. Что касается самой Терезы, которая достаточно натерпелась, то она могла вздохнуть с облегчением — ей уже никогда не придется смотреть в зловещие глаза Рикардо.

— Может, сходим в парк «Золотые ворота»? — предложила Тереза.

— Давай. — Елена робко посмотрела на мать и после секундного колебания спросила: — Как думаешь, может Карло пойти с нами? Он совсем перестал играть со мной.

Терри пристальнее всмотрелась в лицо дочери и заметила, как загорелись у той глаза. Тереза знала, что это была уловка: детским чутьем Елена давно уже догадывалась, почему они с Карло больше не встречаются.

— Что, если Карло не окажется дома? — спросила она. — Может, Крис пойдет с нами?