И она запела своим чудным голосом, не прекращая рисовать на картоне туфельку с бантом:

«Ах, сестрица Жавотта,

Надоела работа,

В крысоловке мой кучер устал,

То котлы, то горшки, то иная забота,

А мне хочется снова на бал!

Ваше платьице жёлтое,

Слишком скромно, из золота

О наряде мечтаю сто лет!

Ах, сестрица Жавотта,

Ну какая работа,

Коли слышу я скрипы карет?!

Вы лететь не привыкли

В позолоченной тыкве

За шестёркой проворных мышат,

Ах, сестрица Жавотта,

Как мне плакать охота,

Почему же за мной не спешат?!

Я стою у порога,

Не пылится дорога,

Где же принц, где герольд короля?

Все, как будто, уснули,

Я склоняюсь над кастрюлей,

А в переднике – звон хрусталя!»

Мария легко зааплодировала, следом – остальные, влюблённый профессор – звонче всех. Исполнительница была тронута до слёз.

- Кстати сказать, - сообщила Маша, - у меня есть текст «Рождественской песни», если господин Паралличини положит стихи на ноты, завтра можно будет вместе спеть.

И она достала исписанный листок с подоконника и подала его весёлому композитору.

Пыш сразу обратил внимание на старинный письменный прибор на подоконнике, таких ему ещё не доводилось видеть. На подставке, с углублением для ручки, стояла квадратная чернильница, рядом стакан с несколькими перьевыми ручками, и полукруглое пресс-папье. Все вещи были изготовлены из бурого камня с прослойками, похожего на гранит, и отделаны серебром. На чернильнице возвышалась откидная блестящая крышечка с головой собаки. Такая же серебряная собачья головка была сверху на бурой плитке пресс-папье, а на стакане для ручек искусно сделанные из серебра две собаки догоняли зайца по кругу, получалось, что за последней собакой гнался по пятам сам заяц.

Кро толкнув Пышку в бок, подал ему золотистые ниточки и придвинул шишки, которые уже были покрыты бронзовой краской.

- Люблю запах свежей краски! – воскликнул Рыжик.

- И моим ноздрям он доставляет не малую радость! – сказал Войшило.

Мушка закончила дюжину тончайших ажурных снежинок из голубой папиросной бумаги, и Берёза принялась собирать из них гирлянду.

Мария клеила цепи из цветных полосочек, нарезанных Варварой Никифоровной, скинувшей от тепла шаль долой.

- Так, что же мне повесить на ёлку? – задался вопросом профессор и сразу же нашёл ответ: «Ага! Однажды я спросил у своих студентов: «Какие два слова правят миром?» Они, почти, хором ответили: «Деньги и любовь!» и были очень удивлены, когда я сказал: «Нет, «надо» и «нельзя»!» Я повешу, пожалуй, на ёлку мешок с деньгами и сердце!»

И он старательно начал изображать «правителей мира» на листе картона.

Паралличини штамповал, как конвейер: птичка – рыбка – птичка – рыбка, ножницы так и мелькали в его толстеньких ручках.

Малышка Рокки покрывала заготовки серебряной и бронзовой красками, а Кот прорисовывал на них чёрной тушью детали: носики, глазки, пёрышки, хвостики и чешуйки, называя их «шмыгалками», «моргателями» и «ковырялками».

Фигурка старательно клеил объёмные фонарики, какие его ещё в детском саду учила делать воспитательница.

- Машенька, дорогая моя, как я счастлива, что у нас есть этот вечерочек, - воскликнула с чувством Варвара Никифоровна, - Я, словно нахожусь в моём детстве, мы так же рисовали, вышивали, музицировали, сочиняли по вечерам у камина!

- Да – да, - присоединился профессор, - вся семья зимние вечерочки коротала у камелька!

- Ох, дорогие мои, завтра уже Рождество! Какие трогательные праздники устраивались в этот день в родительском доме! – заговорила, блестя счастливыми глазами, Варвара Никифоровна, - хорошо помню песенку, которую мы пели вдвоём с братцем, он был одет в дырявый армячишко, старый картуз и накладную бороду из мочала, изображая старичка. Я, наряженная в бабушкин солопчик и её же фланельный чепец с лентами, изображала старушку. Снегурочкой была моя большая кукла, обложенная ватой, мы с братом аккуратно снимали с неё слой за слоем с протяжным пением на радость родителям, гостям, няне и другим детям. Учитель музыки, подпевая, аккомпанировал нам на рояле, а мы пели следующие куплеты:

«Зимняя сказка у зимней реки,

Лепят Снегурушку вновь старички, -

Снежные глазки, снежный роток,

И повязали с каймою платок!

То-то, на Святки всегда чудеса,

Не потому ль так светлы небеса?!

Дедка на бабку, потом на луну

Глянул, раскланялся, как в старину,

С валенок снег у крылечка обмёл,

Внучку Снегурушку в избу повёл!»

Все улыбались, слушая великолепную Варвару Никифоровну, помахивающую в такт пения хорошенькой ручкой.

- Да, да! – оживлённо заговорил профессор, - На Святки были весёлые колядки! Рядом с нами жил купец Битюгов, его дети всегда брали меня с собой колядовать, причём, за то, что я сам мог сочинить свежую колядку! Вывернем тулупчики мехом наверх, накрасим сажей кошачьи усы, залезем по сугробу к окну, за которым сидит возле самовара семейство и поём, что есть мочи:

«Ой, коляда – коляда,

До снегу борода!

Розовый, как снегири,

Кисель, бабка, завари!

Да с брусницею осилим,

Идёт Божий раб Василий!

А с клюквой – не хотим,

Идёт Божий Серафим!

Оставим и вам,

Идёт Божий Иван!

Хороша ваша еда,

Ой, коляда – коляда!»

Замороженная дверь заскрипит, и выносят нам на крыльцо пироги да калачи! А то, бывало, и изюм, и, даже, финики!

Кот закончил вырезать красавца гусара с усами и палашом, глянул в корзинку с украшениями и воскликнул: «Фантастика! Кто сделал эту жуткую медузу?!»

Профессор крякнул, а Рокки обиженно сказала: «Вообще-то, это мешок с деньгами». И как-то особенно порывисто воткнула иголку в голову гусара, привязывая к нему серебряную ниточку.

- Друзья, полным – полна наша коробушка, берите свечи, идём в гостиную! – позвала Маша, - Не поскользнитесь в прихожей, наверняка, Василий нанёс снега целый воз и маленькую тележку!

В ярко – освещённой гостиной уже был накрыт большой стол, вокруг которого заканчивала хлопотать Аннушка. На окнах и на двери висели синие бархатные портьеры с красивыми складками и бронзовыми зажимами в виде рычащих львиных головок. Сразу от двери, вдоль правой стены, стояла допотопная лежанка, покрытая ковром времён царя Гороха, а за ней, в переднем углу – большая пушистая ель, свежий лесной аромат которой, наполнял всю просторную жарко – натопленную комнату.

Мужчины заняли места за столом, а дамы, при их активных советах, принялись украшать ёлку, на которой уже висело несколько шаров и три ватных собачки.

- Кому-то сегодня придётся спать на полатях, а кому-то – на русской печке, - сказала напевно Аннушка, поглядывая на молодых господ.

- Я – на печке, ни разу не спал, пора попробовать, а господину Фигурке постелите, пожалуйста, на … на этом самом, вышеуказанном предмете; мой друг давно хотел на нём вздремнуть! – с широкой улыбкой отозвался сразу же Кот, явно симпатизируя бойкой молодице.

- Ёлку после праздника, голубушка, не выбрасывайте, - сказал профессор пунцовой Аннушке, - это отличная витаминная добавка в корм скоту!

- Как Вы всё знаете, барин! – удивилась белозубая служанка.

- Между «знать» и «быть» расстояние, как от Земли до Сириуса, но чтобы «быть», надо «понимать», а чтобы «понимать», надо «знать», - отвечал с умным видом профессор.

Не все всё поняли, уж слишком отвлекали от умственной деятельности ароматы со стола. Наконец, Мушка повесила последнюю птичку, Ро разложила по веточкам, пахнувшим хвоей, клочки блестящей ваты, и все уселись за стол. И чего на нём только не было! В тарелочках из тонкого фарфора блестели мелкие «архиерейские» груздочки, помидорки и огурчики в зёрнах укропа, дымилась рассыпчатая картошечка, рядом стояли пышные калачи и кисель из брусники, котлетки из чечевицы с жаренной капусткой и много других постных блюд.