Наибольшее доверие мы склонны питать к нашему осязанию в тесном смысле, а также в виде ощущения давления и температуры. Когда хотят указать на достоверность чего-нибудь, то говорят: «В этом можно осязательно убедиться». К сожалению, и осязание нас часто обманывает: ощущение давления и холода остается некоторое время после того, как причина ощущения уже перестала действовать.
Рис. 59. Вертикальные лини кажутся непараллельными
На этом свойстве основан известный фокус: ловкий артист кладет нам на руку монету и сильно ее придавливает, затем велит сжать руку в кулак. Мы ясно чувствуем, что монета в руке, тогда как, на самом деле, она была им удалена. Этот опыт удается еще лучше при холодном предмете. Если положить очень холодную руку на руку другого человека, то можно ее отнять и участник опыта этого не заметит, конечно, если не увидит движения. На этом был основан один из ловких фокусов мисс Фай. Охладивши руки ледяной водою, она садилась рядом с «контролирующей» особой и их закрывали одеялом по шею. Сосед с правой стороны берет ее правую руку, а левую она кладет сверху его руки. Тогда начинаются «проявления». Кто не знает сути дела, будет глубоко убежден, что ее левая рука покоится в его руке, потому что он продолжает ощущать холод, между тем как, на самом деле, рука отнята еще при начале манифестации и действует свободно. Такого рода проделки, вероятно, нередко повторяются спиритами в темноте.
Внимание. Из опыта обыденной жизни мы все хорошо знаем, что, углубившись в какое-нибудь занятие, поглотившее все наше внимание, мы часто не видим и не слышим ничего из окружающего нас. Хотя внимание и может быть обращено одновременно на некоторое число впечатлений, но ясность каждого из них убывает прямо пропорционально их числу Это только кажется, что мы можем одновременно и читать и принимать участие в разговоре; на самом деле мы перестаем понимать в один и тот же момент или то, или другое. Значение внимания для всей нашей психической жизни может быть формулировано в следующих 2-х пунктах:
1. Если сосредоточить внимание на каком-либо одном определенном предмете, то все остальные, одновременно получаемые, впечатления не доходят до полного сознания.
2. Чем большим числом предметов занято одновременно ваше внимание, тем неопределеннее будет полученное нами впечатление о каждом из них.
В этих двух фактах заключаются источники бесчисленных ошибок наблюдения. Так, напр., из всякого сколько-нибудь сложного события мы обыкновенно замечаем только известные особенности. Если внимание будет сосредоточено на одной стороне явления, то мы пропустим множество фактов, имевших место одновременно. Если будем «разбрасываться» и стараться заметить многое в разных местах, то представление о каждом из отдельных фактов получится неполное и неясное. На этом основании даже отличные наблюдатели легко попадают в ловушку искусного фокусника. Конечно, большая часть фокусов требуют проворства рук и навыка, но сущность дела состоит в том, что «артист» умеет направить внимание зрителей на ложный след. В то время как всеобщее внимание устремлено именно туда, куда ему это нужно, он без всякого стеснения проделывает свои операции в другом месте. Впоследствии мы ближе увидим, как далеко можно зайти в этом направлении.
Посредством внимания мы также производим определение времени. Определения величины пространства зависят от известных ощущений; с определением времени дело обстоит иначе. Так называемое «чувство времени» не есть специальное ощущение и не связано с каким-либо определенным восприятием или впечатлением; оно зависит исключительно от перемены, но не столько от смены разнообразных впечатлений или представлений, сколько от последовательных перемен в степени напряжения внимания. Если бы дело зависело только от числа представлений, то мы легко определяли бы время. В более долгий промежуток времени при прочих равных условиях можно сделать больше, чем в короткий; поэтому и число всплывающих в сознании представлений должно быть пропорционально истекшему времени, и можно было бы, пожалуй, предположить, что по количеству представлений мы можем судить о прошедшем времени. В некоторых случаях это действительно возможно. Опытный оратор по количеству своих слов приблизительно знает, сколько времени он говорил; люди, занятые привычной работой, по количеству сделанного угадывают, который час. Но, с другой стороны, мы знаем, что в приятном обществе часы летят как минуты; здесь время кажется нам кратким, несмотря на обилие сменяющихся представлений. С другой стороны, при ожидании время делается «бесконечным» именно оттого, что мы ничем не заняты. Из всего этого можно вывести, что оценка времени не зависит от числа представлений.
С другой стороны, факты нам определенно указывают, что в этой оценке играет большую роль внимание. Если мы заняты интересным разговором, то время летит незаметно, потому что внимание наше приковано к одному предмету. Если же мы по каким-нибудь причинам хотим прервать разговор, то время кажется нам бесконечным, потому что ощущения, передаваемые нашими органами чувств, постоянно отвлекают наше внимание от разговора. Если мы напряженно ждем чего-либо, что должно наступить, то время нам кажется коротким, так как внимание наше постоянно остается концентрированным. Навряд ли кто-нибудь был бы способен целыми часами сидеть у стола, ожидая, пока он запляшет, если бы напряженное ожидание не сокращало времени. Мы видим, что время идет быстро, когда наше внимание равномерно напряжено; если же напряжение внимания чередуется с его ослаблением, то происходит обратное. Таким образом, наше суждение о времени гораздо более зависит от состояния внимания, чем от числа сменившихся впечатлений. Только при однородном напряжении внимания, вошедшем в привычку, течение времени может верно оцениваться по числу сменившихся представлений. Следовательно: определение времени только при особых привычных условиях может быть сделано приблизительно правильно.
Ассоциация представлений играет также важную роль в процессе наблюдения, дополняя и объединяя первоначальные впечатления. Но с другой стороны, и эта составная часть всего акта наблюдений бывает источником ошибок. Каждое ощущение связано в нашем сознании с целым рядом разнообразных представлений, но постоянно и всего теснее только с известной группой их; поэтому известное ощущение всегда влечет за собою определенные привычные представления. Вследствие этого при некоторых обстоятельствах очень легко составить себе совершенно ложное представление о предмете, если первоначальное восприятие не было достаточно точно и определенно. Поясним эту мысль примерами.
На некотором расстоянии мы видим человека, по росту и походке напоминающего нам близкого друга, тогда как при ближайшем рассмотрении оказывается, что это не он. По двум признакам наш ум составил полное представление об известном лице: мы введены в заблуждение процессом ассоциации представлений. Такого рода неправильные внутренние толкования внешних впечатлений носят обыкновенно название иллюзий и могут возникать на почве всех внешних чувств, раз первоначальное восприятие недостаточно резко и отчетливо. Так, звук голоса в соседней комнате может вызвать у нас полный образ какого-нибудь знакомого человека, тогда как, на самом деле, это могло быть лишь совершенно другое лицо, имеющее некоторое сходство в голосе. Во время ночных военных маневров мне пришлось однажды более получаса, притаившись, пролежать в канаве, так как я принял двух пасущихся лошадей за целый неприятельский взвод. И только когда движения предполагаемого неприятеля показались мне несколько странными, я убедился в своей ошибке и вылез из канавы.
Во всех подобных случаях нас обманывают ассоциации, и для всех таких иллюзий можно вывести следующее общее положение: мы всегда склонны преувеличивать сходство незнакомых предметов с более знакомыми.