Точно так же мы замкнули общей границей латиноамериканские государства, включенные Хантингтоном в самобытную культурную зону: в глобальной перспективе все десять отличаются относительно похожими ценностями. Незначительно измененная, та же граница очерчивает испанскую культурную зону, включая Испанию и Португалию, которые эмпирически весьма близки латиноамериканским обществам. Подобным образом Латинскую Америку, католическую Европу, Филиппины и Ирландию можно объединить в рамках общей римско-католической культурной зоны. Все три комбинации оправданы как концептуально, так и эмпирически.

Приведенная выше двухмерная карта основана на сходстве базовых ценностей, но в то же время она отражает относительную дистанцию между описываемыми обществами во многих других аспектах — таких как религия, колониальные влияния, коммунистическое наследие, социальная структура, экономическое развитие. Воздействие самых разных исторических факторов довольно полно суммируется в двух культурных измерениях, положенных в основу нашей карты. Но поскольку совпадение факторов не всегда идеально, возникают очевидные аномалии. Например, на рассматриваемой карте Япония и бывшая Восточная Германия находятся по соседству. Это объяснимо в том смысле, что оба общества предельно секуляризованы, относительно богаты и отличаются значительной долей индустриальных рабочих среди населения. Но в то же время такое соседство противоестественно, поскольку Япония формировалась под влиянием конфуцианского, а Восточная Германия — протестантского наследия. (Харрисон (Harrison, 1992), однако, проводит многочисленные параллели между конфуцианской и протестантской культурами.)

Несмотря на столь очевидные отклонения, общества с единым культурным наследием в основном попадают в один и тот же сектор. Но особенности их расположения фиксируют также уровень экономического развития, структуру занятости, религиозные традиции и прочие исторические влияния. Точка на двухмерной карте отражает гораздо более многомерную реальность. Примечательная согласованность между различными измерениями обусловлена, по-видимому, тем, что культура, определяя экономику и историю страны, сама формируется под воздействием этих факторов.

Как представляется, уровень экономического развития оказывает мощное влияние на культурные ценности. Ценностные системы богатых и бедных стран стабильно отличаются друг от друга. На Диаграмме 1 явно видно размежевание между этими группами: бедные тяготеют к левому нижнему углу, в то время как богатые сосредоточены вверху справа.

Диаграмма 2 конкретизирует данный факт. Представляя собой модифицированную версию Диаграммы 1, она изображает экономические зоны, на которые распадаются 65 рассматриваемых нами государств. Все 19 стран, доля ВНП на душу населения в которых превышает 15 тысяч долларов, занимают довольно высокие позиции в обоих измерениях и попадают в зону в правом верхнем углу. Эта экономическая зона перекрывает границы протестантской, бывшей коммунистической, конфуцианской, католической и англоязычной культурных зон. И наоборот, все общества с доходом на душу населения менее 2 тысяч долларов оказываются в секторе, занимающем нижний левый угол, в экономическом пространстве, которое охватывает африканскую, южноазиатскую, бывшую коммунистическую и православную культурные зоны. Имеющиеся данные говорят о том, что сходное состояние экономики влечет общества в одном и том же направлении, независимо от культурного наследия. Тем не менее, четко выраженные культурные зоны продолжают существовать даже два века спустя после начала промышленной революции.

Диаграмма 2. Уровни экономического развития 65 обществ в сопоставлении с двумя измерениями межкультурной вариантности

Примечание: В экономические зоны, намеченные данной диаграммой, вместились почти все страны диаграммы 1. Единственным исключением стала Доминиканская республика.

Источник: Уровни экономического развития определены на основе расчетов покупательной способности населения, произведенных Всемирным банком в 1995 году. См.: World Development Report, 1997, pp. 214–215.

Доля ВНП на душу населения — лишь один из целого ряда индикаторов, свидетельствующих об уровне экономического прогресса. Как отмечал Маркс, появление промышленного рабочего класса стало основным событием современной истории. Более того, с изменением природы рабочей силы сменяют друг друга три самостоятельных стадии экономического развития: аграрная, индустриальная и постиндустриальная (Bell, 1973, 1976). Сказанное означает, что для обществ, представленных на Диаграммах 1 и 2, можно предложить еще одну градацию. Страны, где большая часть рабочей силы занята в сельском хозяйстве, расположены у нижнего поля, страны с преобладанием промышленных рабочих — у верхнего края, а страны с высокой занятостью в сфере обслуживания — у правого края нашей карты.

Согласно теории модернизации, культура общества по мере экономического развития меняется вполне предсказуемым образом, и имеющиеся у нас данные помогают проверить точность подобных прогнозов. Различия в экономическом положении связаны с серьезными перепадами в культурной сфере. Несмотря на это, мы обнаруживаем ясные свидетельства сохранения традиционных культурных зон. Используя максимально свежие статистические данные по каждому обществу, мы разработали систему «подставных» переменных, позволяющих отразить англоязычный или, напротив, неанглоязычный, коммунистический или некоммунистический в прошлом характер каждого общества для всех секторов Диаграммы 1. Эмпирический анализ этих переменных свидетельствует, что «культурные координаты» конкретных стран далеко не случайны. Восемь из девяти зон, выделенных на Диаграмме 1, демонстрируют статистически значимые связи по меньшей мере с одним из двух основных измерений межкультурной вариативности. (Единственным исключением является сектор католической Европы; он вполне когерентен, но в то же время нейтрален по отношению к обоим измерениям.)

Можно ли говорить о том, что «культурные секторы» просто отражают экономические различия? Разделяют ли, скажем, страны протестантской Европы сходные ценности лишь потому, что они богаты? На данный вопрос следует ответить отрицательно. При проверке показателя доли ВНП на душу населения и структуры рабочей силы с помощью множественного регрессивного анализа влияние историко-культурного наследия каждого конкретного общества сохраняет свою силу (Inglehart and Baker, 2000).

Для того, чтобы показать степень когерентности наших секторов, рассмотрим одну из ключевых переменных, используемых в литературе по межкультурным различиям: межличностное доверие (компонент измерения «выживание» — «самовыражение»). Джеймс Колмэн (Coleman, 1988, 1990), Габриэль Алмонд и Сидни Верба (Almond and Verba, 1963), Патнэм (Putnam, 1993) и Фукуяма (Fukuyama, 1995) отмечают, что межличностное доверие исключительно важно для созидания общественных структур, на которых стоит демократия, а также сложной системы социальных взаимосвязей, обеспечивающих расцвет предпринимательства. Как показано на Диаграмме 3, в плане межличностного доверия почти все протестантские страны опережают католические. Это верно и там, где мы ориентируемся на показатели экономического развития: межличностное доверие тесно коррелирует с уровнем ВНП на душу населения, но даже богатые католические страны по данному параметру отстают от богатых протестантских обществ.

Коммунистическое прошлое также накладывает отпечаток на эту переменную, поскольку практически все бывшие коммунистические страны отличаются относительно низкими ее значениями. Соответственно, даже протестантские государства, пережившие коммунизм, такие как Восточная Германия и Латвия, демонстрируют довольно невысокие уровни межличностного доверия. Из 19 стран, в которых более 35 процентов населения полагают, что большинству людей можно доверять, 14 являются протестантскими, 3 — конфуцианскими, в 1 преобладают индуисты и еще в 1 — католики. Из 10 наименее развитых европейских государств, отображенных на Диаграмме 3, католическими являются 8, а протестантских среди них вовсе нет.