Юрко вчера поздно вечером возвратился с лыжного кросса, сразу же упал в постель, уснул как убитый. О несчастье ничего не знал, поэтому Нинина телеграмма задела за живое. От его неисчерпаемого юмора не осталось и следа. Сидел на постели, недобрыми глазами смотрел на Владимира.

— Почему ты молчишь? — накинулся на него Владимир. — Тоже мне психолог! Только какое-то неотложное обстоятельство вынудило Нину послать такую телеграмму. У меня предчувствие: с Галинкой приключилась какая-то беда. Ты ничего не слышал?

От этих слов у Засмаги погасли в глазах недобрые огоньки. Он слегка улыбнулся и дружеским тоном попросил:

— Извини меня, я больше не буду. Честное слово, Володя, не буду. Что же касается всего прочего, то мы сейчас узнаем. Я быстренько умоюсь, и мы позвоним Нине. Согласен?

— Беги умывайся, а я тем временем отнесу вещи, — промолвил Владимир и вышел.

В общежитии, всегда таком шумном и оживленном, стояла непривычная тишина. Владимир отпер дверь своей комнаты, вошел в нее, но это не принесло успокоения, ему и в комнате было не по себе, хотя здесь был чисто вымыт пол, аккуратно заправлены кровати. Владимир поставил вещи возле тумбочки, подошел к шкафу, заглянул в зеркало. На него смотрело бледное и усталое лицо.

Минут через десять забежал Юрко, юноши торопливо направились на первый этаж, к телефону.

— Тетя Паша, можно позвонить? — спросил Засмага, кланяясь вахтеру.

— Для племянника все можно, — ответила неповоротливая женщина, которая из-за болезни ног почти все время сидела. — Как ты ей не опротивел со своими звонками, — добавила она, шутливо подмигивая Владимиру.

Засмага сделал удивленное лицо.

— Кому, тетя Паша?

— Да той, к какой ты по семьдесят семь раз на день звонишь.

— Ничего подобного, — таким же шутливым тоном защищался Юрко. — Вчера не звонил, потому что меня не было здесь, позавчера не звонил по той же причине. Выходит, Паша Михайловна...

— Хватит, хватит! — прервала Засмагу дежурная. — Ты мастер выходить из воды сухим! Звони.

Юрко еще раз поклонился вахтеру, набрал номер телефона квартиры Пирятинских. В тот же миг лицо его озарилось радостью.

— Нина?.. Приветствую тебя, Ниночка! Как видишь, вернее, как слышишь... Прибыл вчера, но очень поздно, Нина, кросс прошел чудесно. Я очень сожалею, что ты отказалась...

Засмага вдруг побледнел, непроизвольным движением передал трубку Пилипчуку.

А еще через несколько минут хлопцы уже ехали в клинику мединститута. В условленном месте их ожидала Нина Пирятинская. Она подала юношам сразу обе руки, поздоровалась с приятелями одновременно. Владимир с тревогой смотрел ей в глаза.

— Что случилось, Нина?

Пирятинская колебалась, не знала — говорить или не говорить Пилипчуку правду. Может, лучше сначала узнать о состоянии раненой, а уж потом говорить? Ведь подробности ей тоже не были известны.

— Почему же мы стоим, товарищи? — напомнил Юрко.

Нина первой двинулась в направлении мединститута,

Юрко шел рядом, взяв девушку за локоть. Однако Нина, сделав вид, что поправляет прическу, высвободила руку. Засмага понял Нинин жест по-своему, кисло улыбнулся, демонстративно засунул обе руки в карманы поношенного серенького пальто, принялся что-то насвистывать.

— Юра, не надо, — попросила девушка.

Возле дверей хирургической клиники стоял низенький широкоплечий вахтер в белом халате и тоже что-то насвистывал себе под нос.

— Вам к кому, молодые люди?

— Мы хотим узнать, в каком корпусе находится Галинка Жупанская, — объяснила Нина.

— В этом, — коротко ответил мужчина. — Но к ней нельзя.

Тогда трое студентов подошли к мужчине в белом халате поближе, принялись объяснять, кто они такие. Низенький мужчина с заметной сединой на висках развел руками — таково распоряжение главного хирурга клиники и его необходимо выполнять.

— Единственное, что я вам могу посоветовать: позвоните дежурному врачу, спросите о здоровье вашей подруги. Прошу!.. Наберите цифру двести три.

Владимир набрал номер.

Женский голос спокойно, но с подчеркнутой вежливостью ответил, что Галина Жупанская находится под личным надзором профессора Галицкого, ее состояние удовлетворительное. Что же касается свидания, то об этом в ближайшее время не может быть и речи.

По ступенькам поднимался Станислав Владимирович. Студенты не решились сказать профессору «добрый день» (какой уж он добрый для него!), лишь молча склонили головы.

Первой опомнилась Нина. Она попросила у Засмаги автоматическую ручку, с которой тот никогда не расставался, написала на клочке бумаги несколько слов для подруги:

«Выздоравливай и набирайся сил, дорогая Галинка.

Твои друзья Владимир, Нина, Юрко».

Пирятинская сложила записку вчетверо, подошла к Станиславу Владимировичу, поклонилась.

— Вы к Галинке? Очень просим вас, передайте ей...

Профессор печально кивнул головой.

— Благодарю, Нина, — промолвил он тихо, беря записку.

Лишь на пятый день после приезда в город Владимир Пилипчук получил от главного хирурга разрешение на свидание с Жупанской. У входа в клинику дежурил уже знакомый Владимиру вахтер. Он собирался накинуть на плечи юноши белый халат, когда в вестибюле клиники появилась Нина Пирятинская.

— Пускают? — спросила она, тяжело переводя дыхание.

Вахтер достал еще один халат. Делал он это степенно, будто подчеркивая, что стоит на очень важном посту.

— Прошу, — сказал он. — Сегодня можно. — И подал студентке халат. — Но на десять минут, не больше.

Нина пришла без Юрка — у него снова лыжный кросс, а Владимир в последнее время так привык видеть их вместе, что даже оглянулся.

— Ты без цветов? — спросила Пирятинская, когда они подходили к седьмой палате, где лежала Жупанская.

Владимир посмотрел на девушку, потом перевел взгляд на гвоздики в ее руках.

Нина решительно протянула ему цветы:

— Возьми, Володя!

Он искренне удивился:

— Зачем?

— Подаришь Галинке.

Владимир с благодарностью посмотрел ей в глаза, почувствовал, что вместе с букетиком гвоздик Нина передает и свое прощение за все... Искренняя дружба выше ревности, лицо Нины светилось каким-то внутренним огоньком.

Владимир взял цветы, и Нина открыла дверь седьмой палаты. Галинка лежала бледная, осунувшаяся. Лицо вытянулось, а глаза казались еще большими, чем были на самом деле. У ее постели сидел отец.

— Можно к вам? — спросила Пирятинская, пытаясь говорить непринужденно.

Галинка улыбнулась, закивала.

— Можно? — повторила Нина, переводя взгляд на Станислава Владимировича.

Профессор с нежностью смотрел на дочь и, наверное, не услышал, что к нему обращаются. Нина и Владимир в неловкости стояли у дверей, ждали.

— Это ко мне пришли, папа, — прошептала Галинка, движением головы показывая на дверь.

Станислав Владимирович оглянулся. Что-то похожее на неудовольствие отразилось в его глазах. Но это уже был не тот капризный старик, который когда-то ненавидел Владимира Пилипчука за его «каверзные» вопросы. Горе придавило его, он стал, кажется, мягче.

Профессор попросил студентов подойти поближе. Нина и Владимир поздоровались. Пилипчук положил перед Галинкой цветы, девушка поблагодарила взглядом, а потом на миг закрыла глаза.

— Ты уже возвратился? — спросила она еле слышно.

Жупанский был наблюдательным человеком и внимательным отцом взрослой единственной дочери. Он слишком любил свою Калинку, чтобы не уловить мягкости в ее голосе. Хорошо видел и понимал, что Владимир не просто Калинкин товарищ по курсу.

Нина поцеловала подругу в лоб, присела у ее изголовья.

— Болит? — спросила она сочувственно.

— Вчера и сегодня не очень, — тихо ответила Жупанская. — Как это хорошо, что вы пришли!

Когда были сказаны все слова, которые принято говорить в таких случаях, наступила неприятная пауза. Первой опомнилась Нина, принялась нашептывать подруге какие-то свои тайны. Жупанская слушала, улыбалась, а ее глаза все время были обращены на Владимира.