- Я думаю, это совершенно разные вещи, - решительно заявил он.
- Отчего же ты так думаешь? – с удивлением протянул Кот, - Сначала возникает интерес, затем влюблённость, требующая насыщения, бурно переходящая в страсть, не дающая покоя, и когда она удовлетворяется, наступает или любовь, или потеря всякого интереса!
- Я думаю, что уже на стадии интереса раскрывается веер возможных выборов: дружба, привязанность, страсть или любовь, а человек выбирает в зависимости от своего культурно – нравственного наполнения, от потребностей и вызывов другой стороны, - решительно сказал Пышка.
- То есть, любовь и страсть – это ветви одного дерева?! – воскликнул профессор, для убедительности подняв над головой нож в сметане и крошках, - Если кто-то приведёт пример «любви», я приведу пример «страсти»!
Окна стали совсем синими, в углу алело очертание раскалённой печной дверки. Звуки, словно исчезли.
- Я думаю, - тихо заговорил Фигурка, - любовь возникает как радость, а не как разрушительный огонь. Человек счастлив оттого, что он наполнился светом и смыслом, ему хочется поделиться и тем, и другим с любимой и со всем миром. Когда я увидел Ксению, её манеру в разговоре смешно устремлять вверх влажные блестящие глаза, вытягивать нижнюю губу и дуть на пушистую чёлку, её привычку виновато смеяться, рассказывая о серьёзном, я понял, что больше не принадлежу себе, что я счастлив только её счастьем, и смеюсь только её смехом, что я хочу только одного, чтобы Ксюша не болела, никогда не знала горя, была радостной и счастливой! Любовь всё терпит, всё прощает, она не перестаёт быть, она может задремать, отдохнуть и начаться с новой силой, надо только с пониманием относиться к этим её передышкам! И тогда двое уже становятся единым целым с общими интересами и заботами!
- Да – да, - присоединился Паралличини, - двое становятся одним целым, но, мне кажется, в любви присутствует момент страдания.
- Естественно, - заявил Кро, - при таком самоотвержении на твоей шее начнут ездить! И почему опущен социальный аспект любви? «С милым рай и в шалаше, если милый атташе», а если «он только диджей на радио»?
- Я имел в виду, ревность, - добавил Адриано.
- С «любовью» вопрос более или менее прояснился, - сказал профессор, - в смысле, перешёл на новую ступень непознанного, а теперь я вам поведаю о «страсти», друзья мои.
Мария перебралась на диванчик, поближе к гудящей голландке. Все уселись поудобнее, профессор поправил фитилёк коптящей свечки и начал свой рассказ:
«Не помню уже в каком точно году мы с Ослом полетели на научную конференцию по теме: «Логическое измерение африканской колыбели человечества» в Дар-эс-Салам. С нами летел советский экипаж из Прибалтики, зафрахтованный Мозамбиком для работы на крупном судне. Эти голубоглазые весёлые моряки сразу же после взлёта достали бутылки с крепким алкоголем, быстро с ними управились и спали до самой Танзании так крепко, хоть из пушек пали. На первой стоянке, в Джибути, по трапу сошли только мы и сразу почувствовали жар экзотической ночи. Мимо нас проплывали чернокожие девушки с невероятно тонкими и длинными шеями, отчего головы красавиц покачивались в такт шагам, как цветы на стеблях. Я невольно залюбовался их движениями, но Осла привлекали магазинчики с сувенирами.
- Обратите внимание, господин профессор, - сказал мой друг, здесь французские духи продают вёдрами! – и он указал на пузатые флаконы невероятных размеров.
Мы приблизились к прилавку, но чернокожий продавец, поспешно надев шапочку, расстелил коврик и принялся совершать намаз. Решив не мешать ему, без сувениров мы отправились к нашему самолёту, вдыхая жаркий аромат африканской ночи.
Танзанийский аэропорт встретил нас запахом сандала и развешенными шкурами леопардов и зебр, а так же радушными приветствиями коллег. Конференция прошла удачно, нам подарили по тамтаму, тут же мозамбиканские друзья пригласили нас выступить с докладами в Мапуту. Вместе с вещами и барабанами, а Осёл приобрёл ещё и, невиданного по толщине, попугая, мы погрузились в маленький самолёт, который полетел на юг вдоль границы океана. Он летел довольно низко, и мы видели на красной земле бесшумно бегущие стада антилоп и жирафов, напуганных тенью от самолёта. Нам и завтрак подали из мяса антилопы, незнакомого на вкус, но, поскольку было раннее утро, есть совсем не хотелось, особенно после реплики сзади: «Славный был охотник!»
Последующие события я передал в строчках, из которых в памяти сохранилось только это:
«Мы прибыли с тобой в Мапуту на заре,
Не спал лишь океан да дворник дядя Римус,
И в маленьком порту под пальмой во дворе
Нас дожидался джип, весь в саже, словно примус…»
Разместили нас в самом центре бывшей португальской колонии на двадцать третьем этаже высотного здания, каких было немало на этой широкой улице, по сторонам которой росли гигантские акации, густо украшенные красными, жёлтыми и сиреневыми цветами. Апартаменты нам достались, поистине, царские: у моего друга – четыре спальни, у меня пять! Повсюду на окнах и дверях были натянуты антимоскитные сетки, но в первую же ночь я не мог уснуть от активной жизнедеятельности вокруг моей кровати. Включив свет, я обнаружил большущих тараканов, которых местные называли «кукарачами». Я принялся выметать веником непрошенных гостей на балкон, опасаясь напустить в комнату малярийных комаров. По громким ударам за моей спиной, я понял, что и на половине Осла тоже идёт бурная работа. Оказалось, что он шваброй гоняет по своим покоям разноцветных, довольно, агрессивных, ящериц, толстый попугай, при этом, носится за ним, ругаясь на каком-то африканском диалекте.
Утром, наспех позавтракав, мы поспешили на встречу с коллегами. Электричество отсутствовало, пришлось спускаться пешком. Стояла невероятнейшая влажность после ночного тропического ливня, мы поминутно утирали большими платками пот со лба, одноразовые салфетки ещё были не в ходу. Вот она благоприятная среда для размножения живности – влажный тропический климат!
Коллеги порекомендовали нам на прощание посетить кабачок в районе Старых вилл, что мы и сделали охотно.
Толстый добродушный негр, несмотря на жару, в старой фетровой шляпе, принёс пиво. Дочь его лениво двигалась между столиков, собирая бокалы. На ней был оранжево – жёлтый запахивающийся кусок ткани с узором из попугаев, похожих на питомца Осла, и с трогательной надписью: «Любовь детей и матерей».
Хозяин заведения подсел к нам и начал радостно рассказывать о том, что утром крестьяне из деревни принесли в соседний дом хворост на продажу, а в нём оказалась кобра, которая вызвала панику у жильцов, те отказались от хвороста и теперь будут сидеть голодными. Надо сказать, что местные жители готовили во всём городе пищу на балконах в жаровнях и на буржуйках, редко у кого были в кухне баллоны с газом.
- И что, поймали змею? – поинтересовался Осёл, допивая второй бокал.
- Нет, господин, - радостно сообщил хозяин, - но я вам на дорожку приготовил пивка!
Он словно выпроваживал нас, нам даже показалось, что он испытывает какие-то опасения. Мы расплатились, поблагодарили хозяина, Осёл взял грубую плетёную сумку с бутылками, заботливо прикрытыми от посторонних глаз жёлтыми газетами времён колониальной эпохи. И тут-то обнаружилось, что при полной ясности головы у нас совсем не идут ноги! Поддерживая друг друга и смеясь своей неловкости, мы продвигались с трудом, оценив по достоинству шутку коллег.
Состояние, однако, было совершенно безмятежным, то есть поэтическим, и я начал вслух сочинять, сопровождаемый сочувственными взглядами темнокожих женщин, а мой друг помогал мне подыскивать рифмы. Позволю себе прочесть для вас оставшиеся в памяти строки:
«Здесь воздух можно разливать в бутыли,
Плетёные, что у фонтана мыли
Девчонки в бусах, радуги пестрей,
С глазами длинными, темнее чернослива,
Здесь запах манго, ливневых дождей,