Ушел Недведкин, имея за пазухой пачку социал-демократических листовок и два последних номера газеты «Правда». Спеша к гавани и предвкушая, как поделится своей радостью с друзьями, полный радужных планов, он совсем забыл о матросской осторожности.
Она мгновенно вернулась к нему в тот момент, когда, услышав оклик, он повернулся и увидел перед собой незнакомого лейтенанта. Но было уже поздно.
— В чем дело, болван? — сухо спросил офицер. — Может быть, тебя не учили приветствовать старших по чину?
— Виноват, вашскородь! — вытягиваясь, гаркнул Недведкин. — Недосмотрел…
— Ты институтка или матрос? — забрюзжал лейтенант. — Недосмотрел, видите ли… Ты какой роты?
— Так что третьей…
— Доложишь ротному, что замечен в неотдаче чести.
— Слушаюсь, вашскородь!
— А теперь иди да больше не лови ворон…
Недведкин вскинул руку к бескозырке, четко повернулся и зашагал прочь. Он злился на себя: надо же было так глупо обмишулиться… И без того на нем висит тяжкий груз — в прошлом году за непочтительность к офицеру он угодил в разряд штрафованных. А начальство на штрафованных косо смотрит, придирается из-за каждой мелочи…
Пройдя полквартала, он свернул за угол, остановился и достал из кармана папиросы. Прикрывая ладонями огонек спички, попытался прикурить, но порыв ветра задул пламя. Не удалась и вторая попытка. Чертыхаясь про себя, он достал третью спичку. Как раз в этот момент из-за угла вышел человек в сером костюме и надвинутом на глаза котелке. Скользнув по лицу матроса равнодушным взглядом, прохожий пошел дальше, но через полсотни шагов задержался у витрины. Недведкин мимоходом подумал, что где-то уже видел этого человека, и вдруг совершенно отчетливо вспомнил, где именно. Это было на углу улицы, где жил Лутованов. Тогда обладатель котелка стоял возле круглой афишной тумбы и внимательно читал объявления.
Подозрение мелькнуло мгновенно. Но, может быть, это просто случайность? Недведкин прикурил наконец, не спеша пошел в обратную сторону. Вновь пройдя полквартала, остановился возле аптеки. Осторожно скосил глаза и опять увидел человека в котелке. Сердце дернулось. Теперь уже не оставалось сомнений в том, что к нему привязался шпик. Еще не решив, что делать, он снова зашагал по улице.
Идти в гавань было нельзя. Возможно, что филер прочитал надпись на ленточке и знает, что перед ним матрос линейного корабля «Император Павел I». Но на корабле сотни матросов. Установить личность выслеживаемого шпик мог только на пристани с помощью офицеров. Значит, надо было уходить подальше от гавани. И Недведкин пошел к окраине.
Он понимал, что безнадежно просрочил время увольнения. Но на это пришлось махнуть рудой. Гораздо хуже было то, что под форменной рубахой у него листовки и газеты. Если задержат с такой ношей — ареста и суда не миновать… А еще хуже, что товарищей подведет. На корабле быстро установят, с кем он чаще встречался, с кем уединялся, возьмут людей на заметку…
«Вот ведь влип, раззява, безмозглый чурбан! — корил себя матрос. — И как это можно было совсем потерять осторожность? А главное — что делать теперь, куда деваться?..» На одной улице, заглянув в ворота, он понял, что перед ним проходной двор, сунулся было туда, но из-под крыльца выскочил огромный пес, угрожающе зарычал. Пришлось отступить. А шпик по-прежнему маячил шагах в двухстах. Он, видимо, понял, что обнаружен, и поэтому уже не скрывался. Мелькнувшую было мысль о том, что надо вернуться в центр города и там попробовать затеряться в толпе на узеньких средневековых улочках, пришлось оставить. Коли шпик не скрывается, то в городе он может с помощью городовых и задержать Недведкина.
Оставалось одно: уходить дальше, на окраину. Здесь вдоль дороги тянулись маленькие одноэтажные, окруженные заборами дома. Он узнал дорогу, ведущую в сторону Балтийского порта. И тут вдруг пришло, как можно все же попытаться скрыться от сыщика. План нехитрый, но, пожалуй, единственно надежный.
Недведкин быстрее зашагал по обочине. Дома пригорода остались позади, дорога была совершенно пустынной. Оно и понятно — слишком поздний час. К сожалению, почти совсем не темнело — в середине июня здесь и не бывает темных ночей. Однако сумерки все же наступили, горизонт потерял резкость, придорожные столбы вдали стали расплывчатыми, воздух заметно посвежел. Впереди, в полверсте от дороги, темнел лесок. Когда Недведкин поравнялся с ним, он увидел сбегавшую от дороги под небольшой уклон узкую тропинку, свернул на нее и почти бегом направился к лесу.
Расчет его оказался верным. Уже возле опушки он обернулся и увидел, что темный силуэт шпика торчит возле дороги, четко вырисовываясь на фоне светлого неба.
Видимо, шпик испугался идти за матросом в этом пустом безлюдном месте. Недведкин углубился в лесок, дошел до полянки, присел на пенек, покурил. Хотя он и оторвался от слежки, но положение сложное. Здесь, за городом, в своей флотской форме он всем будет бросаться в глаза, и если завтра отдадут приказ о его розыске, то долго гулять на свободе не придется. Раз уж решено не являться на корабль, надо спешно менять одежду. Но где? К Лутованову возвращаться нельзя ни в коем случае.
А что, если воспользоваться теми двумя явками, которые он получил от Лутованова? Это, пожалуй, единственный выход. Надо только суметь дойти хотя бы до одной. Появись он в городе до утра — всякий городовой к нему может прицепиться, всем известно, что на ночь матросам увольнительная не выдается… А с другой стороны — нельзя терять времени. С утра начнут его искать. И все-таки надо рискнуть и пробираться в город сейчас, но другой дорогой. Только вот где она?
Недведкин затоптал окурок, пошел по тропинке дальше. Вскоре лесок кончился, и впереди он увидел хутор — бревенчатый дом, сараи, баньку, а дальше за хутором снова лесок. Хутор следовало обойти. Там наверняка есть собаки, они могут переполошить хозяев, которые сразу обратят внимание на шатающегося ночью матроса.
Он сделал большой крюк, шагая прямо по некошеной траве, обогнул хутор, снова углубился в лес, но там потерял направление. К счастью, лес оказался небольшим, и Недведкин вскоре вышел по другую сторону прямо к обветшалой хворостяной ограде, окружавшей небольшой участок земли, на которой стоял почерневший бревенчатый домик. За оградой тянулись грядки с торчащими кустиками картофельной ботвы, на веревке сушилось оставленное с вечера белье.
Идя вдоль изгороди, он вдруг увидел висевшую серую мужскую рубаху и сразу понял, что в ней его спасение. Внимательно оглядев участок, он нигде не обнаружил собачьей конуры. Если же собака ночевала под крыльцом и внезапно могла с лаем выскочить, то ему легко было отступить в тот же лесок. В домике окна были прикрыты ставнями, и, конечно, хозяева спали в эту пору.
Недведкин потянулся было к рубахе, но тут же опустил руку. Сознание того, что он пытается украсть чужую вещь, настолько претило ему, что готов был махнуть рукой и идти дальше.
И все же он взял рубаху. Отошел за куст, быстро обнажился по пояс, аккуратно свернул свои рубахи — полосатую нательную и белую верхнюю, присоединил к ним бескозырку и все это засунул в середину куста, натянул на себя чужое одеяние. Листовки и газеты сунул за пояс. Потом он достал пришпиленную изнутри пояса брюк английскую булавку, наколол на нее единственный свой рубль и повесил его на веревку. От мысли, что сатиновая рубаха стоила не больше рубля, стало немного легче на душе.
Прежде чем Недведкин сумел попасть на другую, ведущую в город дорогу, ему пришлось миновать еще один лесок и обойти болото. На востоке уже алела полоска ранней июньской зари, трава стала мокрой от росы. Он быстро сориентировался, в какой стороне лежит город, и торопливо зашагал по грунтовой, хорошо укатанной дороге. Пока дошел до пригорода, его несколько раз обгоняли груженные мешками и корзинами телеги — эстонские крестьяне везли к открытию рынка немудреную деревенскую снедь.
В окраинном маленьком трактирчике Недведкин на последний пятак купил кружку горячего кофе с молоком и булку. Никто вокруг не обращал на него внимания, и он неожиданно подумал о том, что куда вольготнее и проще чувствовать себя без военной формы. Однако надо было спешить, чтобы застать товарища с явки до того, как тот уйдет на утреннюю смену.