Мустанги - тоже «неприкаянные» - жалкие остатки того же Дальнего Запада; теперь их ловят не только с помощью старого доброго лассо, но с помощью самолетов и грузовиков. Их свободу тоже ограничивают, отнимают.

И это внятно Розлин, как внятна ей всякая ложь и всякая беда. Она не может покупать свою свободу чьей-то чужой свободой - пусть даже лошадиной - и свое счастье чьей-то чужой бедой, пусть даже кобылы, у которой отнимают жеребенка. Она отпускает мустангов на волю.

Картина, конечно, сложнее, но речь не о картине, речь о Мерилин Монро.

- Что делает тебя такой грустной? - спрашивает Гей у Розлин. - Ты самая грустная девушка, какую я видел.

- Ты первый мужчина, который говорит это. Мне всегда говорили, какая я веселая.

То и другое вместе составляют тот удивительный «талант жизни», который увидал писатель в своей будущей жене.

Был ведь и еще один «секрет» популярности «великой Монро». Ее обманчивая обыкновенность, общедоступность, даже некоторым образом вульгарность. Она стала «типом времени», когда парикмахерская прическа, требующая усилий, когда корсет, стягивающий талию, когда слишком дорогие туалеты «от такого-то» уже не имели шансов на успех. Когда в Европе «открыли» феномен Брижитт Бардо с ее естественной - не извращенной - аморальностью, с ее естественной - не фривольной - обнаженностью, с ее негроидным - далеким от классических канонов - лицом.

Мерилин Монро была еще в гораздо большей степени «как все». Она была секс-бомба, но и простушка. Ее прославленная красота была по-американски добротна: каждый мог видеть, что груди у нее настоящие - без обмана - и бедра, слава богу, тоже. Это была великолепная, и торжествующая, и в то же время вполне демократическая красота девчонки с улицы. Было легко подражать ее гладким обтягивающим платьям с низким вырезом, открывающим грудь, не стесненную бюстгальтером. И невозможно подражать тому, чем щедро наградила ее природа, - естественному совершенству форм и врожденному «таланту жизни».

Она была для миллионов символом счастья. И казалась созданной природой для счастья.

Но, получив все, она не получила того простого и обычного, что имели миллионы ее менее удачливых зрительниц: обыкновенных женских радостей.

Когда репортеры спросили Мерилин, чего бы она хотела в браке с ди Маджио, она отвечала, что мечтает о большом доме, где много комнат и много детей.

Когда репортеры спросили Мерилин, чего она ждет от брака с Артуром Миллером, она отвечала, что они строят большую ферму, где будет много комнат и много детей.

Много комнат она могла иметь, а детей - нет.

Она не могла самых простых вещей, которые даны всем: она не могла спать. Принимала чудовищные дозы снотворных и всяких других таблеток. Пила.

Она боялась темноты, боялась одна оставаться в комнате и осталась одна в жизни.

Ее страшил возраст, и в тридцать шесть лет она приняла смертельную дозу снотворного, а перед этим в последней, незаконченной картине успела сделать стриптиз, которому могла бы позавидовать молодая.

Ее терпеть не могли продюсеры, режиссеры, партнеры, потому что работать с ней было мученьем: она безбожно опаздывала на съемки, была нестерпимо капризна и растягивала съемочный период до невероятия, то лежа дома в тяжелой депрессии, то попадая в нервную клинику. Может быть, это было недовольство собой и своим амплуа, и в конце концов, как обещают «Неприкаянные», Мерилин Монро могла стать настоящей большой драматической актрисой. А может быть, это была всего лишь наследственная болезнь.

Ее последние романы были обескураживающе неудачны и не принесли того, без чего она не могла больше жить, - надежности и покоя.

Из всех ее мужей на похороны приехал один ди Маджио, который, кажется, искренне ее любил и с которым она охотно встречалась в свой последний год своей жизни.

Такова была «агония Мерилин Монро», и второй портрет, написанный Артуром Миллером в его нашумевшей пьесе «После грехопадения», относится именно к этому времени.

Кто может быть судьей между мужем и женой, и не естественно ли, что история бывшей жены писателя предстает при этом несколько односторонне? Односторонне и невеликодушно.

Это сначала попытка спасения Мэджи от улицы, от ее прошлого, в котором она все время оправдывается перед Квентином (так зовут героя): «Я никогда не была проституткой. Я была со многими мужчинами, но никогда ничего не брала... Мой психоаналитик говорит, что я считала секс чем-то вроде милосердия». Так откликается в образе Мэджи светлый образ Розлин, всегда и во всем милосердной.

Это потом попытка спасения Мэджи от непрерывно длящегося самоубийства - от истеричных требований близости, от таблеток и текилы. Но: «Всякий, кто хочет спасти другого ложью о безграничной любви, бросает лишь тень на лицо бога». Ибо смертный не способен к безграничной и всепрощающей божественной любви. И Квентин вынужден убить Мэджи - правда, лишь фигурально. Он оставляет се на смерть, на самоубийство, хотя и он лишь последнее звено в «длинной-длинной цепи» тех, кто убивал ее всю жизнь. Ибо она вся «...любовь. И секс». И больше ничего. Такова концепция, предложенная Миллером.

Это тоже вольность. В действительности Миллер едва ли был последним и роковым звеном в жизни Мерилин.

И это тоже концепция, подчиненная скорее идее образа Квентина, нежели Мэджи: история гибели Мерилин Монро сложнее и драматичнее. Но автор и не настаивает на полной идентификации героев: недаром и себя и свою бывшую жену он наделяет вымышленными именами, принимая, впрочем, свою, а не ее сторону.

Но примем это не как излишне откровенный и явно пристрастный рассказ о своей семейной жизни, а как художественный образ и как метафору.

Как метафору судьбы женщины, пришедшей в мир с богатством, которое никому не в радость. Которое профанируют в жизни, проституируют в искусстве, которое не по силам даже влюбленному мужчине и оказывается невыносимым бременем для нее самой. Таково проклятье безмерной, искупительной любви, которую несет в себе и хочет взамен Мэджи.

Воссоединим два образа одной и той же женщины, разделенные семью годами, неудачным браком и смертью, - и мы получим колеблющийся, двойственный и щемящий облик звезды, пронесшей сквозь нищету и блеск своей судьбы ненужный дар участия и любви, которые чужды нормальному строю жизни с ее борьбой за существование и конечностью чувств. Облик Неприкаянной.

4. Документальная биография

Твое лицо ограблено, как сейф.

А. Вознесенский

Книга Хэмблетта называется «Кто убил Мерилин Монро, или Клетка, куда запирают мечты». Она открывается портретом Мерилин, какой она хотела бы видеть себя. Портрет мог бы напомнить своей отрешенностью Грету Гарбо, если бы он не был почти обнаженным.

Великая Гарбо - великая Монро...

Между тем в остальных иллюстрациях вы почти не встретите больше Мерилин. Вы узнаете других знаменитостей Голливуда - «короля экрана» Кларка Гейбла, который был ее партнером в «Неприкаянных», Фрэнка Синатру, который никогда не был ее партнером, Лиз Тэйлор с ее мужьями - еще одну звезду Голливуда - и Софию Лорен, которая в Голливуде была лишь на правах гостьи...

Дело в том, что книжка не о Мерилин - она о том, кто убил Мерилин, о клетке, куда запирают мечты, - о Голливуде.

Это не исследование. Автор се - известный английский журналист - просто отправился в Голливуд и написал репортаж с места действия. Он постарался описать и понять странный и призрачный мир фабрики грез, где все, что происходит за пределами пятидесятимильного радиуса Бульвара Заходящего Солнца, кажется несущественным. Запуск ракеты к Луне? Выход в космическое пространство? Жертвы в Конго? Жестокости во Вьетнаме? Все это пустяки перед реальностью замужества Ким Новак или вопросом, кто получит «Оскара» ⁸ в этом году.

«Голливуд - это род клетки. Если вы останетесь в ней слишком долго, то получите невроз». Так говорит автору один из баловней этого мира американский режиссер Джон Хастон.