Он думает, что, может быть, это он сам – слишком скучный. Может быть, все, что он делает, думает, как он выглядит – все это слишком скучно. Когда-то давно ему ведь это сказали в глаза. Ему сказали тогда, что он такой прилипчивый, потому что в нем самом недостаточно жизни, энергии, потому что он не способен никого развлечь, не способен никому быть интересен, что его только терпят – из вежливости, из приличия, из товарищеских чувств, наконец. Потому что ведь никто не подозревал, что Артур окажется извращенцем. Да еще, как выяснилось, с какими-то чудовищными, смехотворными надеждами. Тоже извращенными.

Во всем виновато коварное чужое вино – это оно позволило ему расслабиться, отреагировать слишком… слишком… позволяюще. Это оно раскрыло створки плотно сжатой раковины и обнажило совсем нежное, беззащитное тельце моллюска.

Поэтому Артур будет пить только хорошо знакомый, пусть и скучный, алкоголь. Зато он точно знает, чего ожидать.

Потому что опасность есть, Артур чувствует. Имс может снова прийти. Такие, как Имс, всегда появляются неожиданно.

Может быть, именно поэтому Имс так и не приходит, хотя Артур сидит несколько часов, до самого позднего вечера. Южная, полная цветочных запахов темнота уже давно упала на Момбасу, бар освещен электрическими лампами в бронзовых, под старину, светильниках, похожих на алладиновский, и на потолке тут тоже крутятся вентиляторы, разгоняя духоту, отбрасывая чудовищные, прекрасные крылатые тени, и от сквозняков по спине ползут, извиваются холодные змейки озноба.

Он ждет, вздрагивая от каждого звука, прислушиваясь к каждому голосу, но Имса нет.

Артур думает, что Имса наверняка нет уже в Момбасе. Он хорошо знает такой тип людей: для них нет дома, сегодня они здесь – завтра там, граждане мира с темными занятиями, люди, которые любят риск, деньги и яркие впечатления.

Почему-то он чувствует горечь во рту, как будто сбоит печень, и думает: алкоголизму бой. И заказывает еще бутылку – уже другого вина, совсем незнакомого и чересчур сладкого.

Вино настигает его на рассвете, еще даже в преддверии рассвета, когда небо за окном только чуть-чуть начало светлеть. Артур блюет так, будто хочет выплюнуть всю душу, дрожа, обливаясь холодным потом и крепко держась за унитаз, потому что потолок вертится, как гребаная карусель. Артуру иррационально кажется, что тошнит его не от паленого пойла, а от всей этой ситуации, от воспоминаний, от Имса, от того, на кого похож Имс, от неслучившегося поцелуя, от того, какие у Имса пошлые пухлые губы и какой пошлый хриплый голос, какой он сам отвратительный и самодовольный. Слава богам, что ему слишком плохо, чтобы всерьез об этом задуматься – обессиленный, он доползает до постели и засыпает, укутавшись в одеяло по макушку.

Просыпается поздно, долго стоит под душем, одевается небрежнее, чем когда-либо, и старательно избегает зеркала – ему не хочется в него смотреть, он боится того, что увидит. Он хочет сохранить свою целостность во что бы то ни стало.

Таблеток ему давно уже не выписывали, и даже тот маленький флакончик, который он всегда держит в аптечке на всякий случай, остался в Париже.

Да они ему и не понадобятся.

Он не собирается предъявлять претензии бармену – понимает, что это будет выглядеть глупо. Он благодарен хотя бы за то, что кофе здесь по-настоящему хороший, и сегодня он пьет черный, крепкий, без всяких сливок, без всякого сахара – с какими-то пресными сухариками, которые чудом нашлись в меню. Утро уже растаяло, время близится к полудню и медленно через него переваливает – а это значит, что на улице опять жарко.

Когда бы Артур сюда ни приезжал, здесь всегда жарко.

К вечеру на этот раз Артур идет не к морю, а в ближайшие городские сады и долго, бездумно сидит там на скамейке, смотрит на странную чугунную статую неподалеку. Какой-то писатель… или политический деятель, Артуру лень встать и посмотреть. Вероятно, араб. Да, Момбаса очень цивилизованный город.

Сегодня почему-то перспектива работы в Бенине совсем не вызывает воодушевления. Она такая же безвкусная, как десерты в отеле. С виду красиво, а на вкус – ничего особенного.

Бенин не сделает Артура другим.

Он сидит и смотрит на деревья и цветы, как старый рыбак смотрит на море, в которое ему уже никогда не выйти.

***

Когда Артур возвращается в отель, вдруг начинается дождь. Дождь – мягко сказано, это в Париже бывает дождь – там все так романтично и так изысканно, прямо как на картинах импрессионистах: в жемчужной дымке желтые и розовые фонами, дома как гуашевые мазки, обнимающая за плечи прохлада, сверкающие камни площадей. Здесь же точно хляби небесные разверзлись, причем исключительно над Артуром, и весь полк ангелов господних синхронно, по команде, опрокинул на него полные ведра. Вода почти теплая, но какая-то мутная, как будто уже с небес течет, смешанная с глиной. Может быть, Господь Бог там лепит нового Адама, а ангелы с ведрами, полными воды, ему помогают – играют, как дети в песочнице.

Артур влетает в холл мокрый от макушки до легких мокасин, рубашка противно липнет к телу, как и брюки, и быстро становится холодно. Не поднимая головы, он на ходу врезается в какого-то плотно сбитого мужчину, бормочет «Извините» и, не оглядываясь, идет дальше.

И слышит сзади неуловимо знакомый легкий смешок, скорее даже фырканье, чем смех.

Он не оборачивается, поскольку уверен, что ему почудилось. А если не почудилось, он не хочет этого знать. Совсем.

***

Вечером Артур снова спускается в бар и скромно ужинает в уголке, как какой-нибудь монах – разве что не крестится при виде проносимых мимо бутылок с вином. Организм сам ему подсказал, что ни в какие авантюры ввязываться не стоит – последствия будут пренеприятные. Артур верит в психосоматику.

Он все знает про психосоматику. Спасибо, достаточно.

Когда он бросает взгляд в сторону бара, то в этот раз не вздрагивает, а обмирает, и в животе становится зябко. Имс тут, и он не один, а с каким-то невысоким блондином, который постоянно подозрительно озирается, а потом снова склоняет к Имсу голову и в чем-то настойчиво убеждает, будто что-то продает. По поведению какая-то помесь шпиона и коммивояжера, думает Артур. Он смотрит Имсу в спину, пока тот поглощен разговором. Имс внимательно слушает, глядя в одну точку и что-то быстро перекатывая между пальцами, – что-то похожее на игральную фишку. И лишь изредка хмыкает.

Народу в баре опять катастрофически мало, но Артур так хорошо устроился в этом темном уголке, теперь он чувствует себя более защищенным. Есть шанс остаться незамеченным.

Шанс оправдывает себя: Имс действительно его не замечает. Он настолько поглощен разговором и, видимо, сделанным предложением, что даже после ухода блондина некоторое время сидит и думает, опустив голову и продолжая играться с фишкой. А потом вдруг очень быстро встает и уходит: только что был – и нет его. Как телепортировался.

Артур думает, что пора покупать билет в Дагомею. Завтра он еще раз навестит Люмье – ну надо же попрощаться – и все, в путь. Хватит маяться херней.

***

Вечером он долго лежит в ванне – она смешная, овальной формы, на гнутых львиных ножках, звенящая, как жесть – и слушает в плеере классическую музыку. Когда-то врач ему настоятельно рекомендовал.

Классическая музыка ни хуя не помогает – только натягивает нервы, но совсем не мешает куполу, который медленно сгущается над Артуром, твердея с каждой секундой. Хорошо знакомый черный купол, под которым только двое – Артур и пустота. Купол хищный, собственнический, он никому не дает нарушить статус кво. Что бы Артур ни делал, с кем бы ни знакомился, с кем бы весело ни болтал и ни встречался для секса – он всегда остается один, подвешенный, замороженный в вакууме, где бесполезно кричать, плакать, звать на помощь. Он точно становится невидимкой, призраком. Или это все остальные вокруг становятся призраками – Артуру, в общем-то, не до тонкостей.