Он успел вовремя. Незнакомый ему рабочий еще только вставал, когда Недведкин разыскал его комнату. Встретил настороженно, испытующе поглядывал из-под кустистых бровей, но, услышав пароль, потеплел, предложил попить чайку вместе с ним. Недведкин от чая не отказался, сел за покрытый клеенкой стол, торопливо начал рассказывать о своих злоключениях.

Услышав, что Недведкин теперь попадает в разряд дезертиров, хозяин комнаты даже присвистнул.

— Ну-ну! А как же жить-то будешь?

— Как другие нелегалы, так и я…

— А прежде не приходилось?

— Пока еще нет, но лиха беда — начало! Вернусь в Питер, раздобуду у товарищей документы на другую фамилию. Здесь оставаться мне не резон.

— А если поймают?

— Известное дело: суд да тюрьма… А пока сообщить надо…

Оба помолчали, прихлебывая из стаканов остывший чай. Хозяин комнаты посоветовал, что ему следует сделать, снабдил Недведкина пятеркой, объяснив, что это все, чем он располагает, и вскоре они распрощались…

Филер Варсонофьев пришел в управление за час до наступления присутственного времени, пожал вялую руку сонного вахмистра в вестибюле и пошел в угловую комнату, неофициально именуемую филерской. Несмотря на ранний час, здесь уже сидели двое его сослуживцев, склонившиеся над шашками. Оба были азартными игроками, причем в отличие от других резались в шашки на деньги, по двугривенному за партию. Оба машинально ответили на приветствие Варсонофьева и не подняли голов до тех пор, пока партия не окончилась.

Партнер расставлял шашки для следующей партии, маленький лысый филер Комолов повернулся к Варсонофьеву.

— Тут унтер, который с дежурства сменился час назад, говорил, что тебя вчерась допоздна господин ротмистр ждали. Чего-нибудь важное случилось?

— А сам-то чего здесь сидишь? — уходя от ответа, спросил Варсонофьев.

— Да вот велено было до утра в управлении остаться, вроде в резерве. Но что-то никто не беспокоил, не звонил…

И он опять склонился над шашками.

Слова Комолова несколько встревожили Варсонофьева. Что и говорить, приятного мало докладывать, что наблюдаемый ушел от слежки. А что оставалось делать? Задание у него было ясным: если к Лутованову придет матрос, проследить его до пристани и выявить фамилию. Кто ж мог предвидеть, что матрос вздумает на корабль не возвращаться? Приказа о задержании вовсе не было…

Раздумья Варсонофьева прервал сам Шабельский, заглянувший в филерскую.

— Пошли ко мне! — сказал он коротко.

Филер послушно зашагал вслед за начальником, приглаживая ладонью и без того прилизанные волосы. В кабинете Шабельский положил фуражку на тумбочку, кинул рядом с ней перчатки, нетерпеливо обернулся к Варсонофьеву.

— Давай рассказывай, в чем дело. Отчего вчера в управление не пришел?

Варсонофьев, которому начальник не предложил даже сесть, хотя сам уселся за письменный стол, стал неторопливо рассказывать, как он взял под наблюдение матроса возле дома, где жил Лутованов, и «повел» к гавани, как матрос обнаружил слежку и стал метаться по городу. Ротмистр слушал с возрастающим нетерпением, встал даже из-за стола, подошел, остановился напротив, глядя в глаза. Когда филер рассказал, как матрос направился в лес, а он побоялся и за ним не пошел, Шабельский удивленно перебил:

— Как не пошел?!

— А как пойдешь-то? Кругом безлюдно, а он, как бугай, здоров, и у него может быть револьвер. А у меня-то револьвера не было…

— Ну и как же?

— Так и ушел, господин ротмистр…

Начальник как-то очумело посмотрел на Варсонофьева, потом сквозь зубы выдохнул:

— Да ты, сука, понимаешь… я ж тебя, подлец!..

Лицо Шабельского исказилось, и не успел Варсонофьев отшатнуться, как кулак ротмистра врезался ему в зубы. Инстинктивно он отскочил в угол комнаты. Во рту стало солоно от крови, и филер выплюнул в ладонь вместе со сгустком крови два выбитых зуба.

— Да вы что, господин ротмистр! — захныкал он, со страхом глядя на искаженное гневом лицо начальника. — Разве ж дозволительно подчиненных на службе бить? Да вы что, господин ротмистр…

— Уйди отсюда, болван, сволочь! — бешено заорал Шабельский. — Уйди, я за себя не ручаюсь.

Филер пулей выскочил в дверь, прикрывая рот ладонью, побежал по коридору в умывальник.

Только полчаса спустя Стась сообразил, что у него еще остается какой-то шанс. Надо уцепиться за Лутованова, не упускать его ни за что из поля зрения.

К полудню стало известно, что исчезнувший матрос — это электрик Недведкин с линейного корабля «Император Павел I». И в это же время вернувшиеся с задания филеры доложили Шабельскому, что ни дома, ни на заводе «Вольта» Лутованов не обнаружен. Видимо, как и матрос, он скрылся из города.

Ротмистр распорядился срочно по телеграфу передать приметы Недведкина и Лутованова железнодорожным жандармам в Петербурге, но и это не дало никаких результатов. Оба подпольщика — видимо, и тот и другой — сошли с поезда, не доезжая столицы. А может быть, они и не в Петербург направились…

Линейный корабль «Император Павел I» перед плаванием грузил провиант. Буксир подтянул утром на рейд широкоскулую, по самые борта груженную баржу, которую пришвартовали к левому борту. На тросах поднимались вверх плотные серые мешки, набитые крупой, мукой, картофелем, солью, сахаром. Плыли по воздуху бочки с селедкой и солониной, ящики с макаронами, консервами, табаком, плыли телячьи и бараньи туши.

Баталер, ведавший всем продовольственным обеспечением, бегал от лебедки к лебедке, хрипло ругался, вытирал потный лоб, покрикивал не только на матросов, но и на унтеров. Он внимательно следил за тем, чтобы разгрузка шла аккуратно, чтобы ни один ящик не пострадал. Он не мог быть спокойным до тех пор, пока вся эта масса продовольствия не окажется под замком. Баталер учитывал плутовство и изощренный опыт поставщиков, подсовывающих недоброкачественный товар, ловкость рук кладовщиков, умудрившихся на всем пути продовольственных грузов уменьшать их количество, бесстыдно подкладывая в ящики и мешки железки и булыжники для веса. Он учитывал и неизбежные потери при погрузке и разгрузке. И, подсчитывая все это, начинал сатанеть, ибо все эти потери касались прежде всего его кошелька, так как сужали возможности для дальнейшего воровства. А без воровства баталер и представить себе не мог своей службы.

У борта произошла какая-то возня, и баталер со всех ног кинулся туда. То, что он увидел, заставило его сердце сжаться от ужаса. Петля троса, закрепленная на телячьей туше, медленно сползала. Он понял, что еще немного, и туша, не дойдя какого-то метра до борта, выскользнет из петли и плюхнется в море.

— Не дергай! — закричал он матросам, стоявшим у талей. — Баграми, баграми поддерживай!

Пока бегали за баграми, прошло еще две-три минуты, показавшиеся баталеру бесконечными. Но, к счастью, петля перестала сползать, и тушу благополучно опустили на палубу. Вытирая платком взмокший лоб, баталер перегнулся с борта и крикнул матросам, стоявшим на барже: